Карл Саббаг - Веревка вокруг Земли и другие сюрпризы науки

• Название: Веревка вокруг Земли и другие сюрпризы науки
• Автор: Карл Саббаг
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: Научпоп
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-91678-144-1

Есть детские вопросы, на которые не каждый взрослый ответит: почему ночью небо темное? почему мы не проваливаемся сквозь пол? кто изобрел колесо? почему зеркало меняет местами только лево и право, а не верх и низ? Карл Саббаг подробно разбирает эти и многие другие загадки (да-да, загадки, причем Большой Науки!), и не просто разбирает, а легко, доходчиво, с хорошим юмором рассказывает об окружающих нас чудесах физики, химии, биологии, психологии и даже космологии. Вот еще вопросы: как работает Гугл? можно ли увидеть нейтрино? что такое пятый вкус, о котором никто не знает, кроме японцев? обижаются ли на нас собаки? кто был автором первого в истории мультфильма? Интересно? При чтении этой книги будет еще интереснее! Потому что именно с такой целью она и писалась: напомнить нам, что мир вокруг таинствен и удивителен.

Карл Саббаг (р. 1942) — британец палестинского происхождения, писатель, журналист, телевизионный продюсер. Автор многих научно-популярных книг, документальных фильмов и научно-популярных телесериалов.

---

Часто, когда мы слышим или читаем истории о поразительных совпадениях, нам преподносят такую версию событий, которая ради пущего эффекта (или для того, чтобы ввести в заблуждение) сдобрена вымышленными деталями. Вот вам пример из книги «Тайны необъяснимого», изданной под эгидой журнала «Ридерз дайджест»: «В 1930-е годы в Детройте мужчина по имени Джозеф Фиглок прогуливался по одной из жилых улиц, как вдруг на него из окна второго этажа выпал ребенок. Фиглок успел его поймать, и младенец отделался легким испугом. Ровно через год Фиглок снова шел по этой улице, и из того же окна прямо на него вывалился все тот же ребенок. Фиглок во второй раз вернул невредимого младенца матери и продолжил прогулку, сам он и на этот раз тоже не пострадал».

Весьма необычно, если, конечно, все вышеизложенное — правда. Но это не так. Найдя в библиотеке журнал «Тайм» за 17 октября 1938 года, мы узнаем следующее:

«Совпадение в Детройте. Дворник Джозеф Фиглок прибирал вверенную ему территорию, когда на него из окна четвертого этажа шмякнулся младенец, ударив его по голове и задев плечи. Зашибив Фиглока, ребенок и сам пострадал, но остался жив. Две недели назад, когда Фиглок подметал другую улицу, из окна четвертого этажа вывалился двухлетний Дэвид Томас и приземлился на голову вездесущего господина Фиглока, причем с такими же последствиями».

Не один и тот же ребенок и не из того же самого окна — а ведь именно эти две детали делали историю совершенно невероятной. Разумеется, описанный в «Тайм» случай все равно не укладывается в рамки рядового, однако даже профессия господина Фиглока сыграла в произошедшем свою роль: раз уж он целыми днями подметает чикагские улицы и переулки, то на кого же и падать выпавшим из окон младенцам, как не на него? Куда больше шансов, что ребенок приземлится на дворника, чем, скажем, на телефонистку, рабочий день которой протекает в помещении.

Пережитые на собственном опыте совпадения могут оказать на человека очень мощное влияние, особенно если он не знаком с данными статистики. Мартин Гарднер, американский математик и автор целого ряда научно-популярных книг, приводит яркий пример того, как возникают байки о вещих снах: «Предположим, некой даме снится, что ее тетушка Мэри погибает при пожаре. При этом мужу тетушки Мэри во сне удается спастись: он прыгает из окна и ломает ногу. Через несколько дней происходит одно из этих событий: тетушка Мэри умирает от болезни, ее муж, попав в аварию, ломает руку или в доме по соседству вспыхивает пожар. В случае смерти тетушки Мэри племянница сможет поведать подружками, что всего несколько дней назад видела во сне, что тетя умрет. Если дядя сломает руку, племянница, скорее всего, припомнит, что в ее сне он сломал какую-то кость, она не знает наверняка, какую именно, но думает, что это была рука. И само собой, если в соседнем доме случится пожар, она вспомнит именно этот аспект сна. Об остальных событиях того же сна, которых может оказаться великое множество, она так и не вспомнит».

Однажды в Кембридже, в библиотеке Тринити-Колледжа, я наугад взял с полки книгу, где была фотография актрисы, игравшей в водевилях, — некой госпожи Сенраб. Я показал снимок сопровождавшему меня коллеге и спросил, не замечает ли он в ее фамилии чего-нибудь странного. Он ответил «нет», и я указал ему, что если прочитать задом наперед, то получится «Барн(е)с»[31]. Может быть, она перевернула свою фамилию, чтобы получился эффектный сценический псевдоним, — трудно сказать наверняка. А потом я добавил:

— Это как с одной улицей в Вашингтоне. Она называется Танлоу, то есть Уолнат[32] наоборот.

Тут со стороны соседнего столика, за которым сидела, изучая что-то, молодая американка, раздалось изумленное «ах».

— Я живу как раз на Танлоу! — еле пискнула она.

А в довершение этой истории я, пожалуй, упомяну, что мой коллега жил в лондонском районе Барнс.

После подобных совпадений обычно возникают два вопроса. Во-первых, если совпадение — не просто итог целой вереницы случайных событий, то какой цели оно служит? Если бы сны о предстоящих несчастьях были вещими, они, по идее, должны были бы помогать предотвратить беду, но что-то я ни разу не встречал достоверной информации, чтобы из-за приснившейся кому-то авиакатастрофы самолет тщательно проверили бы и нашли бы неполадку в двигателе. В других, менее впечатляющих случаях, как тот, что произошел со мной в библиотеке, странное стечение обстоятельств не несет в себе никакой потенциальной пользы. К примеру, девушка с улицы Танлоу вовсе не оказалась моей давно потерянной родственницей (хотя, как потом выяснилось, мой дед по материнской линии одно время жил на улице Честнат[33] в городе Гаррисберге, штат Пенсильвания).

И второй вопрос: если бы мы жили в мире, где совпадений не бывает, заметили бы мы их отсутствие? Что ж, ответ будет: «Да». Ученые и математики[34] наверняка были бы крайне озадачены тем фактом, что, несмотря на расчеты вероятностей (исходя из которых можно предположить, что такое должно случаться сплошь и рядом), в мире, как ни странно, нет ни вещих снов, ни романов, обладающих смутным сходством с последующими событиями. И это отсутствие нуждалось бы в куда более серьезных объяснениях, чем нынешнее наличие подобных явлений.

Слова для счета, счет за слова

Мы настолько привыкли к словам, обозначающим те или иные числа, что даже трудно вообразить, каково это было, когда человечество только-только приблизилось к идее счета. Британский социальный антрополог Альфред Гелл (1945–1997) описал реакцию детей из клана умеда, обитающего на Новой Гвинее, когда их начали обучать счету:

«Я присутствовал там в тот безумный день, когда дети наконец усвоили простейшие принципы счета и в особенности тот факт, что при помощи чисел можно считать что угодно. Вырвавшись из здания школы, взволнованные дети маленькими стайками бегали туда-сюда и применяли на практике свое только что обретенное умение: они пересчитывали сваи домов, собак, деревья, пальцы на ногах и руках, друг друга — и всякий раз у них… получалось!»

Используемые нами числительные основаны на десятичной системе счисления. Все мы помним, как изменяются количественные числительные при переходе от первого десятка ко второму, как образуются числительные после ста и как это все соотносится с основанием системы — числом «десять». Занимаясь изучением умственных способностей и навыков жителей разных уголков планеты, антропологи обнаружили, что, хотя в основе большинства систем счета лежит 10, существуют и весьма причудливые альтернативные системы счисления, разработанные самостоятельно, а не перенятые у более продвинутых народов.

Некоторые народы используют двоичную систему. У австралийских гумулгалов[35], южноамериканских бакаири и южноафариканских бушменов есть слово, означающее цифру 1, и слово, означающее 2, и весь счет строится на их основе. Так, например, гумулгал, начав с единицы, считает следующим образом: «Один, два, один-два, два-два, два-два-один…» и так далее.

Вслед за двоичной системой по популярности следует пятеричная. Североамериканские зуни[36] разработали красивую систему чисел, основанную на количестве пальцев одной руки. Если перевести названия их числительных, то получится следующее:

1 «тот, с которого начинают»,
2 «опускаемый вместе с»,
3 «палец, делящий поровну»,
4 «все пальцы, все-то все, да без него не обойдешься»,
5 «отрезанный от остальных» (предположительно большой палец).

Однако не все пятеричные системы ориентируются на пальцы руки. Южноамериканские индейцы абипоны для обозначения числа 4 применяют слово «гейенкнате» — «пальцы на лапах эму», а 5 на их языке звучит как «неенхалек» — «прекрасная шкура пяти цветов».

В системе счисления на основе небольших чисел (двух, пяти или десяти) числительные могут выглядеть довольно неуклюже, зато можно легко догадаться, по какому принципу они образуются, и считать хоть до бесконечности. Другая популярная система счисления — двадцатеричная, по количеству пальцев на руках и ногах. У проживающего на территории Бразилии галиби[37] числительное 20 звучит как «поупоу паторет оупоуми» и означает «ноги и руки». Но порой антропологи сталкиваются с более замысловатыми и громоздкими системами счета. Народ кева на Новой Гвинее выстроил свои расчеты на базе числа 47. К этому числу они пришли, считая части тела по кругу: сначала пальцы руки, бугорок большого пальца, ладонь и так далее на одной стороне тела, включая предплечье, плечо, шею, глаз, переносицу, а затем все то же самое на второй половине тела. Преимущество этой системы счисления в том, что, указав на ту или иную часть тела, вы тем самым можете быстро сообщить собеседнику любое число от 1 до 47.