Эмманюэль Ле Руа Ладюри - Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610

• Название: Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610
• Автор: Эмманюэль Ле Руа Ладюри
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-7133-1187-2

Предлагаемая вниманию читателей книга продолжает начатую издательством серию работ из пяти томов (восемь книг) по истории Франции. Она посвящена эпохе Возрождения и Реформации. Рассматривая наиболее значительные события этого времени, автор зачастую дает им новую, оригинальную оценку. Большое внимание уделяется демографической ситуации, вопросам социального и экономического развития, укрепления центральной власти, роста и развития государственного аппарата — тем факторам, которые способствовали превращению Франции в сильное абсолютистское государство.

К работе прилагаются географические карты, генеалогические диаграммы, она снабжена справочным аппаратом.

Для студентов, преподавателей, специалистов-историков, всех интересующихся историей Франции.

---

Интеграционный феномен сопровождал рост городов, но в то же время ограничивал (не устраняя полностью) усиление анархии, которую он порождал. Растущее число корпоративных ассоциаций, поощрявшихся королевской властью, объединяло ремесленников, которые в XV веке пользовались еще свободой предпринимательской деятельности. Корпоративизм был особенно развит на севере Франции. Эти профессиональные объединения, основанные на клятвенной верности их членов («жюранды»), платили монарху определенную таксу в качестве налога, что его очень устраивало. После 1500 года корпорации стали сдерживать социальную мобильность, благодаря которой сами они и зародились: их членам стало трудно пробиться в цеховые старшины. Расширение ремесленничества привело, таким образом, к замораживанию корпоративизма, что, в свою очередь, приведет позднее к ограничению роста ремесленного производства.

Однако в 1500-1530 годах динамизм ремесленного производства еще сохранялся. Наряду с цеховыми организациями, теоретически светскими, появились почти повсеместно религиозные или культовые братства. Они пользовались покровительством какого-нибудь святого, возникали «спонтанно или по чьей-то инициативе», носили характер развлекательный, профессиональный, религиозный, политический, театральный, куртуазный, благотворительный, милосердный. Они отличались свободой действий, фантазий, объединяли людей одной профессии, но также одного прихода, квартала, территории. Эти «ячейки» увеличивают также численность развлекательных псевдомонашеских объединений, в которые допускались только светские люди. Они обуздывали с помощью хорошо отрегулированного беспорядка дикий протест, который мог бы возникнуть среди молодежи против сексуальных и семейных порядков.

Такие озорные «аббатства» под названиями «Бонгувер», «Могувер»[22] формировали «диагональную» солидарность. Они объединяли людей от 28 до 36 лет, женатых и холостяков, интегрировали в свои ряды иммигрантов. С 1500 года они стали преподавать правила вежливости в отношениях с женщинами и девушками, которые в праздничные дни пляшут вместе с «миленькими монахами» из «монастыря» Могувера: слабый пол в нежном возрасте уже не замыкается полностью в рамках жизни у очага, в прачечной или на мельнице. Все эти братства, корпорации, псевдоаббатства являлись, на свой лад, школами власти. Они регулировали городскую жизнь и способствовали на низовом уровне относительно гармоничному функционированию городов в глобальных рамках королевства.

Силы общины и взаимного притяжения людей не исчерпываются только братским или псевдомонашеским корпоративизмом ремесленников и молодежи. Их субстанциональность черпается также из городской культуры, которая была присуща и бедным, и богатым горожанам. Из-под ее влияния выпадали только маргиналы и очень обездоленные. Это одноэтажная культура![23] Она, как и церковь — под сводом и на паперти, — объединяет священное и бурлеск; чередует благословение причастия и парад ослов с митрами на головах. Рискуя шокировать христиан-ригористов, эта культура предполагала, что Бог не считает зазорным при случае предаться безудержному смеху. Она укрепляет сплоченность коллектива бесконечными повторениями «сатирических шаржей, нравоучений, клятв, триумфальных парадов на конях». «Голосом и телом» она участвует в прискорбных антиеврейских беспорядках, по крайней мере в некоторых провансальских городах. С точки зрения «общинно-корпоративной» высокая элитарная культура служит дополнением общегородской культуры. Воспевая местную историю, она прославляет городской патриотизм. Что касается Меца и ряда других городов, то об этом свидетельствуют произведения Филиппа де Виньоля или его коллег[24].

Факт, что после «черной дыры» Столетней войны в «добрых» городах с новой силой возобновилась мода на воспитание. И не только среди элиты. Остается полностью в стороне только мелкий люд (40% городского населения). За исключением этой группы все более и более избирательная педагогика предлагает начальное, а с 10 лет — основное образование. Затем следуют курсы нотариата или коммерции. Университет посещает незначительное число молодежи до 28 лет. В каждом крупном городе на рынок труда поступает несколько десятков выпускников университета, которые в лучшем случае занимают престижные или высокооплачиваемые должности. Распространение просвещения, даже на начальном этапе, ориентирует лучшие умы на изучение античных достопримечательностей родного города, которые становятся предметом гордости и поводом для пышных мемориальных празднований. Гордостью города становятся и общественные монументы. Было бы преувеличением утверждать, что речь уже шла о городском благоустройстве. Подобное время от времени материализуется по случаю королевских визитов в возведении на улицах и в переулках декораций из дерева или с использованием тканей. Тем не менее в городах было немало сооружений: крепостные стены, башенные часы (уже стали исчислять время), игольчатая стрела кафедрального собора, мэрия, а также централизованные бордели, работавшие во имя общего блага. Реакция моралистов наступит лишь после 1490-1500 годов, когда сифилис «деборделизирует»[25] улицы и сознание и когда в решении этой задачи очищения в их поддержку выступят первые протестанты.

Воспевая общие институты рынка, Возрождение и особенно Реформация придадут ему определенную направленность. Они будут утверждать, что рынок предназначен для торговли в ее чистом виде, и пытаться исключить из сферы его действия некоторые секторы, такие как любовь (отныне проституция осуждается) и религия (индульгенции предаются позору).

XV век — век столиц, прежде всего Парижа, но также Тура, Авиньона, который даже без физического присутствия папы сохранял остатки былого понтификального, финансового и прочего величия. Упомянем также некоторые города — центры владений «удельных князей, крупных вассалов и властителей периферийных княжеств» (Дижон, Ренн…). После завоевания их французами они перестали быть столичными городами, но их роль была подтверждена Валуа. Без каких-либо колебаний они разместили здесь парламенты, университеты, счетные палаты. В противном случае как бы они смогли установить контроль над провинциями?

В более общем плане в период от Людовика XI до Генриха II лояльность французских городов подтверждалась многократно. Потребуется — и это станет глубоким расколом — проявление религиозного и идеологического противостояния гугенотского происхождения в национальном масштабе, чтобы в ответ сформировалась католическая мятежная «лига» против легитимной династии. Но в начале XVI века положение было совершенно иное: источники лояльности городов были старинными и живучими. Исторически города соперничали в большей степени с местными сеньорами, чем с монархами. Уже к 1500-м или 1550-м годам королевские представители в провинциях сотрудничали с мэриями. Лучшие теоретики монархического централизма в XVI веке жили… в Тулузе[26]. Было бы ошибочным считать этот город (только потому, что находится на юге) сторонником федерализма или независимости.

Типичной в этой области была уже позиция Людовика XI: он изо всех сил поощрял создание городских советов и других органов. Таким образом он эмансипировал городскую элиту. Делалось это не бескорыстно: таким путем король пытался приобщить города к своим политическим проектам, широко прибегая при этом к неотразимому рычагу регулирования освобождений от налогов. Последние же вели к пропорциональному увеличению различных поборов с крестьян — вечной дойной коровы системы. Государственная власть, несмотря на свое стремление к видимому всемогуществу, была de facto децентрализованной и регионализованной. Королевский совет по отношению к городам действовал больше как административная судебная инстанция, чем как Совет министров. «Губернаторы и генеральные представители в провинциях были вице-королями, но не суперпрефектами». В Париже, как и в провинции, парламенты по своим законным полномочиям могли бы играть и роль почти префекта. Но в действительности эти высокие судебные собрания состояли из чиновников-выходцев из местной элиты или интегрированных в нее. И этого достаточно, чтобы отличить их от префектов, которых используют наши власти сегодня.

Зачастую освобожденные от налогов по велению суверена (который считал менее опасным обременять крестьянство) горожане сами себя облагали различными налоговыми сборами, выплачиваемыми либо косвенным путем, либо через механизм коммунальных сборов. Речь шла о налогах на потребление скота, муки, вина и т.д.: чем больше пили в городе, тем больше у города было средств для ремонта окружающих его стен; вино спасало стены, таверны укрепляли крепостные сооружения. Конец XV века — время экономического подъема — был золотым временем для городских финансов. Их объем возрастал с развитием торговли и промышленности. Монархия эпохи Возрождения черпала из этого золотого источника через механизм заимствований или рентных доходов мэрии (Париж, 1522 г.), о которых мы уже упоминали. Проценты на кредиты, которые регулярно выплачивались за счет этих поступлений, давали гарантию получения доходов и безопасности (относительной) семьям кредиторов, которые зачастую принадлежали к сливкам общества или просто к sanior pars[27] города.