Факир Байкурт - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Факир Байкурт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Факир Байкурт (род. в 1928 г.) — один из крупнейших современных турецких писателей. В сборник избранных произведений входит один из последних его романов, «Куропатка», сюжетная простота которого сочетается с панорамным показом современного общества снизу и до самых верхов. Такую же панораму разворачивают в своей совокупности и включенные в сборник рассказы, рисующие жизнь сельской и городской Турции, затрагивающие трудное положение турецких эмигрантов в странах Западной Европы.

Писательской манере Байкурта свойственны живость и занимательность, лукавый юмор, почерпнутый в народной среде.

Все произведения, включенные в сборник, публикуются впервые.

---

Ветеринар-бей вытащил из своего портфеля какой-то футляр. Открыл его — внутри машинка для стрижки волос. Я сразу смекнул, что у него на уме, скосил глаза на своих: ну что, попались, голубчики.

— Староста и Хаджи Шакир уже получили свое, — кричит он, да так громко, что потолок дрогнул. — Теперь ваш черед. Подходите, да побыстрее. Пока вся скотина не околела.

Все наши стали подходить к нему по одному: и старики седые, и парни чернобородые, богатые и бедные, — а он жик-жик машинкой, глядишь, и борода уже на полу валяется. Обкорнал их хуже нас с Шакиром. Но мы даже не улыбнулись: побоялись, что ветеринар-бей рассвирепеет.

Ветеринар достриг последнего и говорит:

— Ну а теперь выходите все на улицу.

До того у них вид потешный был, что народ не выдержал, захохотал. Особенно, смотрю, надрываются женщины — и молодые, и старые, — будто им это даже понравилось. Сильно обозлился я, но сказать ничего не сказал: негоже распускать язык, когда ветеринар-бей рядом.

Ветеринар-бей встал посередке, народ вокруг него столпился.

— Уважаемые жители Оклуджа! Уважаемые соотечественники! — обращается он к нам.

— Слушаем, слушаем, ветеринар-бей!

— Так вот, чтобы впредь я не видел у вас в деревне ни одного бородача. Договорились?

— Договорились.

— Говорите громче. Договорились?

— Договори-и-ились.

— Еще громче. А этот ваш Унджуоглу — невежда, осел. Так или не так?

— Так, эфенди.

— Я его с дерьмом смешаю. Согласны?

— Согласны.

— Ну а теперь приведите сюда скот: голов пять-десять. Я должен посмотреть, окончилась ли эпидемия.

Сначала мы не поняли.

— Какая еще эпидемия? — спрашиваем.

— Ведите скорее скот. Не тяните время.

Мы все стоим на месте. Боимся, нет ли тут какого подвоха.

— Успокойтесь, — говорит он. — Прежде чем принять решение о снятии карантина, я должен осмотреть скот, так положено.

Как будто он его, сукин сын, осмотрел, прежде чем карантин объявил!

Двое наших привели четырех овец. Он заглянул им в глаза, в рот и говорит:

— Эпидемия окончилась. Снимаю карантин.

Не карантин он снял — тяжкую гору с плеч наших!

— Не будем вспоминать прошлое, — продолжает он. — Надеюсь, мой урок вам запомнится.

— Запомнится, запомнится, — подтверждает народ. — Мы на тебя не в обиде. Спасибо тебе за урок. Да пошлет Аллах тебе долгую жизнь!

В тот вечер мы собрали для приезжих богатое угощение. Накормили их, напоили, пожелали счастливого пути.

Вот так все оно и вышло, из-за нашей скотины. Я рассказал все как было, ни слова не приврал. Всей нашей деревне досталось, а мне особо. Похудел я кило на восемнадцать. Теперь всякий раз, как погляжу в сторону ильче, у меня, верите ли, начинают трястись коленки.

Хорошо хоть кое-как выпутались мы из этой истории. А ведь могло быть и по-другому.

Перевод А. Ибрагимова.

Время сева пшеницы

К концу сентября, когда верхушки гор заволакивает дымка тумана, Патоглан обычно сам не свой. Он начисто теряет покой и сон, в него будто бешеный пес вселяется. Этот пес, пока не вырвется наружу, рвет его душу когтями и зубами.

Так было и в то утро. Патоглан проснулся, вышел и окинул долгим взглядом склоны окрестных гор. Его жена Элиф, дочь Моллы Вели, поднялась вместе с ним. Она растопила очаг, наскоро сварила суп и накормила двоих детей. Дети были погодки. Сам Патоглан не хотел есть. Он стоял молчаливый, мрачный, с потемневшим, почти черным лицом. Такими же черными были и его думы. Все кругом угнетало его, нагоняло нестерпимую тоску.

Всю эту ночь Патоглан не сомкнул глаз. Каждый раз, просыпаясь, Элиф примечала, что он беспокойно вертится в постели. Просто волчок какой-то. На все ее расспросы он ничего не отвечал. Лишь однажды обронил: «Не спится что-то» — и тут же отвернулся.

Долго и мучительно вынашивал он свой тайный замысел. Наконец пришел к решению. Но не знал ни как его выполнить, ни хотя бы с чего начать. А главное — как справиться с тестем и шурином. Все это надо было тщательно взвесить.

Когда запели петухи, он сразу же отправился в хлев. Задал быкам корму. Погладил их могучие шеи, потрепал уши. Вернулся и снова лег. Но уснуть так и не мог, все крутился и крутился.

— Пат Али! Уже солнце взошло! — крикнула жена.

Он прикинулся, будто не слышал.

— Высоко уже. В два человеческих роста.

Патоглан молчал.

— День ясный, хороший. Уже припекать начало.

Волнение в его душе все нарастало. И все сильнее и больнее кусался и царапался бешеный пес. Наконец Патоглан медленно скинул одеяло. Как был, в трусах и майке, встал посреди комнаты. Размял руки и ноги, потянулся, сонно позевывая. Надел шаровары, рубашку, повязал шерстяной кушак. На спину набросил старую безрукавку.

Рядом с миской супа Элиф положила разогретую лепешку.

— Умойся да замори червячка, — сказала она мужу.

Их дом стоял на самой вершине холма, среди терновника и можжевельника. Кроме брата Мустафы с семьей, других соседей у них нет.

С окружающих гор и холмов почти всегда доносится стук топоров и звон колокольчиков. По ночам чобаны жгут костры, палят из ружей. Всем, кто живет в деревне, приходится добывать хлеб в неустанной борьбе с ростовщиками, лесниками, медведями и волками. Внизу, в долине, зимой и летом звенит река. Небо обычно солнечное, но бывает и затянуто туманом. В конце сентября, когда начинается сев озимых, туман застилает и горы.

На противоположном склоне — дом тестя и шурина, рядом — хлев и загоны. Там же, на том склоне, живет и дед его жены. Оба дома стоят отдельно от всех других, каждый с палисадником, яблоневым садом и виноградником.

Но у Патоглана нет ни сада, ни виноградника. Нет и загонов, потому что нет скота, который он мог бы в них держать. Есть лишь небольшой клочок земли, расчищенной среди густых кустарников: там он сеет чеснок и лук. Вместе с братом Мустафой они выдолбили в каменистой земле колодец. Но воды в нем мало, а летом он и вовсе пересыхает. Даже если вместо ячменя посеять кукурузу, урожая при таком маловодье все равно не будет.

Бедная, убогая деревушка! Разбросанные по склонам гор и по дну долины дома так и жмутся к земле: кажется, сейчас завалятся и больше уже их не поднять. Всего восемнадцать дворов, подчиняющихся одному старосте с одной печатью. Людно лишь в махалле Чайбуши, где высится мечеть, а вокруг пустынно, ветер гуляет.

Тесть Патоглана приходится ему и дядей. По пятницам и религиозным праздникам он, раскачиваясь, читает в мечети Коран. Поэтому его и называют Моллой Вели. Прошло уже пять лет с тех пор, как Патоглан умыкнул Элиф. Но тесть так и не простил ни ему, ни дочери. На суде эта, по его словам, «сучка, которая предала родных отца и мать», заявила, что хочет остаться с мужем. Вообще-то, видит Аллах и пророк, дочь она была тихая, смирная, с должным почтением относилась к родителям. Уж не опоил ли ее этот пес каким-нибудь зельем? «Видеть ее не хочу, — разгневался Молла Вели. — Пусть ко мне и не приходит. Пусть лучше стану гявуром, чем первый протяну ей руку. И пусть не надеется, что я буду ей помогать, ничего не дам: ни денег, ни скота!»

Слово свое он сдержал: так ничего и не дал. Нет у Патоглана ни скота, пусть даже мелкого, ни своего поля. Его семья не ест ни молока, ни йогурта, ни масла, ни латука, ни винограда. Молла Вели — упрям как козел. И очень мстителен. Сколько народу убеждало его: «Помирись с зятем и дочерью». Он и слышать ничего не хочет, стоит насмерть.

Обида в груди Патоглана с годами превратилась в жаркий, обжигающий гнев. Тем временем двое его ребятишек подросли. Надо их кормить, одевать-обувать. И жена снова забрюхатела: жди прибавления.

Несладко жилось и самой Элиф. «Излей я свое горе в нашу речку, вся замутится», — жалуется она. И тут же начинает причитать: «Ну что было бы, если б на суде я сказала: „Хочу остаться с отцом, а не с мужем“? После того как меня умыкнул племянник отца, кому я нужна, обесчещенная? Не оставаться же мне вековухой. Ты сам во всем и виноват, отец! Отдай ты меня за одного из троих бедняков, что ко мне сватались, ничего бы и не случилось».

За эти пять лет Патоглан всего раз спустился на равнину Сёке. Работал на хлопковых плантациях: мотыжил, поливал, собирал урожай. Когда вернулся, купил себе пару быков. Шесть месяцев сидел на хлебе с луком, исхудал весь, как сухая ветка стал. Но все же купил быков. А вот пахотной земли у него нет. Каждый год, выкорчевывая кусты, он расширяет участок перед своим домом. Но староста и члены правления настроены против него. Они собираются, выносят решение и отодвигают изгородь, которой он обнес свой участок, назад. Окажи он сопротивление, дело дошло бы до ножей.

Пробовал он арендовать землю, но каждый раз ему предлагают такие каменистые участки, что на них ничего не вырастишь.