Лео Бретхольц - Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе

• Название: Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе
• Автор: Лео Бретхольц
• Издательство: ОГИ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-94282-685-7

Эта книга — рассказ о подлинном мужестве перед лицом смертельной опасности. Автор повествует о нечеловеческих испытаниях, пережитых им в течение семи лет бегства от великолепно отлаженной фашистской машины уничтожения евреев. Это уникальная, не придуманная история спасения, которое удалось лишь единицам из миллионов жертв фашизма.

---

— Тссс, — говорил Мендель Спира, когда по вечерам мы слушали радио: ужасные рассказы о немецких отрядах смерти, так называемых айнзацгруппах, которые грабили и сжигали города от Балтийского до Черного моря. Даже просто слушать об этом было невыносимо. Айнзацгруппы врывались в еврейские общины и собирали всех присутствующих для «переселения». Евреи должны были отдать все свои ценные вещи и раздеться. Затем их вели к месту казни вблизи какого-нибудь глубокого рва, куда потом сбрасывали их трупы.

Той осенью началась депортация из Вены на восток. Тетю Шарлотту и мою кузину Юдифь отправили в гетто города Лодзь, а оттуда в Аушвиц. Дядя Исидор уже находился там. А я был во Франции и мечтал об Америке. Ежедневно я ходил на почту, в надежде среди этого моря трагедий получить хоть одну хорошую новость. Однажды я увидел красно-бело-голубой конверт из Америки.

— Enfin, ça у est, — заметил почтальон. — «Наконец-то пришло».

Он знал. Каждый раз, не получив письма из Америки, я разочарованно вздыхал. И вот — письмо от тети Софи из Балтимора. С помощью Hebrew Immigration Aid Society (Общество еврейской иммиграционной помощи) мой аффидевит был признан иммиграционными властями США. В ближайшее время, писала тетя Софи, я получу от соответствующего консульства США извещение, что мне нужно обратиться туда за визой.

Сначала я ужасно обрадовался, но потом… Мама была не в Америке — она с моими сестрами осталась в Вене. Анни тоже была не в Америке. Она находилась здесь, во французских горах.

— Так значит, — сказал Йозеф Фрайермауер, когда я поделился с ним новостью, — ты уезжаешь в Америку.

Он сказал это едва слышно, и больше мы к этому не возвращались. В октябре мы еще раз собирали виноград. В ноябре я получил извещение: «Вам нужно приехать 8 декабря 1941 года в Марсель в консульство США».

— Когда я вернусь, — сказал я всем, — у меня будет виза.

— Ну, значит, ты принял решение, — сказал Йозеф. — А мне всегда казалось, что ты останешься в Бельгии и займешься торговлей бриллиантами.

Анни, и прежде не очень разговорчивая, теперь была особенно молчалива. Опять, думал я, прощания с близкими, прощания, прощания…

С тяжелой душой сел я в поезд на Марсель, чтобы получить документы, планируя после этого ненадолго вернуться к Фрайермауерам и забронировать морской рейс в Америку. В воскресенье седьмого декабря я прогулялся по улице Ла Канбьер — главной артерии Марселя. Вечер был мягким. Замок Иф, символ Марселя, выступал удивительным силуэтом на фоне потемневшего неба. Я переночевал в маленьком номере гостиницы, чувствуя себя хотя и одиноким, но свободным и счастливым от возможности прожить жизнь в Америке.

Ранним утром я покинул гостиницу и по пути в американское консульство остановился перед газетным киоском. Мне бросился в глаза заголовок: Le Japon Attaque La Flotille Americaine A Pearl Harbor. Япония атакует американский флот в Пёрл-Харборе.

Я стоял как вкопанный. Я никогда не слышал о Пёрл-Харборе, а теперь это место стало поворотным пунктом всей моей жизни. В девять я вместе с дюжиной других ожидавших визы был у консульства.

— Ввиду военных действий, — сказали нам, — консульству поручено прекратить все визовые дела до дальнейших указаний.

Женщина, стоявшая в очереди со своими малышами, начала рыдать. Дети вторили ей. Поднялся страшный рев. Это ошибка, нас ждут, говорили мы. Да, да, отвечали нам успокаивающе, но это — война. Мы все вынуждены приносить жертвы.

Мы ждали кого-нибудь из начальства, кто выйдет к нам и скажет, что наши просьбы могут быть удовлетворены, что нам будет сделано исключение. Однако никто не пришел. Возвращение в Баньер представлялось мне падением в пропасть.

8 КОТРЕ, ШВЕЙЦАРИЯ, РИВЗАЛЬТ (декабрь 1941 — октябрь 1942)

На обратном пути в Баньер я был очень угнетен. Goodbye America. Я был уже на волосок от цели, но Америка вновь исчезла по ту сторону громадного океана. Когда я приехал к Фрайермауерам, они сразу увидели мрачное настроение, в которое я погрузился, и попытались меня утешить. Я не сопротивлялся.

Через несколько дней пришло письмо из Вены. Мама и Генни были вывезены из нашей квартиры неизвестно куда, а моя сестричка Дитта разлучена с ними и тоже отвезена куда-то. Такое «искоренение» называлось сухим словом «трансфер»: мама и Генни оказались в одном месте, Дитта в другом, а бабушка, тетя Роза и тетя Тоба были перевезены в гетто, организованное для венских евреев. Чувство страха, беспомощность захлестнули меня; я боялся, что никогда больше не увижу никого из них.

На Рождество я подавленно бродил по улицам Баньера. Хотя Рождество и являлось поводом к торжествам, но в тот год не отмечалось пышно, так как было не до веселья. У Менделя Спиры мы слушали по радио сообщения о немыслимых зверствах немецких айнзацгрупп. Тссс, говорил Спира, настраивая приемник среди помех, в то время как мы силились услышать число ежедневных убийств. В Литве айнзацгруппы лишь за несколько дней убили тридцать две тысячи евреев; в течение первых шести месяцев немецкой оккупации в прибалтийских странах было уничтожено более четверти миллиона евреев. Во всем мире убивали людей, но в нашем случае убийства совершались исключительно по той причине, что мы — евреи. Тссс, говорил Спира. Важно было знать статистику геноцида.

В феврале исполнилось двенадцать лет со дня смерти моего отца, и мама написала мне, чтобы напомнить об этом. «Прочти для него кадиш», — писала она. Вспомни его. Вспоминай мертвых и надейся, что живущие вспомнят нас после нашей смерти. Мне было девять, когда умер папа, и сейчас я спрашивал себя: может ли он видеть нас, свою вдову и детей, разбросанных по всей Европе. Страдает ли он, видя, в какой опасности мы находимся?

В ту студеную зиму страх висел в воздухе. Во Франции правительство Петена определило несколько городов, в которых разрешалось жить евреям и где они обязаны были регулярно, через определенные промежутки времени, отмечаться у властей. Так мы были всегда в их поле зрения. Альтернатива была — вообще не регистрироваться, но тогда ты лишался возможности получать продовольственные карточки. Таким образом ты был прикреплен к месту. Тех, кто пытался убежать, сажали в тюрьму. Лагеря смерти стали набирать обороты, и до нас стали доходить первые, вселяющие ужас, слухи.

Нас направили в Котре, маленький городок, расположенный километрах в тридцати на юго-запад от Баньера, недалеко от испанской границы. Это была Мекка для лыжников. Город насчитывал около тысячи жителей, большинство из которых ни разу в жизни не видело евреев. Йозеф Фрайермауер и его брат нашли для нас дом, и мы вновь упаковывали наши пожитки. Это походило на исход, и я думал о предстоящем празднике Песах, во время которого евреи вспоминают исход из Египта. «Помните, — говорят нам раввины, — что когда-то мы были рабами в Египте и Бог вывел нас из рабства». Где был сейчас этот Бог?

Прибыло новое письмо из Вены, снова через моего кузена Герби из Швейцарии, с подарком к моему двадцать первому дню рождения: фотографией моей сестренки Дитты. Фото согрело мне сердце, так как подтвердило, что она жива. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Это была она, Дитта, ее широко открытые глаза, ее взгляд, застенчивый и милый, — именно такой я помнил ее. Но фотография показала и то, как много времени утекло. Прошло уже более трех лет, как я оставил Вену, и за это время сестренка стряхнула с себя последние черточки детства. Разрыв длиной в эти три года обострил чувство отдаленности наших жизней.

Я упаковал свой рюкзак, и прежде чем уехать из Баньера в Котре, мы попрощались с теми, кого оставляли: с Менделем Спирой и его радиоприемником, с его женой и двумя дочерьми, с певцом Альбертом Гершковичем.

В Котре мы въехали в дом на холмистой улице. Поскольку рацион был скудным, Йозеф Фрайермауер стал выращивать овощи. Жители города были дружелюбны, и мы беззаботно проводили лето. Я ходил в горы с Йозефом Гишлидером и играл с ним в бильярд в местном кафе. Мы размышляли о бегстве, но, уйдя достаточно далеко от города, смогли увидеть укрепленную колючей проволокой границу между Францией и Испанией и поняли, что часовые Франко охраняют ее. Хотя нам удалось спрятаться от мира, полного смятения, нам некуда было деться от тех опасностей, которые, несомненно, надвигались на нас.

— Идите погулять, — сказала мне и Анни Рашель, привычно добавив, — и Нетти возьмите с собой.

Мы с Анни переглянулись. Итак, мы гуляли по окрестностям, притворяясь беззаботными молодыми людьми, и уверяли друг друга, что выживем среди этого безумия.

Однако все новые и новые слухи и сообщения обрушивались на нас, как удары. В Дранси, пригороде Парижа, был организован лагерь. Сообщали, что оттуда шли товарные поезда, груженные людьми. Они шли на восток. Доходили слухи об ужасах, происходящих в лагерях на востоке.