Александр Бушков - Тень над короной Франции

• Название: Тень над короной Франции
• Автор: Александр Бушков
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-373-03048-9

Не секрет, что в «Трех мушкетерах» А. Дюма исказил настоящую историю Франции. Александр Бушков перепроверил все факты и описал жизнь мушкетера, опираясь на реальные исторические события времен правления Людовика XIII.

Книга также выходила под названием «Д'Артаньян, Гвардеец Кардинала».

Интрига нового прочтения всемирно известного романа Александра Дюма — уже в самом названии.

Кто бы мог представить, что Атос, Портос и Арамис — коварные интриганы, а д'Артаньян — хитроумный идальго, распутывающий интриги?… — Конечно же, Александр Бушков!

---

— Молва, как обычно, все преувеличивает, — ответил Кромвель. — Король Генрих казнил лишь двух своих жен — и еще с двумя развелся…

— Тоже неплохо, — сказал д'Артаньян. — Решительный, надо полагать, был мужчина…

И подумал про себя: «Будь на месте нашего мямли Людовика этот самый Генрих, да прознай он, что его женушка крутит шашни с заезжим франтиком… У такого не забалуешь! Снес бы беспутную головушку, как пить дать. Да и братца вроде Гастона удавил бы, есть подозрение, собственноручно. Не повезло нам с монархом, ох, не повезло…»

— А вы, стало быть, сударь, пишете стихи и пьесы? — спросил он толстяка Уилла. — И их, я слышал краем уха, даже на сцене представляют? Надо же! Первый раз вижу живого поэта… то есть, я и мертвых-то раньше не видел… ну, вы понимаете мою мысль… В толк не возьму, как это можно написать длинную пьесу, чтобы все было складно и ни разу не запуталось…

— Занятие, надо сказать, не из легких… — сказал польщенный Уилл.

— Будьте уверены, уж я-то понимаю, — заверил д'Артаньян. — Хоть про нас, гасконцев, и говорят, что люди мы дикие, темные и неученые, но я в Париже, да будет вам известно, и в книжные лавки захаживаю, и стихи дамам декламирую. А вы, простите, пьесы пишете наверняка из древней истории?

— Совершенно верно.

— Ну да, конечно, — грустно сказал д'Артаньян. — В старину жизнь у людей была не в пример интереснее. А теперь… Как скучно мы живем, господа! Тоска гложет… Вот взять хотя бы меня. Не жизнь, а сплошная скука: дуэли, интриги, заговоры… Как-то мелко все это, право! Вот в старину были страсти! Мифологические, учено говоря! Не нынешним чета…

Уилл подумал и спросил:

— А вы никогда не задумывались, дорогой Дэртэньен, что лет этак через двести люди будут говорить точно так же? Что тогдашние интриги и битвы покажутся им скучными, а вот наша жизнь — не в пример более увлекательной, отмеченной кипением прямо-таки мифологических страстей? Вдруг да и о вас напишут пьесу…

— Обо мне? — горько вздохнул д'Артаньян. — спасибо на добром слове, дружище Уилл, но мне этого вовек не дождаться. Пьеса про то, как я на Пре-о-Клер дерусь на шпагах с Портосом? Это же такая обыденность… Давайте выпьем за ваше здоровье, Уилл! Почему вы так грустны, Уилл? Вас тоже не пускают в Америку?

— Мои печали несколько другого характера, — признался Шакспур. — Никак не могу придумать название для новой пьесы. Завтра ее будут играть, а подходящего названия нет до сих пор. Сначала я хотел ее назвать «Коварство и любовь», но это решительно не нравится… А ничего другого я придумать не в состоянии, бывают такие минуты, когда кажешься себе пустым и бесплодным…

— Знаете, как у нас говорят? — с жаром сказал д'Артаньян, обращаясь то к правому, то к левому из двух сидевших перед ним Уиллов Шакспуров. — Когда не знаешь, что делать, спроси совета у гасконца! О чем ваша пьеса, Уилл?

— О том, как в стародавние времена двое молодых людей полюбили друг друга, но не смогли соединиться из-за исконной вражды их семей и в конце концов покончили с собой…

Д'Артаньян старательно наморщил лоб, почесал в затылке. Лицо его озарилось:

— Уилл, а как их звали?

— Молодого человека — Ромео, а его возлюбленную — Джульетта.

— Ромео и Джульетта… — повторил гасконец. — Красивые имена, на итальянские похожи… Уж не в Италии ли было дело? Ага! Да что вам мучиться? Назовите вашу пьесу просто: «Ромео и Джульетта»!

— Разрази меня гром! — вскричал Уилл. — Вы гений, Дэртэньен! Как мне это раньше в голову не пришло? В самом деле, отличное название: «Ромео и Джульетта»! Мы еще успеем написать афиши! Послушайте, Дэртэньен, вы непременно должны прийти завтра на представление, я вам оставлю отличное местечко в ложе для знатных господ!

— Охотно, — сказал д'Артаньян. И тут его осенило вновь. — Послушайте, Уилл… А прилично ли будет пригласить на представление молодую даму? Из самого что ни на есть знатного рода, принятую при двух королевских дворах, английском и французском? Прилично ли это для дамы?

— Отчего же нет? — пожал плечами Уилл, и молодой Оливер Кромвель согласно кивнул. — В театрах бывают знатные господа и дамы, даже наша королева елизавета посещала представления…

— Вот и прекрасно, — сказал д'Артаньян. — В таком случае, я воспользуюсь вашим любезным приглашением вкупе с очаровательной дамой… если бы вы знали, друзья мои, как я ее люблю и как жестоко она со мной играет… Я даже стихи писать пытался, но дальше двух строчек дело не пошло, как ни бился… Ах, Анна, небесное создание, очаровательное, как ангел, и жестокое, как дьявол… Когда я впервые поцеловал ее на берегу унылой речушки в Нидерландах…

«Боже мой, что происходит с моим языком? — подумал он остатками трезвого сознания. — я уже о многом проговорился, это все проклятое уиски… Этак выболтаешь и что-нибудь посерьезнее…»

Цепляясь обеими руками за стол, он поднялся и объявил:

— С вашего позволения, господа, я вас ненадолго покину. Подышу свежим воздухом, меня отчего-то мутит… Надо полагать, жаркое…

Он вышел под открытое небо, остановился у воротного столба. Легкий ветерок с реки Темзы приятно охлаждал разгоряченную голову и развеивал хмель. Поблизости, под навесом, сидели за бутылкой вина все трое слуг, и д'Артаньян, бессмысленно улыбаясь, слушал их разговор.

— Все бы ничего, — жаловался сотоварищам Любен, слуга де Варда. — Но сил у меня больше нету слушать здешнюю тарабарщину. Ну что это такое, ежели ни словечка не поймешь?

— Это называется — иностранный язык, дубина, — с явным превосходством сказал Планше. — Вот взять хотя бы нас с господином д'Артаньяном — господин д'Артаньян знает испанский, а я — английский.

— А я знаю московитский, — объявил великан Эсташ. — Когда я служил у господина капитана де Маржерета и заехал с ним в Московию во время тамошней войны, за два года научился болтать по-московитски. Один ты у нас, Любен, дубина дубиной, Планше тебя правильно назвал…

— Куда уж правильней, — сказал Планше, ободренный поддержкой. — Вот подойдет к тебе, дубина, англичанин и скажет: «Уэлкам, сэр!» И что ты ему ответишь?

— Ага, — поддержал Эсташ. — А подойдет к тебе московит и скажет: «Zdrav budi, bojarin». Что ты подумаешь?

— Да ничего я не отвечу и ничего не подумаю, — решительно заявил Любен. — Возьму да и тресну по башке и твоего англичанина, и твоего московита — конечно, если это не дворяне. Позволю я простонародью так меня ругать!

— Да что ты, это не ругань! — сказал Планше. — Англичанин тебе говорит: «Добро пожаловать, сударь!»

Эсташ сказал:

— А московит говорит: «Позвольте, сударь, пожелать вам доброго здоровья!»

— А вы не врете?

— И не думаем!

— Так почему же они не говорят почеловечески? — удивился Эсташ.

— Они и говорят. Только по-английски.

— И по-московитски.

— Смеетесь вы надо мной, что ли? — возмутился Любен. — Чушь какая-то. Почему они не говорят по-человечески?

— Слушай, Любен, — вкрадчиво сказал Планше. — Кошка умеет говорить по-французски?

— Нет, не умеет.

— А корова?

— И корова не умеет.

— А кошка говорит по-коровьему или корова по-кошачьему?

— Да нет.

— Это уж так само собой полагается, что они говорят по-разному, верно ведь?

— Конечно, верно.

— И само собой так полагается, чтобы кошка и корова говорили не по-нашему?

— Ну еще бы, конечно!

— Так почему же и англичанину с московитом нельзя говорить по-другому, не так, как мы говорим? Вот ты мне что скажи, Любен!

— А кошка разве человек?! — торжествующе воскликнул Любен.

— Нет, — признал Планше.

— Так зачем же кошке говорить почеловечески? А корова разве человек? Или она кошка?

— Конечно, нет, она корова…

— Так зачем же ей говорить по-человечески или по-кошачьи? А англичанин — человек?

— Человек.

— А московит — человек?

— Человек.

— А англичанин — христианин?

— Христианин, хоть и еретик, — пожал плечами Планше.

— А московит — христианин?

— Христианин, хоть и молится не по-нашему, — сказал Эсташ.

— Ну вот видите! — воскликнул Любен с видом явного и несомненного превосходства. — Что вы мне морочите голову коровами и кошками? Я еще понимаю, когда турки говорят не по-нашему — так на то они и нехристи чертовы! Им так и положено говорить по-басурмански! Но отчего же ваши англичане с московитами, христиане, говорят не по-французски, как добрым христианам положено? Вот что вы мне объясните! Что молчите и в башке чешете? А нечем вам крыть, только и всего!

Чем закончился этот научный диспут, д'Артаньян уже не узнал — почувствовав, что голова его немного просветлела, он вернулся к столику, налил себе виски и сказал дипломатично:

— У меня к вам серьезное дело, дружище Уилл. Коли вы пишете стихи, учено выражаясь, сонеты, вы тот самый человек, который мне до зарезу нужен. Я говорил про даму, с которой хочу завтра прийти на представление. Так вот, дело в следующем…