Александр Дюма - Асканио

• Название: Асканио
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1992
• ISBN: 5-7287-0011-X

Один из лучших историко-приключенческих романов великого Дюма.

История Италии эпохи Возрождения, с ее блеском и жестокостью, высоким искусством и изощренностью придворных интриг, составляет основную сюжетную линию романа — линию юного ученика Бенвенуто Челлини Асканио и его прекрасной возлюбленной Коломбы.

Влюбленные мечтают о счастье, но добиться его будет нелегко, ведь Асканио поневоле предстоит разделить тернистый и опасный путь своего гениального учителя.

_{Иллюстрации: А. Мирзоев, В. Пингачев}

---

— Конечно! Вы имеете на это право.

— В таком случае, господин судья, велите мне его прислать.

— Я непременно выполню вашу просьбу, мой юный друг. И не поминайте меня лихом.

— За что же? Напротив, я от души вам благодарен.

— Господин школяр, не можете ли вы исполнить одну мою просьбу? — подходя к Жаку, вполголоса сказал секретарь.

— Охотно, — ответил Жак. — В чем дело?

— Но, может быть, у вас есть родные, друзья или еще кто-нибудь, кому вы хотели бы оставить свои вещи?

— Друзья? У меня есть один-единственный друг, но он, как и я, в тюрьме. Ну, а что касается родни, так у меня остались только двоюродные, вернее, даже троюродные братья. Поэтому говорите прямо, господин секретарь, чего вы от меня хотите.

— Месье, я бедный человек, и у меня пятеро детей.

— Прекрасно, что же дальше?

— Видите ли, мне вечно не везет, хотя я и выполняю свои обязанности четко и аккуратно. Все мои собратья по службе обгоняют меня.

— Почему же?

— Почему? Вот то-то и оно! Вам я скажу, почему.

— Да-да, я слушаю.

— Потому что им везет.

— А-а!

— А почему им везет, вы знаете?

— Именно об этом я и хотел спросить вас, господин секретарь.

— Так я вам скажу, господин школяр.

— Сделайте милость.

— Им везет потому… — Секретарь еще больше понизил голос. — Им везет потому, что у каждого в кармане лежит кусок веревки повешенного. Поняли?

— Нет.

— Не очень-то вы сообразительны. Вы будете завещание писать, не правда ли?

— Завещание? А зачем?

— Как вам сказать… Ну, затем, чтобы вашим наследникам не пришлось из-за вас судиться. Так вот: упомяните в завещании Марка Бонифация Гримуано, секретаря уголовного суда города Парижа, и распорядитесь, чтобы палач дал ему кусочек вашей веревки.

— А-а! — глухо протянул Жак. — Теперь понимаю.

— И вы исполните мою просьбу?

— Еще бы, конечно!

— Только не забудьте, молодой человек. Мне и другие обещали, но одни из них умерли без завещания, другие неправильно написали мое имя — Марк-Бонифаций Гримуано, — а к этому придрались, и завещание признали недействительным; наконец, третьи, хотя и были настоящими преступниками — уж поверьте моему слову, месье, — добились-таки помилования и хоть все равно кончили жизнь на виселице, но где-нибудь в других краях. Я было совсем отчаялся, как вдруг к нам попали вы!

— Ладно, ладно, господин секретарь, — сказал Жак, — на сей раз можете быть покойны: если меня повесят — веревка ваша.

— Вас повесят, месье, непременно повесят! Уж будьте уверены.

— Эй, Гримуано! Скоро вы там? — окликнул его судья.

— Иду, господин судья, иду! Так, значит, решено, господин школяр?

— Решено.

— Честное слово?

— Слово простолюдина.

— Что ж, — пробормотал, уходя, секретарь, — пожалуй, на этот раз я своего добился. Надо поскорей сообщить добрую весть жене и детям.

И он последовал за судьей, который вышел первым, добродушно выговаривая секретарю за то, что тот задержался.

XVII ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ О ТОМ, ЧТО ИСТИННЫЙ ДРУГ СПОСОБЕН ДАЖЕ НА ТАКОЕ САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ, КАК ЖЕНИТЬБА

Оставшись один, Жак Обри погрузился в глубокое раздумье, чему, надо сказать, немало способствовала его беседа с судьей. Поспешим, однако, прибавить, что если бы мы могли читать его мысли, то убедились бы, что главное место в них занимали Асканио и Коломба, судьба которых зависела от находящегося в руках Жака письма; он беспокоился о них гораздо больше, чем о собственной персоне, зная, что впереди у него есть время, чтобы подумать о своей участи.

Он размышлял уже около получаса, как вдруг дверь снова открылась, и на пороге появился тюремщик.

— Это вы звали священника? — спросил он ворчливо.

— Да, да, — ответил Жак.

— Черт меня подери, если я понимаю, на что им всем сдался этот проклятый монах! — пробормотал тюремщик. — Только ни минуты не дают они мне, бедняге, покоя. — И, отойдя в сторону, чтобы пропустить священника, прибавил: — Входите, отец мой, да не задерживайтесь здесь.

Продолжая ворчать, он запер дверь, и священник остался наедине с узником.

— Вы звали меня, сын мой? — спросил священник.

— Да, отец мой, — отвечал школяр.

— Вы желаете исповедаться?

— Не совсем так… Мне просто хотелось бы побеседовать с вами о делах совести.

— Говорите, сын мой, — ответил священник, садясь на скамью. — И если по своему слабому разумению я сумею наставить вас…

— Вы угадали, мне нужен именно совет, отец мой.

— Говорите же.

— Я великий грешник, отец мой, — сказал Жак.

— Увы, сын мой! Блажен тот, кто хотя бы осознал всю мерзость свою.

— Я не только сам грешил, отец мой, но и совращал с пути истинного других людей.

— А можете ли вы искупить свою вину перед ними?

— Надеюсь, что смогу, отец мой. Надеюсь. Я увлек за собой в пучину порока молодую, невинную девушку.

— Вы обманули ее?

— Обманул. Да, да, именно так, отец мой, обманул!

— И вам хотелось бы исправить причиненное ей зло?

— По крайней мере, попытаться, отец мой.

— Для этого существует лишь один путь.

— Знаю, отец мой, потому-то я и не решался так долго; если бы их было два, я бы, уж конечно, избрал второй.

— Значит, вы хотите жениться на ней?

— Не торопитесь, отец мой! Не стану лгать: я не хочу этого, а просто покоряюсь необходимости.

— Лучше, если бы вами руководило более чистое, более святое чувство.

— Что поделать, отец мой! Одни люди словно созданы для супружеской жизни, а другие, наоборот, — для холостой. Безбрачие — мое призвание, и, клянусь, чистая случайность заставляет меня…

— Хорошо, хорошо, сын мой. Если вы желаете вернуться на стезю добродетели, то чем скорее вы это сделаете, тем лучше.

— Ну, а как скоро можно это устроить? — спросил Обри.

— Как вам сказать! — воскликнул священник. — Поскольку это бракосочетание in extremis[12], можно рассчитывать на кое-какие льготы; и я думаю, что даже послезавтра…

— Послезавтра так послезавтра, — вздохнул Жак.

— А как девица? — спросил священник.

— Что девица?

— Согласится ли она?

— На что?

— Выйти за вас замуж.

— Черт возьми, согласится ли она! Да с восторгом! Ей ведь не каждый день приходится получать такие предложения.

— Значит, нет никаких препятствий?

— Никаких.

— А ваши родители?

— У меня их нет.

— А у нее?

— Неизвестны.

— Как ее зовут?

— Жервеза-Пьеретта Попино.

— Желаете ли вы, чтобы я лично сообщил ей об этом?

— Если вы примете на себя этот труд, отец мой, я буду от души вам благодарен.

— Она сегодня же будет поставлена в известность.

— А скажите, отец мой, не могли бы вы передать ей письмо?

— Нет, сын мой. Мы, тюремные священники, даем клятву ничего не передавать от заключенных, пока они живы. После их смерти — пожалуйста, все что угодно.

— Спасибо, но тогда это будет уже бесполезно… Довольствуемся женитьбой, — прошептал Обри.

— Вы ничего больше не хотите сказать мне?

— Ничего… Да, вот еще что: если встретятся какие-нибудь трудности, можно будет сослаться в подтверждение моей просьбы на жалобу самой Жервезы-Пьеретты Попино, которая находится у господина судьи.

— Согласны ли вы, чтобы я все уладил в два дня? — спросил священник, которому казалось, что Жак относится к предстоящему бракосочетанию весьма прохладно и действует под влиянием необходимости.

— В два дня?..

— Таким образом, вы скорее вернете девице отнятое у нее доброе имя.

— Пусть будет так, — глубоко вздохнул Жак.

— Вот и отлично, сын мой! — обрадовался священник. — Чем тяжелее жертва, тем угоднее она Богу.

— Клянусь честью, в таком случае Бог должен быть мне весьма признателен! Идите же, отец мой, идите! — воскликнул школяр.

Действительно, Жак принял это решение не без внутренней борьбы. Как он уже объяснял Жервезе, у него было врожденное отвращение к браку, и только любовь к Асканио, только мысль, что он виновник несчастий своего друга, заставила его решиться на эту жертву, достойную, по его мнению, подвигов героев древности.

Какая же существует связь, спросит читатель, между женитьбой Жака на Жервезе и счастьем Асканио и Коломбы? Каким образом брак Жака может спасти своего друга?

На этот вопрос можно бы ответить, что читателю не хватает проницательности. Правда, читатель, в свою очередь, мог бы на это возразить, что по своему положению он вовсе и не обязан ее иметь. Если так, то пусть потрудится и дочитает до конца эту главу, чего он мог бы избежать, если бы обладал более проницательным умом.

После ухода священника Жак Обри, видя, что отступать поздно, успокоился. Таково свойство любого решения, даже самого неприятного: разум, утомленный борьбой, отдыхает, встревоженное сердце приходит в равновесие.