Дмитрий Володихин - Рюриковичи

• Название: Рюриковичи
• Автор: Дмитрий Володихин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03640-6

Династия Рюриковичей правила Русью семь с половиной веков. Судьба нашей страны намертво сплетена с судьбой этого рода. Принадлежавшие к нему личности оказали заметное влияние на политику, культуру, веру, быт русского Средневековья. Их именами наполнены учебники, фильмы, исторические романы. Их живописные изображения висят в картинных галереях и украшают стены храмов. О их деяниях по сию пору спорят историки.

Книга, предлагаемая вниманию читателей, включает в себя более трех десятков биографий. Среди ее героев — выдающиеся государственные деятели и полководцы, почитаемые православные святые и — рядом с ними — люди, которые в своей жизни на первый взгляд не совершили ничего примечательного. Одни из них правили небольшими княжествами, другие носили титул великих князей, а затем и царей московских и всея Руси, управляли громадными территориями. Но именно через биографии этих людей, объединенные в одной книге, можно проследить, как изначальное Киевское княжество в течение нескольких столетий превратилось в иное государство — то самое, в котором мы живем и поныне, — Россию.

---

Виновник несчастья томился у пленивших его врагов, сокрушался о грехах своих и размышлял, какими злодеяниями навлек он такое попущение бед от Господа. Для духовного окормления князь даже вызвал к себе священника с причтом из Русской земли.

Вскоре, однако, Игорю Святославичу удалось бежать из плена. Сын его Владимир Путивльский оставался в плену еще долго, но, женившись на дочери князя Кончака, вернулся на Русь и он.

К 1191 году княжество и дружина Игоря Святославича до такой степени оправились от потерь, что он решился вновь выйти с полками на кочевников. Этот поход планировался, очевидно, как своего рода личный реванш князя за прежний позор. Поход удался: по словам летописца, Игорь Святославич «с братьею… ополонишася скотом и коньми».

Несколько месяцев спустя, «на зиму», сборная армия многих князей Ольговичей вышла в степь, чтобы повторить удачный опыт Игорева набега. Первым среди правителей коалиционного воинства назван Игорь Святославич — вождь, к которому вернулась удача. На сей раз он повел себя осторожнее, чем в 1185-м.

Парадоксальным образом обстоятельства сложились весьма схоже с тем, что произошло в черные дни шестилетней давности… Вторжение Руси не стало для неприятеля неожиданностью. Степь сумела подготовиться к отпору. Половцы, для вида уступив поле, сконцентрировали огромную силу. Они ждали наступления русских полков, заманивали их глубже в свои владения, готовили им ту же ловушку. Их разведка доставляла вести о движении Ольговичей. Наученный горьким опытом, на сей раз Игорь умело вывел своих ратников из-под удара численно превосходящих степняков. Он предпринял ночное отступление. Половцы, не сумев предугадать этого маневра, пустились в погоню, когда было поздно — русская рать уже ушла.

Никогда, помимо злосчастного 1185 года, Игорь Святославич не становился фигурой первого плана в истории Руси. Это был смелый боец, рыцарственный правитель и добрый христианин, а военачальник… посредственный. В лучшем случае — опытный, но лишенный дарования. Дрался честно, звезд с неба не хватал, в молодости являлся лихим удальцом, к зрелости научился напрасно не рисковать воинством. За отвагу и тяжкие будни приграничья Бог вознаградил его. Проведя два долгих десятилетия на второстепенном княжении, Игорь Святославич удостоился великой чести: в 1198 году ему достался Чернигов — один из «старших столов» Руси. Но это случилось уже на закате его жизни. В 1201 или 1202 году князь-воин мирно скончался.

История его несчастливого похода в поэтическом изложении стала известна лишь на исходе XVIII века. Очень скоро она превратилась в загадку, над которой бились и бьются десятки ученых.

Единственная известная науке рукопись «Слова о полку Игореве» хранилась у архимандрита Иоиля (Быковского), отставного настоятеля ярославского Спасо-Преображенского монастыря, а также ректора семинарии. Через «комиссионера» ее приобрел граф А. И. Мусин-Пушкин, крупный коллекционер и знаток русских древностей. В 1812 году рукопись погибла от огня московского пожара. Однако первое издание «Слова» с переводом и комментариями вышло из печати за 12 лет до исчезновения рукописи.

Эпическая поэма представляет собой блистательный образец древнерусской литературы. Ее текст разошелся на крылатые слова, ее мерный ритм завораживает, а звучащая в ней горечь от княжеских «котор» по сию пору наполняет болью русские сердца.

Однако еще в XIX столетии появились сомнения по поводу древности поэмы. Скептически высказывались насчет ее возраста столь значительные фигуры, как историк М. Т. Каченовский и славянофил К. С. Аксаков, французский ученый Л. Леже. Следующий век принес новые сомнения в подлинности «Слова»: против нее высказались французский славист А. Мазон, крупный советский медиевист А. А. Зимин, знаменитый американский славист Эдвард Кинан, считавший, кстати, и переписку князя Курбского с Иваном Грозным поздним памятником…

Автором «мистификации» в разное время называли графа А. И. Мусина-Пушкина, чешского просветителя Й. Добровского, историка H. М. Карамзина, архимандрита Иоиля, поэта В. К. Тредиаковского и т. п.

В «Слове» находили несоответствия языку эпохи, галлицизмы, политическую ангажированность (связанную с наступлением екатерининской России на Речь Посполитую и Крымское ханство), даже увлечение романтическими подделками под древнюю эпику, характерными для Западной Европы.

В середине XIX века в научный оборот вошла еще одна древнерусская эпическая поэма — «Задонщина». Она схожа со «Словом о полку Игореве» многими деталями, она даже содержит прямые отсылки к его тексту и откровенные цитаты из него. «Задонщина» бесспорно датируется концом XIV века — временами Дмитрия Донского или же Василия I. Скептики задались вопросом: что здесь образец, а что — подражание? Первым ли было «Слово»? Не являлось ли оно своего рода творческим развитием «Задонщины»? Или даже компиляцией на основе «Задонщины»?

Сторонники традиционной датировки «Слова» считают, что поэма появилась в конце XII века, возможно, по горячим следам Игорева похода. Аргументы скептиков ими большей частью разрушены. Прежде всего, филологи (Р. О. Якобсон, В. П. Адрианова-Перетц), проанализировав текст «Слова», пришли к выводу о его принадлежности домонгольской эпохе и полном отсутствии там галлицизмов. А. А. Зализняк положил надгробный камень на могилу лингвистических аргументов скептического направления. Подводя итоги, он с иронией заметил: если бы некто действительно взялся писать поэму-«мистификацию» в конце XVIII века, о, это был бы научный гений; он столь безупречно следовал особенностям древнерусского языка XII столетия, что сумел «предугадать» те из них, которые наука откроет… через много лет после публикации «Слова».

К тому же укоризны скептиков разбивались в щепы при столкновении с двумя убийственными контраргументами.

Во-первых, «Слово о полку Игореве» — великое поэтическое произведение, эпический текст необыкновенно высокого уровня, а вторая половина XVIII столетия — пустыня русской поэзии. Нет там ни одной фигуры, приближающейся по уровню дарования к анонимному автору «Слова». Разве что Гавриил Романович Державин, но нет никаких нитей, связывающих его с историей «Слова».

Во-вторых, какой патриот, какой идеолог русского главенства на бывших землях Речи Посполитой и в Северном Причерноморье станет сочинять эпический текст о разгроме второстепенного князя? До Игоря и после Игоря половцев успешно громили; порой степняков били так, что они затихали на десятилетия. Так зачем нужно напоминание о победе половцев над русскими? И кому потребовались плач об усобицах и воспевание единства… в политических реалиях абсолютно единой Российской империи?

Да и увлечения романтизмом в «Слове» не видно. Игорь Святославич — не Роланд, триумфальной гибели за государя он не удостоился. В его истории мало красивого, больше назидательного: согрешил князь, удостоился наказания свыше, раскаялся, отпущен Богом из плена… Сюжет отнюдь не романтический, он по духу ближе к церковному поучению. Где оно у Оссиана, с коим сравнивали неведомого автора «Слова»?

К настоящему времени построения скептиков можно считать разгромленными.

Но…

Остались варианты «промежуточной датировки» поэмы. До сих пор некоторые несообразности «Слова» не получили объяснения. Автор его, явно принадлежащий кругу знатных людей, боярскому или княжескому роду, проявляет хорошую осведомленность о событиях, связанных с походом Игоря. И вдруг он делает странную ошибку: вкладывает в уста великого киевского князя Святослава призыв о боевой готовности, обращенный к смоленскому князю Давыду и овручскому князю Рюрику, — после того, как половцы разбили у Переяславля-Южного дружину тамошнего князя Владимира и ранили его самого. А Давыд-то к тому времени уже явился на защиту Киева со своими ратниками. Да и Рюрика звать не стоило: он был рядом и участвовал в походе на помощь Переяславлю… Что это — поэтическая вольность современника или невнимательное отношение к летописям отдаленного потомка?

Здесь приведен лишь один пример подобного рода несообразности, но в исследовательской литературе их названо немало.

Л. Н. Гумилев видел в «Слове» своего рода политический памфлет второй половины XIII века, где под именем половцев скрываются татары. И филологические аргументы против его рассуждений не работают — не столь уж много различий между языком конца XII и второй половины XIII века. Остается под вопросом одно: зачем автору времен Александра Невского и Даниила Галицкого «шифроваться» от Орды, подобно интеллигенту сталинских времен? Летописцы того времени открыто писали об ордынцах вещи скверные, ругательные, ничуть не боясь их мести. Надобно еще доказать, что ханов сколько-нибудь пугала русская литература даже в самых критических ее проявлениях, что они вообще сколько-нибудь интересовались ею.