Меджид Гаджиев - Друзья Мамеда

• Название: Друзья Мамеда
• Автор: Меджид Гаджиев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1973

В суровые годы войны тринадцатилетний лезгинский мальчик уходит из родного аула и поступает в ремесленное училище. Он встречает много неожиданного, интересного и трудного. А самая незабываемая встреча — это встреча с новыми друзьями, встреча на всю жизнь.

---

Так с этой песней наш «Туркестан», в сопровождении двух катеров, плыл навстречу огненному шару солнца, которое разгоралось все сильней. И вскоре нам уже казалось, что на нас движется раскаленный сплав металла. Мне еще ни разу не приходилось плыть на пароходе. И в море я так далеко никогда не заходил. Вообще я только и плавал на лодке, когда мы сдавали зачеты по военному делу. Но тогда совсем рядом был берег. А теперь повсюду, куда ни глянь, — и сзади, и впереди, и по сторонам парохода — море, одно только синее море. Да еще — чайки. Они косятся над палубой, садятся на воду и снова взлетают.

Наши места в спасательных шлюпках самые уютные. Правда, забираться сюда нелегко. Шлюпки закреплены высоко над палубой, и приходится по-обезьяньи карабкаться наверх. Но мы приноровились. Даже девочки забираются быстро и ловко. Я еще ничего не сказал о девочках. Во время посадки на пароход была страшная толчея и суматоха. Получилось так, что группы перемешались и занимали места как попало. Коля один из первых взобрался в нашу шлюпку. За ним — я. А потом Коля окликнул двух девушек, которые жались к борту парохода, не зная, куда приткнуться. Одна из девушек подняла голову, и я узнал ее. Это была Валя. Коля махнул рукой, подзывая девушек. Они подошли поближе со своими вещами. Коля, перевесившись через борт шлюпки, сначала принял узлы, которые ему подали девчата, а потом помог взобраться и им. Они были очень довольны.

— А здесь прямо отдельная каюта, — сказала Валя. — Правда, Салимат?

Валину подружку Салимат я тоже помнил, хотя и ни разу с ней не разговаривал. Они были очень непохожи друг на друга. Валя светловолосая, такая же, как и Зина, с синими глазами, а Салимат — черноглазая и черноволосая, с толстыми, туго заплетенными косами.

— Да, замечательно. Никто не толкается. Уютно, — согласилась Салимат. — Здесь только вы?

— Еще Гамид, — сказал Коля. — Вон он идет.

— Надо бы Зину найти, — сказала Валя. — Я смотрела, нигде ее не видно.

— Найдется твоя Зина, — успокаивал Валю Коля. — Все сели, никто не остался. Значит, и Зина здесь. Вот разместимся и пойдем поищем ее.

Гамид ловко, как обезьяна, поднялся в шлюпку. Увидев девушек, он нисколько не рассердился, даже обрадовался:

— Места всем хватит. Устраивайтесь поудобней. Лучше, пожалуй, вон там, на корме.

Они с Колей принялись помогать девушкам раскладывать вещи. Валя кричала: «Осторожней, там банки». Салимат тоже что-то говорила веселым голосом. Коля и Гамид смеялись. А я был недоволен, что Коля позвал девушек в нашу шлюпку. Без девчонок лучше. Ну в самом деле, зачем они нужны? Не успели разложить вещи и разместиться, как сразу же начали:

— Ах и ты здесь, Мамед! — Это Валя ласковым голосом. Будто не она говорила про меня Зине, что я злой.

Я, конечно, молчу, ничего не отвечаю. Да и что отвечать? Ну конечно, я здесь. Где же я еще могу быть? Я раньше их сюда забрался.

А она продолжает радостным голосом, будто встретила в незнакомом городе на базаре земляка:

— Вот и хорошо, что ты вместе с нами. Веселей будет. Смотри, Салимат, какой у нас Мамед хороший. Еще совсем недавно был маленький мальчик. Голова стриженая — только уши торчат. А сейчас вон как вымахал! И чуб отрастил. Настоящий жених. Только он почему-то очень сердитый.

— Мамед, дорогой, почему ты сердитый? — Это Салимат помогает подружке меня дразнить. — Смотри, если всегда будешь такой хмурый, все невесты разбегутся. Может, тебя какая-нибудь девушка обидела? Так ты не стесняйся, скажи. Мы тебя никому в обиду не дадим. Ну, не хмурься, дорогой, не хмурься… — Салимат делает вид, что хочет погладить меня по голове.

Я испуганно отшатываюсь от нее, а все громко смеются — и Валя, и сама Салимат, и Коля с Гамидом. Я вскакиваю и спускаюсь вниз на палубу. До чего же вредные девчонки! «Все они такие, — думаю я с обидой. — Сами влезли в нашу шлюпку, а говорят: «И ты здесь вместе с нами». Как бы хорошо было без них! А теперь придется мучиться всю дорогу. Интересно, долго ли нам придется плыть на этом пароходе?»

Пароход наш забит людьми и грузами. Левый борт занимают раненые, правый принадлежит нам и нашим мастерам с семьями. На корме свален всякий скарб: мешки, ящики, тюки, корзины, бочки. На палубе такая теснота — не пройдешь. Ну просто некуда поставить ногу. Кругом стоит неумолкающий шум и гам. Совсем рядом жалобно плачет маленький ребенок, захлебываясь в крике. В другом конце поют какую-то грустную песню. А как раз под нашей шлюпкой, приткнувшись в уголке у борта, кто-то громко храпит. Звонко смеются чему-то девушки в цветастых платьях, которые сидят тесным кружком на палубе, поджав под себя ноги. И всему этому монотонно подпевают моторы. Их глухой непрерывный гул слышен везде. Кажется, они тянут из последних сил наш груженный доверху пароход.

Не успел я пройти несколько шагов, как на меня обрушился гневный женский голос:

— Ах, чтоб ты споткнулся! Не видишь разве, одежду топчешь!

И тут же ему вторит хриплый мужской бас:

— Ослеп ты, что ли, — наступаешь на спящего человека.

Да, видно, по палубе не нагуляешься. Я вернулся к нашей шлюпке. Ничего не поделаешь, надо забираться и сидеть на месте. Я решил, что не буду обращать внимание на девчонок. Пусть себе говорят, что хотят. Главное, это не подавать виду, что их насмешки меня трогают. Тогда они поскорее отстанут. И что это такое, что они надо мной смеются? Ни над Колей, ни над Леней, ни над Гамидом, а только надо мной. Я хотел взобраться в нашу шлюпку, но это было теперь не так-то просто. Пароход то поднимало вверх, то опускало вниз, так что казалось, он становится на цыпочки, а потом сразу же падает на колени.

У меня закружилась голова. Кто-то тронул меня за руку. Я поднял голову. Это была Салимат.

— Какой ты бледный, Мамед, — сказала она. В этот раз голос у нее был добрый. Не было в нем ни насмешки, ни желания поддразнить меня. — Ничего, скоро пройдет, — продолжала Салимат. — Это тебя укачало с непривычки. Вот и Валю тоже укачало. Я помогла ей спуститься вниз. Может быть, ей легче будет.

Я заметил, что многие люди на палубе стали очень бледными, стояли, перевесившись через борт. А Салимат успокаивала меня:

— Это морская болезнь. Не страшно. Перестанет качать, и все пройдет. Так что не горюй, держи выше голову, жених.

Снова она назвала меня женихом, но на этот раз я не обиделся. Я понял, что она не хочет сказать мне ничего дурного.

Утомленный качкой и духотой, я не помнил, как заснул. А когда проснулся, то никак не мог сообразить, где я нахожусь. Рядом со мной щекой к щеке спала светловолосая девушка, подложив под голову какой-то тюк. Она уткнулась в него носом, как в подушку. Наши плечи были покрыты коричневой кофтой. Я испуганно вскочил. И тотчас же послышался голос Салимат:

— Ну что, выспался, братишка? Теперь уже не кружится голова, не укачивает? Ну вот и хорошо. Я же говорила вчера, что все пройдет.

— А это чье? — спросил я, поднимая отброшенную кофту.

— Это я вас укрыла — тебя и Валю. Вечером прохладно стало, а вы крепко уснули, не слышали ничего. Ну, как ты сегодня, братишка? — снова спросила Салимат. Теперь она уже не называла меня женихом. — У меня дома младший брат остался, так он на тебя похож, — продолжала она говорить, а сама раскладывала на газете хлеб, куски селедки, сахар. — Вы с Валей и не ужинали вчера. Ну ничего, сейчас поедите как следует.

Сегодня море было совсем другое — тихое, спокойное. И люди немного успокоились. Привыкли, обжили новые места, перезнакомились. Сидят разговаривают, закусывают, будто нет никакой войны, а едут на прогулку или в гости. Нет, война все время напоминает о себе. Вот далеко в небе показались самолеты, и сразу все всполошились. Матери крепче прижимают к себе детей. Раненые жалеют, что у них нет с собой оружия. Все напряженно вглядываются в даль и облегченно вздыхают: «Наши! Бомбили фашистов, а теперь возвращаются». И так каждый раз — и днем и вечером. Люди с опаской посматривают на небо. Луну и ту ругают, зачем ярко светит, лучше бы совсем не выходила.

Девушки в белых халатах ходят по пароходу, спрашивают нет ли больных, раздают лекарства. Пресную воду выдают только для питья. А для умывания на палубе стоят ведра с морской водой.

Я умылся и, стараясь осторожно ступать между сидящими людьми, возвращался к нашей шлюпке. Вдруг меня откуда-то сверху позвали:

— Мамед, эй, Мамед! Иди сюда!

Я посмотрел наверх. Это кричала Зина. Я посмотрел и отвернулся. Но не потому, что не хотел подойти к Зине. Рядом с Зиной я увидел Леню. С той ночи, когда он пришел в изолятор, я его больше не видел. Вернее, видеть-то видел, на собрании в цехе, когда он выступал, и потом на погрузке, но не подходил к нему и не разговаривал.

Так получилось, что о письме из дому и о смерти Али я не сказал никому из своих друзей. Ни Коле, ни Гамиду, ни Захару Ивановичу. Тогда я просто не мог говорить про это, потом началась подготовка к эвакуации, срочная работа, беспрерывно продолжавшаяся двое суток. И даже теперь, когда все как будто устроились — мы плыли на пароходе и разместились рядом в одной из шлюпок, укрепленных на палубе, — я ничего не сказал ребятам. Во-первых, вместе с нами все время находились девочки Валя и Салимат. А при них мне не хотелось говорить. Валя, как я догадывался, знала про письмо, но виду не показывала, что ей известно о моем горе. И я был ей благодарен за это. Почему-то мне казалось, что, если я не буду верить, что Али погиб, и в самом деле окажется, что произошла ошибка и он жив. Во всяком случае, я старался не думать о нем, как о мертвом. А Леня… Когда Зина меня окликнула, он тоже замахал руками, показывая, чтобы я поднялся к ним в шлюпку. Сам Леня по-дружески звал меня к себе! Сколько раз я мечтал об этом. Сколько раз рисовал себе такую картину: Леня Крутиков, самый сильный парень в нашем училище, Леня, который запросто рвет ремни руками, вдруг говорит: «А ты хороший человек, Мамед. Раньше я не знал, что ты такой молодец. Хоть и маленький, а смелый. Давай с тобой дружить. Раньше я дружил с Исой и не понимал, какой он на самом деле. А теперь я и видеть его не хочу. Зачем нам Иса? Мы и без него прекрасно обойдемся. Правда?» — «Ну конечно, правда, — сказал бы я Лене. — Я и сам не могу терпеть Ису. И хорошо, что ты наконец понял, что он за человек. Самый плохой человек. Не нужен он нам. Лучше мы сами будем дружить: я, и ты, и Коля, и даже Гамид, хоть он и любит поддразнить и посмеяться. Но он не зло смеется. Просто он веселый». Вот что сказал бы я Лене. И забыл бы, что он когда-то обижал меня, грозился избить. Никому бы я этого не сказал. На всю жизнь позабыл бы про это. И помнил бы только о том, что Леня спас меня, когда я тонул. Я и сам удивлялся, почему мне так хочется, чтобы Леня подружился со мной. Иногда я начинал вспоминать все обиды и решал больше не думать о Лене. Но стоило мне увидеть его, как я снова все забывал и думал только о том, что хорошо бы нам подружиться. Вот и теперь я в нерешительности остановился. А Леня перевесился из шлюпки и закричал: