Лев Полушкин - Орлы императрицы

• Название: Орлы императрицы
• Автор: Лев Полушкин
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5577-3

О перевороте 1762 года и его печальном эпилоге написаны горы книг. На протяжении более двух веков убийство свергнутого императора Петра III приписывалось Алексею Орлову. Откуда взялась «копия» письма Орлова, сообщавшего об убийстве государя, и что представлял собой этот выходец из старинного дворянского рода, которого обвиняют в самовольном злодеянии? Сведения о нем, как и о его братьях, носят мозаичный, чаще всего противоречивый характер. Однако даже на их основе автор выстраивает картину жизни братьев Орловых, а также, используя новые фактические данные, пытается раскрыть истинные обстоятельства убийства российского государя.

---

Что касается второй части письма, повествующей о «червонных», то здесь можно отметить следующее. Без сомнения, речь идет о золотых червонцах, называвшихся в то время «червонными». А. Орлов предлагал своим гренадерам монеты, выпускавшиеся со времен Петра I, на которых не только отсутствовал номинал, но и вследствие большой ценности и редкости эти монеты до рук простого люда не доходили. Этим и объясняются слова «иные просили для тово пгго не видовали и опять отдавали, думая што оне ничего не стоят».

Например, на червонце 1757 г. кроме буквенного обозначения монетного двора («СПБ») и даты чеканки по периметру располагалась круговая надпись «Б. М. Елисаветъ императрица», продолженная на другой стороне монеты: «и самодержица всероссийская». Следующим годом чеканки червонцев был как раз 1762-й. Как можно догадываться, А. Орлов и находившиеся с ним офицеры смеялись над своими гренадерами потому, что на новеньких монетах был изображен тот, кто сидел рядом под их караулом.

Нарастающая тревога А. Орлова за жизнь Петра явственно проступает в письме втором (без даты), с аккуратно оторванным чьими-то руками нижним краем листа, на котором, возможно, было приписано нечто важное: «Матушка наша милостивая государыня. Не знаю што теперь начать, боюсь гнева от вашего величества штоб вы чево на нас неистоваго подумать не изволили и штоб мы не были притчиною смерти злодея вашего и всей России также и закона нашего. А теперь и тот приставленной к нему для услуги лакей Маслов занемог, а он сам теперь так болен што не думаю штоб он дожил до вечера и почти совсем уже в беспамятстве, о чем уже и вся команда здешняя знает и молит бога штоб он скорей с наших рук убрался. А оной же Маслов и посланной офицер может вашему величеству донесть в каком он состоянии теперь ежели обо мне усумниться изволите» [28].

И, наконец, знаменитая «копия Ф. Ростопчина», хранившаяся в архиве С. Р. Воронцова, которая в несколько измененном виде (отсутствуют слова, выделенные курсивом) публиковалась в неисчислимом множестве изданий, затрагивающих вопрос о перевороте 1762 г.: «Матушка милосердная Государыня, как мне изъяснить описать, что случилось не поверишь верному своему рабу, — но как пред Богом скажу истинну. Матушка, готов иттить на смерть но сам не знаю как эта беда случилась. Погибли мы когда ты не помилуешь — Матушка его нет на свете — но никто сего не думал и как нам поднять руки на Государя — но Государыня, свершилась беда, мы были пьяны, и он тоже, он заспорил за столом с князь Федором (Барятинским — Л.П.), не успели мы рознять, а его уже и не стало, сами не помним, что делали; но все до единого виноваты — достойны казни, помилуй меня хоть для брата, повинную тебе принес и разыскивать нечего — прости меня или прикажи скорей окончить, свет не мил, прогневили тебя и погубили душу на век.

Списано 11 ноября 1796 года 5 дней после смерти императрицы Екатерины II».

В самом деле, сравнивая орфографию и тон подлинных писем Орлова и «копии», нельзя не увидеть, что последняя выглядит белой вороной. Спокойные, обстоятельные письма Алексея, сообщающие о предсмертном (?!) состоянии узника, вдруг сменяются паническим (едва ли не истерическим) настроем «копии», из которой следует, что хлипкий от рождения и дышащий на ладан Петр оказывается способным не только пьянствовать, но и драться с офицерами, в результате чего якобы и был зверски убит.

В приписке к «копии» о ее происхождении оставлена любопытная заметка: «Кабинет был запечатан графом Самойловым и генерал-адъютантом Ростопчиным. Через три дня по смерти императрицы поручено было великому князю Александру Павловичу и графу Безбородке рассмотреть все бумаги. В первый самый день найдено это письмо графа Алексея Орлова и принесено к Императору Павлу: по прочтении им возвращено Безбородке, и я имел с ¼ часа в руках. Почерк известный мне графа Орлова. Бумага — лист серый и нечистый, а слог означает положение души сего злодея и ясно доказывает, что убийцы опасались гнева Государыни, и сим изобличает клевету, падшую на жизнь и память сей великой царицы. На другой день граф Безбородко сказал мне, что Император Павел потребовал от него вторично письмо графа Орлова. Прочитав в присутствии его, бросил в камин и сам истребил памятник невинности Великой Екатерины, о чем и сам чрезмерно после соболезновал» [28]. Не кажется ли читателю, что Павел только для того и возвращал на один дет письмо Безбородке, чтобы Ростопчин снял с него «копию»? Спрашивается, кому нужна копия, если есть подлинник — единственное вещественное доказательство?

Если на минуту допустить, что все же в первые дни после смерти Екатерины было найдено это письмо (третье) Алексея Орлова, то почему ничего не говорится о двух первых его письмах, явно не похожих на третье, неужели они лежали в разных местах? Почему остались не уничтоженными эти первые два письма, не потому ли, что в эти дни их никто не видел? Но не будем забывать, что между смертью Петра Федоровича (появлением двух подлинных писем А. Орлова) и воцарением Павла Петровича (появлением «копии Ростопчина») пролегают 34 с лишним года. Поэтому оставим ответы на эти вопросы до дня смерти Екатерины II, ибо как будет показано дальше, слово «письмо» применительно к интересующему нас событию появится только в ноябре 1796 г.

В работе О. Иванова приводятся свидетельства, позволяющие в совокупности с письмами А. Орлова составить хотя бы примитивную «историю болезни» Петра Федоровича. Принимая во внимание незавидное физическое состояние его родителей (отец отличался хилостью, а мать умерла от чахотки через два месяца после рождения Петра), учитывая склонность цесаревича, успевшего в юношестве переболеть оспой, к пьянству с десятилетнего возраста, а несколько позже к курению и распутству, можно не удивляться слабости его организма.

К тому же хронический геморрой в последние годы приносил государю «такие страдания, что крик и стенания его можно было слышать даже во дворе» (А. Т. Болотов). 29 июня после возвращения из Кронштадта уже отрекшемуся Петру несколько раз становилось дурно и он посылал за священником (Я. Штелин).

В последующие 1–2 дня у него «испортилось пищеварение» и начались сильные головные боли (Шумахер).

2 июля «урод наш очень занемог и схватила его нечаенная колика и я опасен, чтобы он сегодняшнюю ночь не умер» и, наконец, Петр уже «так болен, что не думаю, чтоб он дожил до вечера и почти совсем уже в беспамятстве» (А. Орлов). Сам Петр просил прислать ему доктора (Алексей как бы в оправдание пишет, что о тяжелом состоянии узника «уже и вся команда здешняя знает» и что это могут подтвердить на словах посланные в Петербург заболевший Маслов и офицер), но, кто из докторов и в какое время был прислан, доподлинно не известно. Говорили также, что побывал в Ропше и Крузе, засвидетельствовавший нормальное состояние Петра.

Частично подтверждала слова Шумахера об испорченном пищеварении и Екатерина в письме от 2 августа того же года: «Страх вызвал у него понос, который продолжался три дня и прошел на четвертый; он чрезмерно напился в этот день… Его схватил приступ геморроидальных колик вместе с приливами крови к мозгу; он был два дня в этом состоянии, за которым последовала страшная слабость, и, несмотря на усиленную помощь докторов, он испустил дух, потребовав (перед тем) лютеранского священника. Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть, но вполне удостоверено, что не нашли ни малейшего следа… он имел совершенно здоровый желудок, но умер от воспаления в кишках и апоплексического удара. Его сердце было необычайно мало и совсем сморщено» [10, 227]. Отмечая неточности при сравнении с данными Штелина и Шумахера, можно вполне поверить, что смерть наступила в результате апоплексического удара (инсульта).

От чего в действительности наступила смерть Петра, теперь вряд ли могли бы сказать специальные медицинские исследования; никаких документов о результатах вскрытия не сохранилось, и не известно, были ли таковые вообще. Казалось бы, нельзя исключать версию о смерти императора от случившегося инсульта, что же касается слов «схватила его нечаенная колика», то вряд ли можно всерьез воспринимать этот «диагноз», поставленный А. Орловым. Даже придворные доктора того времени не владели многими тайнами человеческого организма и, соответственно, причинами болезней; основными способами профилактики заболеваний и их лечения оставались природные (минеральные) воды и кровопускание. Что уж говорить о господствовавших в народе методах лечения. Например, при рождении в семье слабого, недоношенного ребенка его для укрепления «запекали» в печи: обмазывали тельце младенца тестом и, положив на лопату, держали некоторое время над пекущимися хлебами.

Заметим, что когда умирала Екатерина II, консилиум докторов безуспешно пытался лечить ее кровопусканиями от «апоплексического удара». В то же время, судя по описаниям последних часов ее жизни, не надо иметь медицинского образования, чтобы признать, что это был инсульт в тяжелой форме, случившийся из-за мучительных переживаний, постигших императрицу накануне (неудавшееся обручение внучки Александры Павловны). Имеется также масса других свидетельств использования кровопускания для лечения самых различных заболеваний, причем эту процедуру нередко исполняли цирюльники (парикмахеры).