Олег Ивик - Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи

• Название: Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи
• Автор: Олег Ивик
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-91678-225-7

Кочевники сюнну, они же хунну, издревле тревожили границы Китая. На рубеже III и II веков до н. э. они создали мощный союз племен, послуживший основой гигантской степной империи, которая стала угрожать существованию самого Китая. И даже постройка укреплений, которые позже превратились в Великую Китайскую стену, не смогла бы спасти Поднебесную, если бы не разрывавшие степную державу внутренние противоречия. Значительная часть сюнну в конце концов попала под власть Китая и растворилась среди его жителей. Но северная ветвь этого народа в конце I века н. э. отправилась на запад и, вобрав в себя, как губка, многие племена, породила гуннов, чье нашествие привело к гибели Римской империи и ознаменовало в Европе переход от Античности к Средневековью.

Истории народа сюнну посвящена книга писателя Олега Ивика и археолога Владимира Ключникова, написанная с опорой на древние китайские источники и труды современных историков и археологов.

---

Бань Гу приводит схожие нормы, он пишет: «…на одного человека на 300 дней нужно 18 ху высушенного вареного риса» (из контекста ясно, что этот рис составлял едва ли ни единственную пищу воина в походе){207}. К его времени значение «ху», которое неоднократно менялось и в раннеханьское время составляло 34 литра, было стандартизовано и приравнено к 19,81 литра{208}. Следовательно, за год солдату выдавалось 438 литров зерна. Это почти в два раза меньше, чем по дзюйянским нормам, но надо не забывать, что неочищенное зерно занимает значительно больший объем, чем очищенное (например, для проса эти объемы различаются в два раза).

Надо думать, сюнну ели примерно столько же, сколько китайцы, и значит, присланным просом, если оно было неочищенным, можно было в течение года прокормить чуть больше двухсот человек. А если просо было очищенным и к тому же составляло лишь добавку к рациону (скажем, около 20 процентов), то не более двух тысяч. Это наводит на мысль, что присланные китайцами продукты шли только ближайшему окружению шаньюя. Если же просо раздавали и рядовым кочевникам, то оно оставалось лишь случайным лакомством, которым можно было один раз в год накормить около миллиона тысяч человек (это, по очень приблизительным прикидкам, как раз и составляло численность сюннуской державы{209}). Каждый сюнну мог бы запить просяную кашу одной кружкой дареного рисового вина… и ждать следующего года. Впрочем, скорее всего, эти продукты распределялись лишь среди верхушки сюннуского общества.

Но помимо регулярной дани императоры посылали шаньюям еще и огромное количество подарков по любым поводам и даже без особого повода. Иногда это были предметы роскоши, предназначенные лично шаньюю, его семье и ближайшему окружению, иногда, особенно после засухи или других природных катаклизмов, — крупные партии продуктов, которых должно было хватить уже не только приближенным шаньюя, но и рядовым кочевникам. Объем подарков рос из года в год, и аппетиты сюнну не сократились даже после того, как их держава в середине I века до н. э. на некоторое время раскололась надвое и обе части признали вассальную зависимость от Китая. Назовем лишь некоторые из подарков.

Сяо Вэнь в свое время послал Маодуню «длинный халат на подкладке из шелковой ткани с вышитым цветным узором, теплую короткую куртку с вышивкой, стеганый парчовый халат с узорами — по одной штуке, один гребень, золотой пояс, украшенный раковинами, золотую пряжку для пояса, десять кусков узорчатой ткани для одежд чиновникам, тридцать кусков вышитой парчи и по сорок кусков красного атласа и плотного зеленого шелка»{210}.

В 52 году до н. э. император Сюань-ди пожаловал своему гостю, шаньюю Хуханье, «головной убор и пояс, верхнее и нижнее одеяние, золотую печать на зеленом шнуре, украшенный яшмой меч, кинжал, лук, четыре комплекта стрел, 10 алебард в чехлах, колесницу с сиденьем, седло и уздечку, 15 лошадей, 20 цзиней золота (около 5 килограммов), 200 тыс. монет, 77 комплектов одежды, 8 тыс. кусков шелковых тканей с затканным и вышитым узором, узорчатой тафты, крепа и разного шелка, а также 6 тыс. цзиней (около полутора тонн) шелковой ваты». Кроме того, «в разное время было отправлено 34 тыс. ху зерна, риса и сушеного вареного риса (около тысячи тонн[9]. — Авт.), чтобы помочь шаньюю продовольствием».

Через три года «шаньюй Хуханье снова явился ко двору и был принят и одарен, как и первый раз, получил дополнительно 110 комплектов одежды, 9 тыс. кусков шелковых тканей и 8 тыс. цзиней шелковой ваты».

Через год, когда на китайский престол вступил император Юань-ди, Хуханье, вместо поздравления, направил молодому владыке письмо, в котором сообщал, что «его народ устал до изнурения». Напуганный император понял намек и «приказал округам Юньчжун и Уюань отвезти ему 50 тыс. ху зерна».

В 33 году до н. э., во время очередного визита, он был «одарен, как и в первый раз, а количество одежды, шелка с затканным узором, обычного шелка и шелковой ваты было увеличено вдвое» против пожалованного раньше.

Преемник шаньюя Хуханье, явившийся ко двору в 25 году до н. э., получил такие же подарки, какие были вручены при последнем визите его предшественнику; кроме того, ему было «дополнительно пожаловано 20 тыс. кусков различных шелковых тканей и 20 тыс. цзиней шелковой ваты». Объем подарков рос, и очередной шаньюй, прибывший к императорскому двору в 1 году до н. э., получил все то же самое, плюс «370 комплектов одежды, 30 тыс. кусков различного шелка и 30 тыс. цзиней шелковой ваты»{211}.

В 50 году н. э. шаньюй южных сюнну (уже бывших вассалами Китая), помимо личных подарков, среди которых были в том числе музыкальные инструменты, алебарды в чехлах, доспехи, оружие, посуда, «коляска с сиденьем и зонтом из перьев» и «коляска с барабаном», получил еще и продовольственную помощь: «25 тыс. ху сушеного вареного риса и 36 тыс. голов крупного рогатого скота и овец». А вскоре по поводу празднования Нового года император пожаловал шаньюю «тысячу кусков шелка, четыре куска парчи, 10 цзиней золота, сою, апельсины, мандарины, луньянь и личжи (орехи. — Авт.), которые поставлялись стольником к императорскому столу». Матери шаньюя, его женам, сыновьям, высшим должностным лицам, «а также лицам, имеющим заслуги», жаловалось в общей сложности 10000 кусков шелка. «Так поступали неизменно каждый год»{212}.

Иногда подарки посылались и по печальным поводам — в случае кончины очередного шаньюя, «для совершения жертвоприношения и выражения соболезнования»{213}. Даже по случаю смерти сюннуского посла, умершего от болезни во время пребывания в Китае, император отправил в степь «щедрые похоронные подношения стоимостью в несколько тысяч цзиней [золота]»{214} (напомним, что одна тысяча цзиней равнялась примерно 250 килограммам).

* * *

Политика династии Хань в отношении сюнну была не слишком последовательной и редко оказывалась эффективной. Единственное, в чем преуспели ханьские императоры, — они не позволяли сюнну захватить исконно китайские территории (не считая земель, которые заселялись военнопленными сюнну, и земель, которые были выделены тем, кто пожелал покориться императору и поселиться в Срединном государстве). Но если учесть, что сюнну никогда и не стремились к захвату Поднебесной, предпочитая использовать ее как дойную корову, нельзя не признать, что успехи китайцев в обуздании сюнну долгое время были весьма скромными.

Впрочем, ханьцев не стоит обвинять в неумении разобраться со своими не слишком многочисленными (по сравнению с самими китайцами) и не слишком богатыми соседями — просто земледельческой цивилизации всегда трудно противостоять кочевникам. Разгромить сюнну и решить проблему радикально китайцы не могли не потому, что их армия была слабее армии шаньюев, а потому, что у кочевников им нечего было захватывать. Сюнну применяли ту же тактику, какую в свое время скифы, по свидетельству Геродота, применяли к войскам Дария, — не вступая в бой, они рассеивались по степи со своими кочевьями, заставляя противника бесконечно гоняться за собой по вражеской территории, где ему нечем было кормить ни своих солдат, ни своих коней. В «Споре о соли и железе» говорится:

«[Сюнну] собираются, как ветер, и рассеиваются, как тучи; когда приблизишься к ним, то бегут; когда нападешь на них, то бросаются врассыпную. Их [территорию] нельзя захватить силой и за одно поколение. (…) Земли сюнну обширны и просторны, а ноги их боевых коней легки и резвы; их сила [такова, что они] легко вызывают волнения [в государстве центра]. Когда им сопутствует успех, то тащат [добычу], как тигры; когда им приходится туго, то улетают [прочь], как птицы; они избегают [встреч с нашими] отборными войсками, а громят [наши отряды], изнуренные до предела…»{215}

Один из китайских сановников на совете, созванном императором в 134 году до н. э., так охарактеризовал возможную войну с сюнну на их территории: «…При передвижении вдоль границ [на нас] будут давить с флангов, при передвижении в глубь [неприятельских земель] потеряется связь с основными силами, при быстром движении возникнет нехватка в продовольствии, при медленном — будут упущены благоприятные возможности. Не пройдут войска и 1000 ли, как солдаты и лошади начнут страдать от недостатка в пище и корме»{216}.

Поскольку сюнну были очень мобильны, они могли в любое время и в любом месте собрать армию, достаточную для разгрома любого пограничного укрепления. Китайцы же не могли предвидеть место вторжения и сосредоточить там нужное количество войск. Поэтому набеги сюнну на Китай почти всегда были успешными. Надо сказать, что ответные действия императорской армии тоже нередко приводили к большим потерям у кочевников. Иногда китайцы очень неплохо воевали и на вражеской территории, убивая и уводя в плен большие группы противников. Но, в отличие от китайцев, потери сюнну ограничивались только людьми и лошадьми, реже — угнанным скотом. У них почти не было ни городов, которые надо было бы восстанавливать, ни амбаров, потеря которых грозила бы им голодной смертью. А те немногочисленные города и житницы, которые все-таки имелись, выполняли в их хозяйстве вспомогательную роль. Их семьи и их стада были достаточно мобильны и, как правило, успевали исчезнуть в степи при появлении противника. Мужчины гибли на войне, но их братья брали в жены их вдов (у сюнну были приняты многоженство и браки со вдовами родственников), и новые поколения воинов, столь же многочисленные, что и прежние, вновь нарушали границы Поднебесной.