Полиен Яковлев - Первый ученик

• Название: Первый ученик
• Автор: Полиен Яковлев
• Издательство: Ростовское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1985

В повести рассказывается о старой дореволюционной гимназии, о педагогах и учениках, небольшой процент которых составляли «кухаркины дети», жители городских рабочих окраин и подавляющее большинство отпрыски «благополучных» семей, принадлежавших чиновничьему люду, а то и «хозяевами жизни», кого величают «вашими благородиями». Не блеща особыми достоинствами и знаниями, все эти прокурорские и иные сынки становились «первыми учениками» за партами, а затем, на государственной или военной службе, где им были уготовлены, соответственно их предназначению и отведенному месту в жизни, места.

---

Один Мухомор, казалось, сидел спокойно. Он сдвинул брови, туго сжал кулаки и ждал…

Вошел Аким. За ним бледный Амосов…

— Выведи! — коротко приказал Швабра.

Аким к Самохину.

— Не смей! — рванулся Мухомор и загородил дорогу. — Не смей, Аким!

— Это что еще? — закричал Швабра. — Токарев, сесть!

— Нет! Не позволю! — не помня себя закричал Мухомор. — Не позволю! Нет! Что же вы смотрите? — обратился он к классу.

— А! — крикнул кто-то, и вмиг человек десять столпились в проходе.

Аким опешил.

Сзади взвизгнули дико:

— Бей!!!

Была бы свалка, но Швабра струсил и подбежал к Акиму. Сжав ему локоть, он быстро сказал:

— Оставь! Уйди!

Все облегченно вздохнули… Вздохнул и Аким.

— Ишь, — поскреб он небритую щеку, — развезло вас, башибузуков. — И к Мухомору: — Кипяток какой… Сморкач. Голова твоя медная.

Он улыбнулся даже, но вдруг вспомнил: «Нельзя, нужна строгость». Нахохлился, повернулся и пошел, бурча что-то себе под нос.

А Амосов все еще стоял, раскрыв рот, и жалобно смотрел на Швабру.

— Ну, довольно, — сказал тот, — потом разберемся… До чего доводите себя… Разве можно так? Это что же? Это… Это же… Ай-ай-ай. Почти что бунт.

— Да, почти что, — угрюмо подтвердил Корягин, отдуваясь и застегивая на себе пояс с увесистой бляхой.

Швабра промолчал. Желая рассеять тяжелое впечатление, он сказал с кривой улыбочкой:

— Закройте дверь, бунтари…

Нервничая, вынул часы, посмотрел на стрелки и с треском захлопнул крышку.

До звонка — семь минут. Чтобы как-нибудь заполнить время, решил вызвать Буха.

Бух вышел и стал монотонно читать.

А Самохин опустил голову и думал: «Теперь конец… Теперь могила».

Их превосходительство прибыли

С утра жизнь потекла обычным порядком: звонок, молитва, уроки. Но не успела закончиться вторая перемена, как в класс вбежал перепуганный Попочка и сообщил:

— В город прибыл его превосходительство господин попечитель учебного округа. Будет в гимназии, будет в классах, будет сам спрашивать учеников и…

Не договорил, бросился в следующий класс.

— Тсс!.. Прибыл его превосходительство… Будет сам спрашивать. Подтяните пояса. Одерните куртки. Уберите с пола бумажки.

И Попочка уже в шестом.

— Прибыл его превосходительство… Эй, вы, там, у окна, почему явились нестрижеными? Немедленно к парикмахеру! Василевский, где твоя пуговица? Пришить!

— Чем же я пришью?

— Чем хочешь. Хоть пальцем.

Через минуту голос Попочки несся уже из последнего, восьмого, класса.

— Господа, вы же взрослые, а черт знает, на кого похожи. Что это за прически? Убрать вихры! Трубников, что за маскарад? Почему рукава до локтя?

— Вырос, — солидно ответил Трубников. — Еще в пятом классе сшили. А в чем дело?

— А в том дело, что не смейте попечителю в таком виде показываться. И штаны у вас, смотрите, с бахромой.

— Хорошо, — угрюмо ответил Трубчиков, — я их сниму. Я буду сидеть в кальсонах.

— Глупо.

— Вот тебе и на. «Глупо»… И в штанах глупо, и без штанов глупо. Купите мне новые брюки.

— Я не обязан.

— Ну, пусть попечитель купит…

— Хорошо. Я доложу попечителю. Он вам купит… Он вам так купит, что вы на всю жизнь забудете, как острить.

А Аким уже облачился в новый казенный сюртук: в два ряда медные пуговицы, на рукаве у локтя широким углом серебряный позумент, на груди бронзовая медаль.

Он поспешно тер мелом дверную ручку и бурчал на шмыгающих гимназистов:

— Ишь, разбегались… Вот приедет — даст вам дерку… Покажет, как курить по закоулкам, как в партах голубей водить, башибузуки…

— А вы, — набросился он на восьмиклассника Минаева, — чего туда-сюда ходите? Коридор не бульвар, нечего тут разгуливать.

Минаев остановился возле Акима и, ткнув пальцем в медаль, спросил:

— Это за что же тебе?

— Молодой еще знать, — сурово ответил Аким. — Дали — значит, за дело. Зря бы не дали.

— Бронзовая или медная?

— Ну-ну, проходи-проходи, не топчи мне тут пол ножищами, — заворчал Аким и снова принялся чистить ручку.

Минаев не унимался:

— Не сердись, покажи, что на медали написано.

Аким гордо:

— На, читай.

Минаев прочитал: «Не нам, не нам, а имени твоему».

— Это что же значит? — удивленно спросил он. — Загадка какая-то.

Аким обиделся.

— Сам ты — загадка, — сказал он. — «Не нам» — значит не нам, а «имени твоему» — значит божьему. Понял? А еще в восьмом классе учишься. Тригонометрия. Косинус-мосинус… Азиат ты, латынец. Люди норовят в церковь, а тебя черт по бульварам носит.

Минаев улыбнулся.

— Не бурчи, — сказал он. — За войну тебе дали медаль-то?

— А за что же? Не за танцы. А зубы скалить нечего. Я тридцать лет царю служил, а ты…

— А я не буду царю служить.

— Как?

Аким уронил тряпку и долго смотрел на Минаева. Наконец сказал с обидой:

— Усы пробиваются, а ума, как у директорской козы. Как же ты не будешь царю служить, глобус ты этакий? Да тебя, знаешь, за такие слова куда упекут? А кому же ты служить будешь? Революционерам? Энтим, что по заводам бунтуются? Эх, — вздохнул он, — учили тебя, дурака, восемь лет учили… Выучили на свою голову. Батюшка вот не слышит, он бы тебе…

— Что?

— Он бы тебе прописал проповедь на мягком месте. Какой, подумаешь, революционер нашелся… По городскому саду туда-сюда кавалером, а по два раза в неделю без обеда сидишь. Тьфу!

Аким окончательно разобиделся, поднял тряпку и снова набросился на дверную ручку.

В класс забежал на минутку Швабра. Он сам прикрыл за собой дверь и молча уставился на учеников. Дождавшись абсолютной тишины, сказал чуть дрогнувшим голосом:

— Знаете? Сообщили вам?

— Знаем, — тихо ответили гимназисты.

— То-то. Будет спрашивать. Знаете?

— Знаем. Попочка нам уже доложил.

Швабра был так взволнован, что даже не заметил, как надзирателя назвали Попочкой. В другое время он этого не простил бы.

— Ну, так вот, — сказал он, — будут отвечать только лучшие. Ты, — указал он на Мухомора. — И ты, — показал он на Амосова, — и ты, — ткнул он пальцем в Буха, — и ты, Нифонтов. Приготовить тридцать седьмой параграф. Если спросит его превосходительство, скажите, что дальше мы еще не учили.

— Как же так — не учили? — поднялся Самохин. — Уже, слава богу, сорок девятый долбим. Третий день долбим…

— А я говорю: скажите, что дальше тридцать седьмого еще не учили, — обрезал Швабра.

— Ага, — сообразил Самоха, — соврать нужно… Ловко…

Швабра позеленел, но сделал вид, что не слышит.

— Чтобы, кроме названных, никто не смел руку подымать, — сказал он, — а то ляпните что-нибудь невпопад. Класс должен показать себя. Поняли?

— А вы журнал попечителю покажите, — ехидно посоветовал Самоха. — Там у меня сорок двоек…

— Самохин, — еле сдерживая гнев, сказал Швабра, — шли бы вы лучше домой. Спросит вас попечитель что-нибудь, а вы ни тпру ни мя. Только весь класс осрамите. И, во всяком случае, я вас предупреждаю: если вы при попечителе выкинете какую-нибудь штуку, сегодня же вылетите из гимназии. Если же будете вести себя хорошо, то я попрошу за вас Аполлона Августовича, чтобы…

— Мне и так, и этак вылетать, — равнодушно сказал Самохин.

— Ну, смотрите же, — погрозил ему пальцем Швабра и обратился к классу: — Так помните: тридцать седьмой параграф. Прежде чем ответить — подумайте. Когда вызовет — руками не болтайте. Кстати, руки вымойте. С парт пыль сотрите, а доска чтобы горела, как стеклышко.

— Афиноген Егорович, — жалобно спросил Амосов, — а если я собьюсь? Если забуду? Мне уж кажется, что я все забыл. Страшно как-то. Он очень строгий, попечитель?

В классе засмеялись. Швабра и тот улыбнулся:

— Ах ты, Коля-Коля. Ты же у меня первый ученик. Не робей, дружок. И вы, Токарев, глядите повеселей, я и на вас надеюсь, — повернулся Швабра к Мухомору.

«Ишь, как самого себя выручать, так и Токарев стал хороший», — с досадой подумал Самоха и многозначительно кашлянул.

Швабра невольно повернулся в его сторону.

— Как вы мне надоели! — желчно заметил он. — Уберите руки с парты!

Он круто расправился бы с Самохиным, но побоялся, как бы тот при посещении попечителем класса не выкинул какую-нибудь штуку. «Завтра я тебе покажу!» — подумал он и, приказав всем сидеть смирно, оставил класс.

Самохин подошел к Мухомору, посмотрел на него многозначительно и спросил сурово:

— Ну как, Володька?

— Что? — удивился тот.

— Так… Ничего… Будешь Швабру спасать?

Мухомор вспыхнул.

— Ты что же это? — грозно сказал он. — Думаешь, я Амосов?

— Не знаю… Посмотрим…

Мухомор растерялся, и гнев его быстро перешел в обиду. Почувствовал: готов заплакать. «Только этого не хватает», — испуганно подумал он и от этого снова вспыхнул и расплакался. Вскочил, сжал кулаки и чуть не бросился на Самохина.