Полиен Яковлев - Первый ученик

• Название: Первый ученик
• Автор: Полиен Яковлев
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1985

В повести рассказывается о старой дореволюционной гимназии, о педагогах и учениках, небольшой процент которых составляли «кухаркины дети», жители городских рабочих окраин и подавляющее большинство отпрыски «благополучных» семей, принадлежавших чиновничьему люду, а то и «хозяевами жизни», кого величают «вашими благородиями». Не блеща особыми достоинствами и знаниями, все эти прокурорские и иные сынки становились «первыми учениками» за партами, а затем, на государственной или военной службе, где им были уготовлены, соответственно их предназначению и отведенному месту в жизни, места.

---

— Иди ты к черту! — крикнул он. — А то…

Самоха радостно улыбнулся, ласково показал язык и пошел к своей парте. Сел и сказал Корягину:

— Ох, Мухомор и парень! Я за него — все.

— Что — все? — не понял Корягин.

— Да все. Руку за него себе отрубить дам. Честное слово. Ей-ей, не вру. Не парень, а…

Самоха даже не знал, какие бы слова придумать для Мухомора.

— Не парень, — сказал он, — а прямо-таки, черт его знает, какой хороший. Вот если бы все вы так.

И вздохнул.

Посидел, подумал, поднялся тихо и опять подошел к Мухомору.

Тот спросил сердито:

— Чего тебе? Иди. Я с тобой не…

— Во! — перебил Самоха и засучил рукав. — Хочешь, отсеки руку? Глазом не моргну.

— Да ты что, сбесился? — выпятил глаза Мухомор. — С ума сошел?

— Эх! Ничего ты не понимаешь, Володька, — улыбнулся Самохин, — и вдруг — хлоп его по спине. — Идол ты рыжий! И шут тебя знает, откуда ты такой взялся.

Мухомор ничего понять не мог, посмотрел пристально в голубые глаза Самохи. А тот присел рядом, вытащил из кармана перочинный нож, повертел в руках и сказал, конфузясь:

— Ты не смотри, что он сломанный. Он острый. Хочешь, возьми себе. Берн.

И не успел Мухомор опомниться, как Самоха проколол себе руку, выдавил каплю крови, обмакнул в нее перо и написал на тетрадке: «Помни Самоху».

Сложил аккуратно ножичек, сунул его изумленному Мухомору в карман и убежал.

Мухомор встал, посмотрел ему вслед. Защемило сердце. Жалко стало ему Самоху. Понял: ведь это Самоха прощается с ним. Порылся в кармане, ничего не нашел, чтобы подарить ему взамен ножичка.

— Ну, ничего, — решил Мухомор, — я тебе сделаю приятное… Будешь ты, голубоглазый, доволен мною…

А в классе снова Попочка.

— Слушайте, — сказал он шепотом, — если его превосходительство войдет к вам, не громыхайте партами. Вставать и садиться тихо и вместе. Не устраивать базара. Ты что, Корягин, носом дергаешь? Платка у тебя нет? Ты мне при попечителе дерни, я тебе дерну. Медведев, подбери живот. Что ты, как бегемот, раздулся… Ну, слушайте. Вот я вхожу… Представьте себе, что я попечитель… Что вам тут смешного? Самохин, чего зубы скалишь? Чего смеешься?

— Смешите, вот и смеюсь, — просто ответил тот.

— Глупо. Так слушайте же. Представьте себе, что я попечитель. Вот я вхожу и говорю вам: «Здравствуйте!»

— Го-го! Хо-хо! Ги-ги-ги! — прыснули со всех сторон гимназисты.

Попочка обиделся:

— Дурачье! Тише. Замолчите! Вы должны ответить: «Здравия желаем, ваше пре-во-схо-ди-тель-ство!» Поняли? Ну, слушайте: здравствуйте!

— Здравжелам, ва… ди… во… ство!..

— Отставить! Стадо, а не люди. Косноязычные ишаки. Говорите отчетливо, по слогам. Ну, еще раз: здравствуйте!

— Здравожелаво, ва… ше… ва… ди… ше… во!

— Ну, куда это годится? Не торопитесь. Чле-но-раз-дель-но. Ну, еще раз.

Минут пять бились, пока, наконец, постигли сию великую «премудрость».

— Но это еще не все, — горячился Попочка. — Надо встать одновременно и без малейшего шума. А когда попечитель скажет: «Садитесь» (да не вздумайте без приглашения сесть, я вам тогда так сяду!), опуститесь одновременно на скамейки, а обе руки положите на парту. Сидеть, не горбиться, глядеть на попечителя и не нахальничать. Если вызовут к доске — идти с левой ноги, подойти. Шаркнуть, чуть-чуть опустить голову. Начнем. Приготовьтесь. Здравствуйте!

В класс заглянул и сам директор — Аполлон Августович. За спиной его стоял Швабра. Мелькнула в дверях и пышная фигура отца Афанасия.

Директор не сказал ни слова, осмотрел пол, стены, самих гимназистов и, шепнув что-то Швабре, пошел осматривать другие классы.

Швабра и батюшка — гуськом за ним.

Шествие замыкал Аким с медным колоколом в руках.

По случаю прибытия попечителя колокол был вычищен самоварной мазью и сверкал, соперничая блеском не только с Акимовой медалью, но и с вызолоченным воротником самого Аполлона Августовича.

Вдруг Попочка, дежуривший у окна, бросился со всех ног к директору и, показывая на улицу, крикнул:

— Едут!

Аким, ловя на ходу язык колокола, засеменил к парадному. Учителя нырнули по классам и воровато захлопнули за собой двери. Аполлон Августович и батюшка величественно пошли встречать «высокого» гостя.

Швабра растерянно сел за кафедру, нервно пробежал глазами по партам, подняв палец, сказал:

— Тсс… — И погрозил.

Все умолкли, повернули головы к двери.

В коридоре послышались неясные голоса, чьи-то торжественные шаги. Шаги удалились, и снова все стихло.

Швабра опять погрозил, скосил глаза на дверь и сказал:

— Раскройте книжки на тридцать седьмом параграфе. Если его превосходительство спросят, какие глаголы третьего спряжения с окончанием на…

Он не договорил. В коридоре опять послышались шаги. Все ясней, все отчетливей, все ближе…

— Тсс… — Швабра приставил палец к губам и замер: — Кажется, в наш класс…

Вдруг дверь распахнулась, и вошел попечитель. За ним — Аполлон Августович.

Швабра подмигнул, и все, как один, бесшумно поднялись.

Двадцать восемь пар глаз с любопытством уставились на попечителя.

Попечитель был стар и лыс, в седых бакенбардах и золотых очках. На цветной ленточке под кадыком висел у него красный эмалевый крест, а на груди — сверкающая, переливающаяся звезда.

— Здравствуйте, здравствуйте, дорогие, — сказал он важно и ласково. — Ну, как учитесь?

— Здравия желаем, ваше пре-во-схо-ди-тель-ство! — отчеканили гимназисты и уперлись глазами в звезду.

«Как на елке», — подумал Самоха.

«Ох и важный!» — мелькнуло в голове Мухомора и вспоминался ему соседский индюк.

Амосов жадно ласкал глазами мундир попечителя.

Швабра, шаркнув по-ученически, представился и отрапортовал:

— Преподаватель древнегреческого и русского языков — Афиноген Егорович Вихляев. В классе тридцать два ученика. Налицо двадцать восемь. Четверо не явились по болезни. Идет урок древнегреческого. По программе пройдено по тридцать седьмой параграф включительно.

Попечитель молча кивнул головой и, обращаясь к классу, сказал:

— Садитесь.

Раз — и все, как заводные игрушки, сели. Кто-то от волнения уронил пенал. Аполлон Августович нахмурил брови и из-за спины попечителя сердито погрозил пальцем. Швабра виновато заулыбался и покачал головой.

— Кто же у вас лучший ученик? — спросил попечитель. — Ам?

— Вот-с, — изогнулся Швабра и указал на Амосова. — Луч-ший-с в классе. Прекрасный мальчик.

— Да, — подтвердил Аполлон Августович и вспомнил великолепный ужин у Колиного папы. — Это первый ученик… Из хорошей семьи. Отец — дворянин.

— Приятно, приятно… — качнул головой попечитель. — Поздравляю вас, молодой юноша. Старайтесь.

Амосов вытянул по швам руки, покраснел от радости и с собачьей преданностью посмотрел на попечителя.

— А еще кто? — спросил тот.

Швабра указал на Мухомора.

— Токарев Владимир… Довольно способный мальчик…

— Из простых, — шепнул на ухо попечителю директор.

— А… — промычал тот и, не сказав ни слова Мухомору, обратился к Корягину: — Как фамилия?

— Корягин Сергей.

— Успеваешь?

Коряга смутился. Швабра пришел на помощь, сказал, вздохнув:

— Из средних.

— Ага… А вы? — обратился попечитель к Самохину.

Тот отчеканил:

— Самохин Иван. Первый с конца. По гимнастике три, по остальным… — И показал два пальца.

Директор побагровел. Швабра побледнел.

Попечитель с любопытством уставился на Самохина, долго рассматривал его и наконец выцедил:

— Оригинально-с…

И тихо директору:

— Кто родители?

Директор шепотом:

— Чиновник. Чин небольшой… Регистратор-с…

— Все равно, — заметил попечитель. — Неудобно… Нехорошо… Отец на государственной службе, а сын… Печально…

— Что ж ты, братец мой, так? — обратился он к Самохину. — А?

Самохин пожал плечами.

— Он второгодник, — набравшись храбрости, сказал Амосов.

Многих передернуло. Мухомор подмигнул Медведеву. Медведев понял. Вытянул под партой ногу, стиснул зубы и лягнул сапогом Амосова. Тот чуть не вскрикнул. Оглянулся, посмотрел зло и сел.

— У… Лепешка! — прошипел Медведев.

Попечитель повернулся к Швабре:

— Хочу послушать, как отвечают лучшие.

— Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас, — любезно указал Швабра на стул и, когда попечитель водрузился за кафедрой, он выкрикнул:

— Амосов, к доске-с!

Амосов сделал испуганные глаза, неуклюже выполз из-за парты, вышел и поклонился больше чем вежливо и ниже чем надо. Одернул обшлага, опустил руки и, преданно глядя на Швабру, сказал:

— Дальше тридцать седьмого параграфа мы не учили.

Швабра ответил ласкающим взором. Директор поднял брови. Самохин кашлянул…