Факир Байкурт - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Факир Байкурт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Факир Байкурт (род. в 1928 г.) — один из крупнейших современных турецких писателей. В сборник избранных произведений входит один из последних его романов, «Куропатка», сюжетная простота которого сочетается с панорамным показом современного общества снизу и до самых верхов. Такую же панораму разворачивают в своей совокупности и включенные в сборник рассказы, рисующие жизнь сельской и городской Турции, затрагивающие трудное положение турецких эмигрантов в странах Западной Европы.

Писательской манере Байкурта свойственны живость и занимательность, лукавый юмор, почерпнутый в народной среде.

Все произведения, включенные в сборник, публикуются впервые.

---

Семена он раздобыл в деревне Текирлер, где разводят дивные дыни и арбузы. Ухаживал за баштаном прилежно: вовремя прореживал, мотыжил. В самой середине поля поставил сторожевую вышку; днем караулит его сын, ночью — он сам. Возьмет с собой ружьишко, ложится, а оно рядом. Да только это не помогает. Только-только цветы отцвели, а воры уже исхитряются оборвать плоды. Да еще и плети потопчут. Смотришь, на земле отпечатки ботинок со знаком орла, чарыков или босых ребячьих ног. Ну и бесился же Ибрагимкул — растерзать бы на месте этих гадов!

— С отцов своих пример берут, чтоб их господь разразил! — ругался Ибрагимкул.

В этом году под паром держали все поля к востоку от деревни. Баштан Ибрагимкула находился по левую руку от дороги, которая идет к Пертеджикскому ущелью, месту выпаса коз и овец. Маленькие еще, с головку младенца, дыни и арбузы прятались под сенью зеленых листьев. Многие уже оборвали, но оставалось еще вполне достаточно, чтобы опробовать капкан. Урожай обещал быть богатым — лишь бы прошло несколько дождей.

«Такие дыни и арбузы выращу, что все рты разинут, — мысленно похвалялся Ибрагимкул. — Половина наших сельчан заведут тогда баштаны. Только бы не растащили весь нынешний урожай!»

Ортакёйский кузнец был мастер каких поискать, починил и хорошенько отладил капкан. Только тронь палочкой, и, если взведен, сразу захлопывается. К тому же Сами наточил напильником зубья. Зубья в зубья заходят. Страшная вещь — берегитесь, медведи! Да упасет вас Аллах!

— Ужас-то какой! — простонала Ибрагимкулова жена, увидев починенный капкан. — Откажись ты от своей затеи, умоляю тебя, откажись! Эта штуковина сразу двоих придушить может.

— Не зуди, жена! — оборвал ее Ибрагимкул. — Раз уж я задумал, так тому и быть. Вот погоди, попадется в капкан какой-нибудь медведь, другим неповадно будет!

Ибрагимкул припрятал капкан на самом краю баштана. Развел захваты, натянул пружину, закрепил ее длинным крючком. Место, где поставил капкан, он показал сыну: как бы, упаси бог, не угодил в него по оплошке. В ту ночь он, как всегда, улегся на сторожевой вышке, положил рядом ружье. Капкан захлопывался с таким громким лязгом, что и мертвого мог разбудить. Бывший староста был уверен в нем, как в самом себе.

Темно, впрочернь, лиловело небо над горами и горными селениями. Внизу поплескивала Бейдили. Высокими и низкими голосками выпевали свои песенки жуки и насекомые. Вдалеке лаяли собаки, тявкали лисицы.

Луна все еще не всходила. Вот-вот она выкатится из-за вершины Пертеджика, золотистая, как обмолоченное зерно. В ее сиянии весь баштан виден как на ладони.

Уже добрых полчаса, как вся деревня уснула. Ибрагимкул тоже начал задремывать — и вдруг услышал где-то внизу высокие, видимо девичьи, голоса — они выводили песню. Ибрагимкул поднялся на локтях, прислушался. Он очень любил девичье пение. Два голоса приближались к баштану.

В саду фиалка зацвела.
Любовь с ума меня свела.
Тебя другому отдают.
Что жизнь моя? Одна зола.

Песня часто прекращалась, слышались обрывки веселого, насмешливого разговора. И тут же водворялась тишина, нарушаемая лишь звуками тихих шагов. Раздались два негромких свистка. И снова возобновилось пение — теперь уж под заливистый свист, а это особенно нравилось Ибрагимкулу. Голос у него самого был низкий, басистый, но любил он высокие…

Тебя другому отдают.
Что жизнь моя? Одна зола,—

тихонько подпевал он.

«Видать, девушки идут, — думал Ибрагимкул. — Совсем еще молоденькие, лет тринадцати-четырнадцати. Неужто воровать?.. Боже, до чего докатился этот мир, пропади он пропадом!»

Голоса слышались уже совсем близко.

Ибрагимкул приоткрыл глаза.

Нет, это не девушки. Тонкие, гибкие, как лоза, пареньки лет семи-восьми.

«Сейчас полезут в баштан. Но капкан-то с другой стороны. И слава Аллаху, что с другой… — Он поднял ружье. — Пальну-ка я в воздух, страху на них нагоню».

Но пареньки шли мимо баштана. Они перестали свистеть и тихо перешучивались, иногда смеялись.

«Уж не собираются ли они полезть сверху?» — предположил Ибрагимкул.

Мальцы снова засвистели. Похоже было, что они поднимаются на Пертеджик, к выпасам.

Бывший староста, успокоенный, положил ружье. «Должно, подпаски. А уж я было, грешная душа, заподозрил, будто они воровать пришли. Совсем еще маленькие, ягнятки… Ну да чем я виноват? Откуда мне было знать, что они мимо пройдут?..» Он опять прилег. «Ладно, — подумал он, одолеваемый сладкой дремотой, — капкан-то я все равно завел».

Мальцы остановились выше по склону, среди можжевельника. Посмотрели на золотистую — и впрямь похожую на гумно — луну. Один из них толкнул другого.

— Уснул.

— Тогда пошли.

Оба посмотрели вниз, на баштан.

— Спустимся через кусты?

— Через кусты так через кусты.

Пареньки принялись спускаться, стараясь как можно тише ступать обутыми в мягкие чарыки ногами. На тропе полно было камней, но они крались так осторожно, что ни один даже не шелохнулся.

— Я сорву две штуки.

— А я три.

— Ножи мы с собой прихватили. Сядем под скалой, поедим.

— До чего же я люблю дыньки.

— И я тоже… Сладкие… Холодненькие…

— Даже глотать жаль. Так бы и держал во рту, пока не растает.

— Мой дедушка говорит: выращивать арбузы и дыни — дело непростое. Сноровка нужна особая. Не каждый сумеет.

— А вот мой отец собирается засеять два дёнюма в будущем году. На паровом поле.

— Мой отец тоже собирается, только каждый раз забывает.

— А вот в деревне Текирлер, я слышал, у всех есть баштаны. Там и купил семена Ибрагимкул.

— А я видел, как он засевает свой баштан.

— Вот бы мой отец засеял один или два дёнюма. А лучше десять. Посреди поля поставил бы вышку. А я бы сидел на ней, сторожил. Ну и каждый день съедал бы по дыньке.

— И я бы тоже.

— Уж очень я люблю дыньки.

— И я люблю. Сладкие, будто мед.

Дальние звезды блекли в ярком лунном сиянии. Жужжали какие-то букашки. Вдалеке заливались собаки, выли шакалы. Перекликались чобаны. И на все эти звуки откликалось голосистое горное эхо.

Двое маленьких приятелей, шепчась, спустились к Ибрагимкулову баштану. Золотисто поблескивали небольшие, с головку младенца, дыньки.

Остановились, прислушались.

На сторожевой вышке все тихо.

Опустились на корточки, поползли.

Миновали арбузные плети.

Дальше пошли дынные плети. Их можно было узнать по широким листьям и запаху.

Сорвали по паре дынь.

Вскочили на ноги и припустили во всю мочь. Не оглядываясь.

Остановились уже за баштаном.

Все так же плескалось яркое лунное сияние.

Ибрагимкул не подавал никаких признаков жизни.

Уселись, достали ножи, разрезали по дыньке.

— На попробуй кусок вот этой.

— Что вкуснее всего на свете, знаешь?

— А ты?

— Знаю.

— Что же?

Окружающий мир, овеваемый ночной прохладой, расстилался так широко и вольно.

— Дыня.

Горы как будто подались ближе, земля была шелковисто-мягкая.

А вверху зияла, вся в брызгах звезд, пронизанная лунным светом, пустота.

Приятели доели дыни. Зарыли корки. Животики у них вздулись, как барабаны, но они так и не насытились, хотелось еще. Оба посматривали на баштан.

— Знаешь, что я тебе скажу?

— Не знаю. Скажи.

— Давай-ка сорвем еще по дыньке. Припрячем их в кустах. Съедим потом. Идет?

— Идет!

Они встали и тихо направились к баштану.

Припали к земле и с нова поползли.

Находить отливающие золотом дыньки было совсем легко.

Мальцы принялись рвать их. Все подряд.

И уже не могли остановиться.

Перебегали от плети к плети — и все рвали и рвали. «Припрячем их в кустах, — решили они, — только ходи да ешь. Хоть пять, хоть десять дней».

И вдруг раздался оглушительный лязг. За ним слабый стон, еще один — и тут же смолк, поглощенный мертвой тишиной.

Пробудившийся Ибрагимкул схватился за ружье. Он сразу смекнул, что случилось. «Попался, чертов медведь!» — злорадно подумал он, взводя курок.

Второй малец, вжавшись в землю, молчал. Грудка его судорожно вздымалась и опадала. В полном остолбенении он не знал, что ему делать. А приятель не подавал голоса.

— Доган! Доган! — тихо звал малец.

Ответа не было, да и не могло быть.

Увидев, что Ибрагимкул спустился с вышки, мальчик вскочил и кинулся бежать в сторону деревни. Улепетывал что было сил.

— Не удирай! Не удира-а-ай, мать твою перетак! — завопил вдогонку Ибрагимкул. — Капкан, видать, сработал впустую. Не удирай, шайтаново отродье.

Он прицелился в убегающую маленькую тень.