Вера Галактионова - 5/4 накануне тишины

• Название: 5/4 накануне тишины
• Автор: Вера Галактионова
• Жанр: Современная проза

Роман выходил в журнале «Москва» в сокращённой, журнальной версии. В полном варианте публикуется впервые.

---

Господи! Да зачем же не воет ветер в вентиляционных колодцах больницы? Зачем не стучит каблуками медсестра-колотушка?

Тишина скапливается уже под самым потолком в разводах, и давит,

— и — в — ней — нечем — дышать.

— Люба! Не молчи так, будто тебя уже… Ты же ещё здесь.

— Дал телеграмму Стеше? — за его спиной стоит Мишка Барыбин, засунув руки, широченные будто лопаты, в отвисшие карманы белого халата.

— Напугал до смерти… Ногами бы, что ли, шаркал. А то появляешься, как призрак… Нет, — качал головой Цахилганов. — Нет. Люба просила, ещё тогда, ни в коем случае Степаниду не тре — во — жить, пока…

Жить, пока?.. Пока — что?

Сбившись на мгновенье, Цахилганов с трудом продолжил:

— …А с тебя эти магнитные дни, что с гуся вода, Барыба! Отдохнуть бы сейчас на юге… Марьяна твоя у родных? Опять, на всю весну, подальше от наших ветров укатила?

Реаниматор нахмурился.

Марьяне не шло ничего. Даже белое…

279

Даже в белом платье с пухлыми оборками, на запоздалой их свадьбе, она, надувшись, сидела, будто в эмалированном круглом тазу с мыльной пеной по уши,

и молчала,

как навсегда захлебнувшийся человек.

Цахилганов попал на печальную эту свадьбу случайно, забежав к Мишке за «Оголённым танцем» Мортона —

да — за — «The Naked Dance» — сводящим — с — ума — и — при — чём — тут — какая-то — условная — свадьба — когда — ах — страйд — ах — фортепьяно — ах — кульминационная — точка — регтайма!..

— Уехала, уехала, — сквозь зубы процедил Барыбин про жену и крепко сморгнул, словно попытался стряхнуть с белёсых ресниц нечто чуждое,

неприятное, досадное.

Так бывало всякий раз, когда Цахилганов спрашивал про Марьяну. И лучше бы о ней, конечно, помалкивать,

— эта — крупноглазая — и — крупнобёдрая — Марьяна — была — страшна — как — правда — жизни —

но Цахилганов забывался и спрашивал снова… Нет, куда только смотрели они тогда, все трое, когда на неё напоролись! Вот, точно: у молодости глаз нет…

И кто знал, что случайная эта растрюха поднимет такой скандал, и уж не отстанет от них ни за что,

без положенного ей бракосочетанья…

280

— Миша, скажи: этот одеколон, которым ты обрабатываешь огромную площадь своего лица, подарила тебе — она? Перед своим отъездом?

Реаниматор озадаченно уставился в пол:

— …А как ты это узнал? — растерялся он.

— Хм. Благоразумно с её стороны. Весьма. Весьма.

Хорошее отпугивающее средство. Просто нет слов…

Обиделся Барыбин неожиданно сильно:

— А качество моих носок тебя не интересует, случайно?

— Да нет, — пожал плечами Цахилганов. — Я не сомневаюсь, что у тебя всё в полном соответствии!

Носки фабрики «Вымпел». Пылесос «Вихрь». И стиральная машинка «Киргизия»…

— Амикошонствуешь, значит? Ну-ну… Ладно, забудем. Сейчас Любе принесут ещё одно одеяло. Пойдём в ординаторскую, — позвал его Барыбин. — Там нам с тобой чай заварили. Лучше бы к Сашке, конечно, да водочки. Но мне ещё медперсонал дрючить. И главный, похоже, присутствовать будет. Как бы на ночь не остался. При нём — нельзя ничего.

Вот, незадача.

— Чай — так чай! — махнул рукой Цахилганов.

281

— Люба! Я пошёл. Я ненадолго… — по привычке сказал он.

И осёкся, оглянувшись на Барыбина. Но тот не стал напоминать, что Любовь не может слышать его. Лишь поторопил:

— Идём. Сёстры Любой займутся. Здесь уборку сделают… Но бутерброды у меня — только с дешёвой колбасой! Извини.

— С ливерной? — оживился Цахилганов, прихватывая из тумбочки пакет с едою. — Сто лет не ел ливерную!

И они оба усмехнулись, вспомнив одно и то же…

Цахилганов задержался немного, чтобы на сестринском посту оставить часть снеди — пока там никого нет. Потом он шёл по длинному переходу, по линолеуму, истёртому до дыр,

мимо старых кактусов

в социалистических рассохшихся кадушках,

— социалистические — ребристые — кактусы — были — похожи — на — зелёных — злобных — стариков — заросших — жёсткой — щетиной —

и широченная спина Барыбина, обтянутая халатом, маячила перед ним.

«А у тебя спина — белая!», захотелось крикнуть Цахилганову.

— Что? У меня спина белая? — остановившись, немного посмеялся Барыбин. — Иди. Я загляну к шахтёрам. По пути. Жди в ординаторской…

282

К третьему курсу Политеха Цахилганов отрастил мягкую бородку, поскольку стал почти самостоятельным человеком. Однокомнатная квартира бабушки под номером тринадцать, располагавшаяся прямо над дешёвым кафе «Колосс», пустовала при её жизни,

— кроме — тех — дней — когда — бабка — крикнув — «эксплуататоры!» — и — бросив — половую — тряпку — не — уезжала — к — себе — сидеть — там — и — дуться — пока — её — не — привезут — назад.

А после её смерти тринадцатая досталась молодому не женатому человеку целиком. Он обнаружил там огромное количество вязаных

в форме солнца

подстилок, пёстрых длинных половиков и вышитых полотенец, пахнущих старостью. Морщась, Цахилганов отнёс всё это на поляну за помойкой, ночью, и там сжёг возле мусорного бака, подкладывая под тряпьё поочерёдно:

бумажные портреты Сталина, Ленина, Долорес Ибаррури и Бенту Гонсалвиша,

грамоты за трудовые успехи женской ремонтной ударной бригады по выполнению задач второй пятилетки на железнодорожном транспорте,

шелковый оранжевый абажюр с кистями,

деревянные перьевые ручки, перепачканные чернилами и тушью,

деревянный жёлтый бюст Ежова, словно бы гепатитного,

офицерскую отцовскую форму — ещё с тремя, подполковничьими, шпалами на петлицах,

а так же деревянный частый полубеззубый гребешок,

— и — это — было — похоже — на — сожженье — языческих — идолов — и — бытовых — варварских — символов — первохристианами.

Точно так же он не стал выбрасывать в мусорный бак большое количество олеографий религиозного содержания и потёртых картонных икон, а тоже поджёг их, сложив горкой,

— что — было — похоже — на — сожженье — церковной — утвари — коммунистами.

283

Пока он смотрел на низкое дымное пламя, сидя в спортивном трико на траве, мимо неслышно прошла в ночи девушка с белой сумкой через плечо. Где-то в степи прошёл дождь, и в воздухе свежо и горько пахло далёкими травами.

— Я приглашаю вас к себе!.. — закричал он ей вслед, сквозь дымное пламя, уничтожающее прошлое. — На всю оставшуюся жизнь! Есть хатка, между прочим!

После уничтожения прошлого

будущее должно начаться сразу же –

чтобы человек не провалился в пустоту настоящего,

ибо самое гибельное для него —

это когда со старым уже покончено,

а новое ещё не началось –

он умирает, как правило, в промежутке между иллюзиями, не выдержав однажды затянувшейся паузы…

— Девушка, я серьёзно. Хотите, мы останемся с вами вдвоём?

— Нет! Я хотела бы, чтобы вы остались со мной — один!..

Плохо видная от костра, она смело засмеялась в свежей, полынной ночи — и исчезла в ней со своею сумкой насовсем. А юному Цахилганову, ворошащему палкой остатки костра, взгрустнулось тогда ненадолго.

В жёлтых окнах многоэтажек двигались люди, конец которых был предопределён… Живёт человек, взрослеет, старится, волнуется по поводу смены политических режимов. И вот уже нет его в окне…

А потом нарождается и живёт другой уже человек — так же, маяча в окошке. Но вот эта вечно-юная девушка с белой сумкой всегда будет проходить мимо, и таять в ночи, смеясь легко и смело,

— проходить — не — касаясь — земли — не — старясь — всегда — одна — и — та — же — далёкая —

догадался он.

Впрочем, пусть себе шагает.

А и не больно-то хотелось!..

Далёкие девушки не по его части…

А — вот — недалёкие — очень — даже — напротив!

284

На место самой большой картонной иконы Бога Саваофа Цахилганов поместил такой же по величине картонный прищуренный портрет Хемингуэя — с трубкой, свисающей из волос, разросшихся обильно на нижней части доброго писательского лица. А там, где остались на стенах пятна от олеографий, он развесил переснятые фотографии косматых битлов,

обнимающихся с гитарами.

Тяжёлые шкафы Цахилганов разбил, орудуя разболтанным молотком, тупым зубилом и хорошими клещами, найденными в прихожей, на полке. Он соорудил из досок открытые полки, на которых расставил книги Ремарка, Лорки, Апдайка, учебники по электронике. И зачем-то ещё всунул в общий ряд найденную за бабушкиным сундуком книгу Энгельса —