Василий Ставицкий - За кулисами тайных событий (сборник)

• Название: За кулисами тайных событий (сборник)
• Автор: Василий Ставицкий
• Издательство: Масс информ медиа
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-275-00982-8

Время снимает гриф секретности с документов еще сравнительно недавно сурово проштампелеванных канцелярской печатью «Совершенно секретно». И открывая эту завесу над прошлым, мы как бы заходим с вами за кулисы тайных событий… Автор книги - Василий Ставицкий, профессиональный контрразведчик, писатель и журналист, собрал уникальные материалы о неизвестных страницах жизни Николая Гумилева, Иосифа Сталина, Юрия Андропова и многих других. В книге также представлены почти фантастические, детективные истории из мира шпионов, разведчиков и космических пришельцев.

---

Февральская революция поначалу вызвала у него определенный интерес: щедрое на посулы Временное правительство начало с обещания довести войну с Германией до победного конца. Нет необходимости говорить, какие чувства это заявление вызывало у Колчака — офицера и патриота.

Но, обжегшись на прозе будней, перетасовав колоду благих намерений, «теоретики» из Временного правительства вдруг объявили о перемене «генерального курса». Колчак, в ту пору командующий Черноморским флотом, подает в отставку. Оставшись не у дел, адмирал уезжает в Штаты. По одной версии — учить американцев морскому минному делу. По другой — таким способом американцы из прогрессистов пытались спасти для мира блестящего военного специалиста и ученого. Доля правды есть в обеих версиях. Во всяком случае, американцев Колчак минному делу действительно учил. Выполнив обязательства перед «принимающей стороной», адмирал уезжает через Англию в Японию — такой путь возвращения домой в те дни представлялся наиболее безопасным. В роли эмигранта Колчак себя решительно не видит. Здесь, в Японии, его застает известие об октябрьском перевороте. Заключение большевиками Брестского мира Колчак воспринимает как национальный позор. Человек четкой, сознательно ограниченной главной жизненной задачи (военный, как писали прежде, до кончиков ногтей), адмирал не умел, как умеют это случайные политики и дельцы от патриотизма, менять в угоду ситуации убеждения, цели и ориентиры. Кайзеровская Германия для него враг. Большевики в его понимании — предатели интересов России. Россия, хотя и разъедаемая смутой, представляется адмиралу, в конце концов утвердится такой, какой он служил. Вчерашние союзники остаются союзниками (так, по крайней мере, они говорят); ответ на вопрос «что делать?» лично для него ясен. Колчак обращается с просьбой к английскому послу в Японии дать ему возможность продолжать борьбу с общим врагом. Ему предлагают выехать на месопотамский фронт. Там, кроме всего прочего, рядом с англичанами сражаются русские части, прорвавшиеся через Персию. Колчак отправляется в путь морем, но успевает добраться только до Сингапура. Здесь он узнает: те самые русские части фронт в Месопотамии бросили (и, значит, ему там, собственно, нечего делать); на Дальнем Востоке, а точнее, в «полосе отчуждения» КВЖД, начинается формирование воинских частей для борьбы с большевистской властью. Колчак возвращается в «столицу» КВЖД — Харбин. Здесь и находит его записка Анны Васильевны Тимиревой.

«Последнее письмо Александра Васильевича — через Генеральный штаб — я получила в Петрограде вскоре после Брестского мира…

Был он в это время в Японии… он писал, что, где бы я ни была, я всегда могу о нем узнать у английского консула и мои письма будут ему доставлены. И вот мы во Владивостоке. Первое, что я сделала, — написала ему письмо, что я во Владивостоке и могу приехать в Харбин. С этим письмом я пошла в английское консульство и попросила доставить его по адресу. Через несколько дней ко мне зашел незнакомый мне человек и передал мне закатанное в папиросу мелко-мелко исписанное письмо Александра Васильевича. Он писал: «Передо мной лежит Ваше письмо, и я не знаю — действительность это или я сам до него додумался». Тогда же пришло письмо от Жени — она звала меня к себе — у нее были личные осложнения, и она просила меня помочь ей… Я решила ехать. Мой муж спросил меня: «Ты вернешься?» — «Вернусь». Я так и думала, я только хотела видеть Александра Васильевича, больше ничего. Я ехала как во сне». «…Александр Васильевич встречал меня, и мы не узнали друг друга: я была в трауре, так как недавно умер мой отец, а он был в защитного цвета форме. Такими мы друг друга не видали. На другой день я отыскала вагон, где он жил, не застала и оставила записку с адресом. Он приехал ко мне. Чтобы встретиться, мы с двух сторон объехали весь земной шар, и мы нашли друг друга».

Формирование воинских частей для борьбы с большевиками шло туго. Мешали всеобщая неразбериха и сопутствующие ей воровство, болезненное самолюбие вчера еще абсолютного «хозяина» КВЖД генерала Хорвата. Мешала разраставшаяся со скоростью чумной эпидемии «атаманщина» — Семенов, один из самых известных, не терпел никакой конкуренции в борьбе за первенство и власть и ни перед чем не останавливался в «пресечении». Но более всего мутили воду японцы, завязавшие в Приморье и Восточной Сибири сложную военно-дипломатическую игру.

«А. В. приходил измученный, совсем перестал спать, нервничал, а я все не могла решиться порвать со своей прошлой жизнью. Мы сидели поодаль и разговаривали. Я протянула руку и коснулась его лица — в то же мгновенье он заснул. А я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить его…и тут я поняла, что никогда не уеду от него, что, кроме этого человека, нет у меня ничего и мое место — с ним.

Адмирал отправился в Токио: в дела на КВЖД нужно внести ясность.

Японцы безукоризненно протокольно вежливы — «все понимаем» — но не более того. От прямых разговоров с восточным изящество уходят: вопрос о характере участия Японии в надвигающихся событиях — очень тонкий и очень сложный вопрос, для его решения нужно много, очень много времени. Начальник японского генерального штаба Ихара предлагает Колчаку, пока высшие инстанции обдумают все тонкости решения, пожить в Японии и подлечить его безусловно драгоценное здоровье. Наступает окончательная ясность в их личных отношениях.

«Мы решили, что я уеду в Японию, а он приедет ко мне».

Анна Васильевна возвращается во Владивосток — для получения проездных документов на поездку в Японию и для последнего разговора с мужем. Разговор мучительный: ведь было, все было в жизни — юность, и счастье, и ослепительная любовь, и все эти годы этот человек служил ей так преданно и беззаветно!

Но то, что вошло в их жизнь, водоворотом затягивая и оставшихся близких, сильнее их воли. От неизбежного не уклониться. Простились без сцен: оставляемый ею человек — отец их ребенка. Обрывается — тоже не без мучительности — и прошлая личная жизнь адмирала. И здесь понимают друг друга без упреков и обвинений. Судьба сильнее самых сильных.

«Никогда я не говорила с А. В. о его отношении к семье, и он только раз сказал о том, что все написал С. Ф. Как-то раз я зашла к нему в кабинет и застала его читающим письмо… он мне сказал, что С. Ф. написала ему, что хочет только создать счастливое детство сыну».

Сложны отношения между двумя этими женщинами, наделенными от природы чистым истинным благородством: в них, этих отношениях, присутствует многое, но нет одного: унижающей ненависти.

«…И до сих пор, когда ее давно уже нет в живых, мне все кажется, что, если бы довелось нам встретиться, мы не были бы врагами. Что бы то ни было, я рада тому, что на ее долю не выпало всего того, что пришлось пережить мне, так все-таки лучше.

…Я вспоминаю ее с уважением и душевной болью, но ни в чем не упрекаю себя. Иначе поступить я не могла». «БЫЛ ИЮНЬ (ИЮЛЬ) МЕСЯЦ, ЯСНЫЕ ДНИ, ТИХОЕ МОРЕ. Александр Васильевич встретил меня на вокзале в Токио, увез меня в «Империал-отель». Он очень волновался, жил он в другом отеле. Ушел до утра. Александр Васильевич приехал ко мне на другой день. «У меня к Вам просьба» — «?» — «Поедемте со мной в русскую церковь». Церковь почти пуста, служба на японском языке, но напевы русские, привычные с детства, и мы стоим рядом молча. Не знаю, что он думал, но я припомнила великопостную молитву «Всем сердцем». Наверное, это лучшие слова для людей, связывающих свои жизни.Когда мы возвращались, я сказала ему: «Я знаю, что за все надо платить — и за то, что мы вместе, — но пусть это будет бедность, болезнь, что угодно, только не утрата той полной нашей душевной близости, я на все согласна. Что ж, платить пришлось страшной ценой, но никогда я не жалела о том, за что пришла эта расплата».

«Александр Васильевич увез меня в Никко, в горы.

Это старый город храмов, куда идут толпы паломников со всей Японии, все в белом, с циновками-постелями за плечами. Тут я поняла, что значит — возьми одр свой и ходи: одр— это просто циновка. Везде бамбуковые водопроводы на весу, всюду шелест струящейся воды. Александр Васильевич смеялся: «Мы удалились под сень струй». Мы остановились в японской части гостиницы, в смежных комнатах. В отеле были и русские, но мы с ними не общались, этот месяц единственный».

…А потом были Омск, Директория (одно из многочисленных временных правительств, нарывами рассыпавшихся на тысячеверстных пространствах от Урала до тихоокеанских берегов; провозглашая общую цель — возрождение России, все они решительно расходились в способах ее достижения), пост военного и морского министра. Переворот в пользу более привычной для тогдашнего «массового сознания» диктатуры. Крест Верховного Правителя, принятый добровольно, в силу убеждений, долга и чести. Разлад в ближайшем окружении, когда под давлением меняющихся обстоятельств и, как сказали бы теперь, политической конъюнктуры одни оказались трусами, другие подлецами, третьи — заурядными мошенниками-приспособленцами, искавшими в идее, за которую адмирал пошел на смерть, личные, притом не только политические, барыши. Тайные, за спиной Колчака, игры «союзников». «Великое сидение» в милостиво объявленном ими «нейтральным» Нижнеудинске, где адмирал, предоставив своему конвою (то есть людям, которые, как он думал, пойдут, так же как и он, до конца) право свободного выбора дальнейшей судьбы, оказался брошенным на произвол судьбы и за одну ночь поседел. Белочехи, занявшие место разбежавшихся и вскоре превратившиеся в конвойных совсем иного толка. И, наконец, Иркутск и тюрьма. И поспешный расстрел без суда и следствия, на основании быстрого разбирательства, проведенного исключительно в целях «революционной целесообразности».