Гор Видал - Империя

• Название: Империя
• Автор: Гор Видал
• Издательство: Захаров
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-8159-0034-6

Юная Каролина Сэнфорд, внучка ироничного наблюдателя американских нравов Чарльза Скайлера из романа «1876» и дочь роковой женщины Эммы и миллионера Сэнфорда из того же романа, приезжает в Нью-Йорк из Парижа, чтобы вступить в права наследства. Однако ее сводный брат Блэз Сэнфорд утверждает, что свою долю она получит лишь через шесть лет. Сам же он, работая в газете Херста, мечтает заняться газетным бизнесом. Но Каролина его опережает…

Этот романный сюжет разворачивается на фоне острых событий рубежа XIX–XX веков. В книге масса реальных исторических персонажей. Кроме Маккинли, Рузвельта и Херста, великолепно выписаны портреты госсекретаря Джона Хэя, писателя Генри Джеймса, историка Генри Адамса — внука и правнука двух президентов Адамсов. Поселившись напротив Белого дома, он скептически наблюдает за его обитателями, зная, что ему самому там никогда не жить…

---

Херст откинулся в кресле, скрестив руки на затылке. Поднял глаза к вентилятору под потолком.

— Когда я увидел, на что способно мое изобретение, я тоже решил избраться. Я хотел помериться силами с людьми, которые владеют страной, — той самой, созданию которой я помогал, — и победить. Что ж, мне пришлось разделить обычную участь изобретателя. Меня отвергли и отвергают и боятся богатые, они любят вас. Я никогда не мог получить деньги у «Стандард ойл», как получили вы. Поэтому в конечном счете — нет, в самом ближнем счете — эти глупые выборы выигрывает тот, кто больше платит. Но вы и вам подобные не останетесь у власти надолго. Будущее за простыми людьми, их гораздо больше, чем вас…

— И чем вас. — Рузвельт посмотрел на портрет Линкольна на стене напротив, печальное лицо, смотрящее в пространство. — Что ж, мистер Херст, я знал о ваших издательских претензиях, но никогда не подозревал, что вы один выдумали нас всех.

— Не стал бы выражаться столь высокопарно, — мягко возразил Херст. — Я просто нарисовал страну, какой она фактически стала сегодня. Вряд ли это такая уж грандиозная работа, хотя вам бы следовало меня поблагодарить, потому что вы главный выигравший от того, что я сделал.

Рузвельт подвинул тома свода законов, лежавшие на столе.

— Что вы знаете обо мне и мистере Арчболде?

— «Стандард ойл» помогала финансировать вашу последнюю кампанию. Это все знают.

— У вас есть доказательства, что я просил денег?

— Просили Ханна, Куэй, Пенроуз. Вы только намекали.

— Мистер Арчболд — мой старый друг. — Рузвельт хотел сказать больше, но остановился.

В голосе Херста послышались мечтательные нотки.

— Я хочу кучу людей выгнать вон из общественной жизни. А вас хочу выставить лицемером.

Улыбка исчезла с лица Рузвельта, цвет лица стал нормальным, голос безразличным.

— Вам будет легко сделать это с такими, как Сибли и Хаскелл. Но со мной это не пройдет.

— Вы сражаетесь с трестами?

— По мере возможности.

— Вы когда-нибудь возвысили голос против многочисленных преступлений «Стандард ойл», против того ущерба, который они причиняют людям, не говоря об обществе в целом?

— Я много раз выступал против них, против злоупотреблений больших денег.

— Но что вы сделали, чтобы остановить «Стандард ойл»? Что вы сделали, кроме публичной трескотни и тайного получения от них денег?

— Вы еще увидите, — Рузвельт говорил совершенно спокойно. — В будущем году мы подаем на них в суд в штате Индиана…

— В будущем году! — Херст весело хлопнул рукой по столу. — Ну кто скажет, что это не моя страна? Я заставил вас, именно вас действовать против себе подобных. В связи с разоблачениями, которые я сделал в этом году, вы что-то предпримете в следующем. Вы никого не ведете за собой. Вы идете за мной, Рузвельт. — Херст встал, но Рузвельт, не давая себя переиграть, стремительным прыжком пружинной игрушки принял перпендикулярное положение, так что технически президент встал первым, заканчивая аудиенцию, как того требовал протокол.

У двери Херст первым коснулся дверной ручки.

— Пока вы в относительной безопасности.

— Я все думаю, — сказал Рузвельт мягко, — а вы?

— Это же мое сочинение, не так ли? Эта страна. Автор всегда в безопасности. А вот его персонажам надо быть начеку. Бывают, конечно, сюрпризы. Вот один. Когда вы останетесь без работы и вам нужны будут деньги, чтобы кормить семью, я найму вас писать для меня, как это делает Брайан. Я заплачу вам, сколько скажете.

Рузвельт блеснул ослепительнейшей из своих улыбок.

— Возможно я лицемер, мистер Херст, но я не подлец.

— Я знаю, — сказал Херст с напускной грустью. — Ведь это я вас выдумал.

— Мистер Херст, — сказал президент, — меня выдумала история, а не вы.

— Если вы хотите услышать нечто возвышенное, то в данное время и в данном месте я являюсь историей или по крайней мере ее летописцем.

— История приходит намного позже нас. Тогда и будет решено, соответствовали мы своему месту или нет, и будет вынесен приговор нашему величию или его отсутствию.

— Истинная история, — сказал Херст с улыбкой, которую на сей раз можно было назвать почти чарующей, — это сплошная выдумка. Я думал, что это знаете даже вы.

С этими словами Херст удалился, оставив президента одного в комнате заседаний кабинета с ее громадным столом, кожаными креслами и портретом Линкольна во весь рост, смотрящего куда-то вдаль, за пределы видимости, недоступные простому наблюдателю, как всегда пребывающему в растерянности.

От автора

Хотя исторические персонажи «Империи» основаны на общепризнанных фактах, я изменил время гибели Дела Хэя с полуночи на полдень. Последняя встреча Теодора Рузвельта и Уильяма Рэндолфа Херста действительно имела место в контексте истории с письмами Арчболда, но никто не знает, что было ими сказано. Мне хочется думать, что мой диалог воссоздает хотя бы то, что они думали друг о друге.

Гор Видал 18 марта 1987 года.

Сага о Золотом веке (Авторское послесловие)

Мэри Маккарти некогда составила знаменитый список того, чего не должно быть в «серьезной» прозе; начинался он, кажется, с заката и заканчивался заседанием кабинета министров, где обсуждаются вопросы реальной политики. Значение имеют только брачные проблемы людей, принадлежащих к среднему классу, и неважно, происходит ли действие в пылком Балтиморе или кипящем страстями Торонто. Для тех, кому это скучно, остается литературная теория, с помощью которой даже Балтимор может быть разобран на составные части, и из этих первоэлементов и разбросанных в беспорядке слов можно попытаться собрать нечто, отвечающее модной в данный момент литературной теории.

Как вы догадались, я подступаюсь к своему жанру, потому что я всегда полагал, что история (вслед за чистым вымыслом — «Путешествиями Гулливера» или «Алисой в стране чудес») является единственной общеинтересной темой повествования; благодаря своим мифологическим корням она больше говорит о нас самих как — будем выражаться по-научному — генетических образованиях, чем любое зеркало, стоящее на тротуаре, с помощью которого можно видеть, как мы переходим на другую сторону улицы, подобно цыплятам из известного рассказа. Мысль о том, чтобы вставить историю в литературу или литературу в историю стала немодной со времен хотя бы Толстого. Нас стараются убедить, что в результате не получается ни литературы, ни истории. А вот рассказ о разводе автора с женой прошлым летом большинство считает истинным содержанием высокой — точнее, серьезной — прозы, общим человеческим опытом. Но ведь многим из нас тошно читать отчет некоего Брайана о том, как и почему он оставил Дорис вскоре после того как на его университетский семинар по структурализму записалась приехавшая по обмену студентка Соня. Но даже и эта унылая проза по сути своей историческая, потому что говорит о том, что имело место в действительности в недавнее время. И в самом деле, привнесение романа в историю вещь весьма обычная. Вторая мировая война это история, и десятки тысяч романов вплетены в ткань этой очень реальной войны. Если забыть на минутку теоретиков литературы, можно сказать, что практически не бывает текстов, существующих вне контекста.

Если говорить об американской истории, то мне выпала занятная участь вырасти в политической семье в столице страны, и я знал лично или через какие-то интересные связи (наша республика не намного старше меня, если к моему возрасту прибавить годы моего деда), какая политика привела ко Второй мировой войне, или даже, хотя для этого мне потребовалось стать историком, что стояло за нашим отделением от Англии. Я всегда знал, что рано или поздно использую этот материал. Но как?

В 1966 году я решил написать роман о том, как взрослеет молодой человек в Вашингтоне в годы великой депрессии, Нового курса, мировой войны и несчастной войны в Корее. От ранних триумфов Франклина Рузвельта до молодого сенатора, чем-то похожего на моего друга Дж. Ф. Кеннеди, от мировой империи 1945–1950 годов до государства национальной безопасности начала пятидесятых. Я использовал реальных персонажей, например, Рузвельта, но я не пытался проникнуть в его мысли: он дан в восприятии только вымышленных героев, действующих в контексте реальных событий. «Вашингтон, округ Колумбия» оказался довольно популярным романом, особенно на Капитолийском холме. Правда, один английский критик, не поверивший в мягкую доуотергейтскую коррупцию, о которой я рассказал, назвал меня «американским Светонием»; это мне не понравилось, потому что я не выдумал, а описал мир наших властителей. Зато американский рецензент посчитал, что роман больше смахивает на голливудский боевик, чем на серьезную прозу. Он уже тогда знал, что в серьезных романах нет места закатам солнца и заседаниям кабинета, что у серьезных людей не бывает дворецких и шоферов, а с президентами они не то что не ссорятся, но даже не бывают знакомы.