Факир Байкурт - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Факир Байкурт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Факир Байкурт (род. в 1928 г.) — один из крупнейших современных турецких писателей. В сборник избранных произведений входит один из последних его романов, «Куропатка», сюжетная простота которого сочетается с панорамным показом современного общества снизу и до самых верхов. Такую же панораму разворачивают в своей совокупности и включенные в сборник рассказы, рисующие жизнь сельской и городской Турции, затрагивающие трудное положение турецких эмигрантов в странах Западной Европы.

Писательской манере Байкурта свойственны живость и занимательность, лукавый юмор, почерпнутый в народной среде.

Все произведения, включенные в сборник, публикуются впервые.

---

Давно уж я мечтал посетить мавзолей, прочесть молитву, но дела мешали, да и деревня наша слишком далеко от города — в кои-то веки наберешь денег, чтобы сюда приехать. Отец мой очень любил Гази-пашу и очень надеялся на него. До последнего отец верил и надеялся, что он принесет счастье простому народу. Но Гази-паша ушел в лучший мир, а вместо него стал править в стране Исмет-паша. А отец мой все ждал и ждал. Казалось, конца-краю нет его вере. Не в этом, так в следующем году обретем мы счастье, думал он. А время шло, а годы текли, но ничегошеньки в нашей жизни не менялось, разве что ашар — десятину — отменили. Сколько нового в мире появилось! Как жизнь вперед шагнула во всем мире! Только мы, турки, какими были, такими и остались. Нет у нас никакого прогресса. В стране появились новые партии. Их сторонники в деревнях начали вести свою пропаганду. Они поговаривают, что Исмет-паша перевел свои деньги в швейцарские банки, что он обогатил всех своих сродников — братьев, сыновей и особенно зятя. И еще они поговаривают, будто Ататюрк ничем другим не занимался, кроме как вино пил.

Что до моего отца, так он разуверился в обоих. А вот я, в отличие от него, отношусь к ним неплохо, особенно мне жаль Ататюрка. Не повезло ему в женитьбе — детей у него так и не было. Еще при жизни на него поклепы возводили. Ни я, ни дети мои, конечно, ничего хорошего в жизни не видели, одно знаю: чтобы спасти родину, надо объединить весь народ. Может, и умереть за нее придется. Правда, война — она статья особая. Там попробуй не выполни приказ, вмиг пулю схлопочешь. Солдат должен приказы выполнять, а офицер — приказы отдавать, иначе — под трибунал, и весь сказ… Нельзя предавать родину.

Великий Ататюрк, в общем-то для меня как был, так и остался неразгаданной загадкой. Иной раз я думаю, уж не за богатеев ли он стоял? Они связали его по рукам и ногам, не допустили, чтоб он помог нам, бедноте. Я ни на йоту не доверяю богачам. Порой даже думаю, что это отцы наши во всем повинны. Четырнадцать лет бились, освобождали родину от врагов, потом собственными руками отдали ее во власть богачам — пусть те обманывают народ, — а сами разъехались по деревням.

Ну что поделаешь, былого не воротишь. И чтоб во второй раз не получилось точно так же, я хочу во всем разобраться, до всего дойти своим умом. Останусь ли я в деревне, переберусь ли в город — один черт, не выбиться мне из нищеты. И в городе буду жить в подвале, не подняться мне на верхние этажи. Жизнь наша коптит вроде керосиновой лампы. Покоптит-покоптит да и погаснет. Вот если б все крестьяне раскумекали это да повели б себя по-другому. Нашелся бы среди нас такой, чтоб его можно было поставить у руля государства, вот тогда другой разговор. Но увы…

У мавзолея посажены всякие-разные деревья и кусты — тут тебе и боярышник, и куколь, и кизил, и ежевика, и пихта, и бук, и сосна. Зелени, цветов — море. Земля щедро полита. Всюду множество цветов. Одному садовнику такое не под силу, не иначе как их тут целый отряд. Сколько ж деньжищ ухлопывается на такую красоту! Сказали б нам — в один день пропололи бы сорняки, полили бы газоны и клумбы. За так сделали бы, и не пришлось бы тратить столько денег.

Громко клацают солдатские ботинки при смене караула, то и дело подкатывают такси, автобусы. Бродят нищие детишки. Вот из автобуса вываливается группа туристов, у многих на груди болтаются фотоаппараты. Я следом за ними поднялся по мраморным ступеням. Ей-богу, не вру, мавзолей больше, чем здание меджлиса. А колонн-то сколько! Стены аккуратно покрашены. Я стянул с головы кепку и потопал вместе со всеми. Куда ни взглянешь, всюду солдатские караулы стоят, а потолок такой высокий, что шею вывернешь, на него глядя.

У надгробия из черного мрамора кой-кто задерживается и подолгу молча стоит, кой-кто медленно проходит мимо. Я тоже постоял немного, прочитал молитву за упокой души усопшего. Может, и моя молитва будет услышана на небесах!

Я, признаюсь, все время чувствовал себя не в своей тарелке. Бедней меня никто не был одет. Встречались, правда, и бедные горожане, и крестьяне вроде меня, из глубинки, но столько заплат, сколько на мне, я ни у кого не видел. Хорошо еще, что меня не задержали на входе и не шуганули отсюда. Больше всего я этого боялся.

Тут мое внимание привлек небольшой отряд солдат, которые во главе с офицерами несли огромный венок. Они медленно, торжественно опустили венок перед надгробием. Следом за солдатами на некотором расстоянии шла группа человек в десять, все в гражданской одежде. Приблизясь к надгробию, они некоторое время постояли навытяжку, склонив головы. Зазвучала грустная музыка. Потом эти посетители отошли в сторонку, где на особом месте лежала какая-то большущая книга, и один из них стал что-то писать в этой книге. Мне показалось занятным, что этот человек, прежде чем начать писать, снял очки и надел другие. Я наблюдал за ними из-за узорчатой колонны. Но вот они удалились, и я вышел из-за колонны. Сначала я прогулялся по просторной площадке, где обычно проводят разные церемонии. Потом опять смешался с толпой, которая, оказывается, направлялась к музею покойного президента. Мне тоже захотелось туда попасть, но за вход брали плату — две с половиной лиры. За эти деньги можно почти досыта поесть. Интересно, на какие нужды расходуется столько денег? Долго я думал — входить или не входить. Знать бы наверняка, что деньги за вход в музей идут на какое-то доброе дело, к примеру на оплату садовников… Тут подошла группа туристов, и господин, который провожал эту группу, стал громко объяснять: внизу, под зданием, располагается множество разных помещений и комнат, есть там и залы, и спальни. Входные деньги идут на то, чтобы оплачивать воду и электричество. Что ж, вполне разумно. На такое дело и мне не жалко потратиться. Я достал из кармана пятерку, получил билет и сдачу.

Немало интересных вещей увидал я внутри. Были там под стеклом выставлены часы, ордена и медали Ататюрка, были и его сабли — штук сорок, не меньше. И курительные принадлежности были, и прибор для бритья, даже ножницы. Но вот ни одной бутылки не было. А фотографий в золотых и серебряных рамках просто не счесть. Посмотрел я и на его обувь, носки, шляпы, галстуки. Вот оно, оказывается, что такое музей. Мне самому и в голову подобное прийти не могло. Многого я не понимал — что это за вещи такие и для чего они, а потому пристроился к небольшой компании — два парня и несколько девушек, которые во всем тут разбирались.

Музей Ататюрка — отца нашего — изнутри не меньше, чем казарма Селимийе, а может, и поболе. Чего там только нет! Наконец я сподобился чести поглядеть, какую одежду носил покойный президент, в каких костюмах ходил в меджлис, в каких гулял по своему дворцовому саду, в чем загорал на песчаных пляжах Флории, в чем катался верхом, осматривая свои поместья. Любил покойник красиво одеться — одних пиджаков и порток на сотню мужиков хватило б. Да будь у меня возможность, разве б я отказался от красивой одежи? Разве б стал в своих обносках шляться? На особой витрине под стеклом выставлен пиджак песочного цвета. Его шил парижский портной по имени Тэйлор. Неужели Ататюрк специально ездил в Париж, чтоб заказать этот пиджак? А может, сам Тэйлор приезжал в Анкару на примерку? Наверно, понравился ему отрез, и он сказал: «Ладно, сошью пиджак…» Не покупать же президенту шитую одежу на Бит Пазары[47].

Короче, странное осталось у меня впечатление от всего увиденного. А почему — сам не пойму. Давно, когда я еще сопляком был, довелось мне побивать на празднике в Сулакче. Ребята тогда читали стихи:

Мы, турки, покупать должны
Изделия родной страны.

Было тогда такое поветрие — товары покупать только отечественного производства, чтоб наши денежки не уплывали за границу. Сам Ататюрк говорил, что мы ничего не должны покупать за границей, в том числе и одежу. Как же понимать прикажете французский пиджак? Думал я, думал, да и решил, что французский портной из уважения к нашему президенту пошил ему пиджак бесплатно и прислал в подарок. Поди нынче узнай доподлинно, так ли оно было. А сейчас — я ведь не слепой — на всех, кто побогаче, на докторах, к примеру, на инженерах, костюмы из английской шерсти. На отечественные товары никто, кроме бедняков, да и то если есть деньги, и смотреть не хочет.

Вот с такими мыслями вышел я из музея, а там, на площади, полным-полно машин разных. Ну, посмотрел я на те машины, благо за погляд денег не берут. А потом пошел по аллее, где цветы всякие посажены и каменные львы стоят. Хорошо хоть ума хватило каменных кабанов не поставить. Ничего не скажешь, красивый парк при мавзолее. Брожу я, брожу, но чувствую, сильно проголодался.

Теперь у меня одна забота — как бы, не заплутавшись, попасть к дому Теджира Али. Наконец оказался я в Кызылае. Отсюда я уж хорошо помнил, как идти.

Слава богу, дороги здесь хорошие, гладкие, не как у нас в деревне, туфли с ног не соскакивают. Снова у советского посольства я перешел на другую сторону. От ходьбы у меня аж пальцы на ногах распухли. К дому Теджира я добрался уже затемно. Оказывается, пока меня не было, Харпыр-бей интересовался мною, хотел спросить, сколько километров от города до моей деревни, хорошая ли туда дорога, найдется ли у нас, где ему переночевать. Опять он уговаривал Теджира поехать с нами. Какая жалость, что меня не было дома.