Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 1

• Название: Собрание сочинений. Том 1
• Автор: Петр Павленко
• Издательство: Государственное ихдательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1953

В первый том собрания сочинений советского писателя П. А. Павленко входят романы «Баррикады» и «На Востоке».

Роман «Баррикады» рассказывает о революционных событиях Парижской Коммуны.

Роман «На Востоке» показывает новые качества людей, созданных Октябрьской революцией. Вчерашние пастухи, слесари, охотники, прачки, ставшие знатными людьми своей родины, создают новое, разрушая старое, дряблое, сгнившее.

---

Потом он позвонил еще несколько раз, повторяя, чтобы кавалерию не задерживали и пропустили к перевалу, и стал объяснять Лузе его задачу. Генерала Када следовало пропустить до самого перевала, на нем задержать до рассвета, а потом быстрым рывком отойти, оставив дивизию перед Георгиевкой, со стороны леса.

— На батареи, голубчик, сажай их, вот в эти места и эти.

— Да чего тут, Егор Егорыч, куда ж тут отступать? — мрачно отмахнулся Луза.

— Ты мне храбрость не показывай, сажай, куда говорят, — сказал Губер, потрепав усы, — сам, брат, всего дела не переделаешь. Другим оставь. Тут у нас физика будет действовать, — кратко добавил он.

Позвонили из точки впереди перевала. Кавалерия шла на карьере.

— Ну, действуй, Василий Пименович.

Он вышел, сел в броневик и поехал с перевала к Георгиевке, оглядываясь и махая рукой партизанам.

Гудело грозой моторов небо, грохот сражения раздавался крутом: у реки, и у Георгиевки, и на перевале, и за Ольгинским, где стояла дивизия Голикова.

«Чорт их знает, пробились они где-нибудь, что ли?» — думал Губер, едучи в штаб командующего сражением.

Машина шла без огней, шофер был тренирован на темной езде. В лощине, за перевалом, Губер наткнулся на колхоз имени Тельмана — всадники ожесточенно чистили коней, готовясь к фланговому удару.

Председатель колхоза сидел на земле, прислонясь спиной к дереву, дымил папиросой. Под головой его стрекотало радио. «Ура, ура! — гремело в нем. — Да здравствует Сталин! Ура…»

Перед Георгиевкой, у казарм строительного батальона, толпа бойцов лежала вокруг рупора. На машину Губера раздраженно оглянулись и замахали руками. Говорил Сталин…

Начиналось сражение в воздухе. Оно шло, собственно, с первых минут сражения на земле, но сейчас развивалось в обширную и самостоятельную операцию.

Ночью красные истребители и штурмовики работали неутомимо. Артиллерийская подготовка прорыва, произведенная генералом Накамурой, вызвала и первую встречу в воздухе. Истребители японцев, прикрывая свои артиллерийские самолеты и аэростаты, вынеслись первыми. Навстречу им вышли разведчики и истребители красных. Когда бросились в атаку танки генерала Нисио, кавалеристы Када и пехота Одзу, поддержанная гвардией Орисака, — воздух заполнился новыми силами. Вступили в дело войсковые самолеты танковых эшелонов. Далеко обходя поля сражения, отряды красных штурмовиков и легкие бомбардировщики атаковали наступающие части.

Борьба в воздухе разгорелась с новой силой. Красные истребители все прибывали, и сражение воздушных машин все более отрывалось от связи с землей. Красные срывали разведку, ослепляли колонны и час за часом уходили все дальше от полосы прорыва, в Маньчжурию. Война спешила на чужую землю. Над сражением появились штурмовые эскадрильи, рассвет предавал им несчастную землю с десятками тысяч сражающихся на ней людей.

Красные штурмовики не задерживались в горле прорыва, а уходили за пределы огня красных батарей, обрушивая свои удары на японские резервы и коммуникации, задерживая перевозки и уничтожая связь.

Штурмовики уходили волна за волной, и небо над полями прорыва становилось все тише, беззвучнее и бездеятельнее. И вдруг из-за горизонта появлялась новая колонна машин. Она проносилась почти над головами сражающихся, трудно уловимая на фоне холмов и земли. Невидимые, грохотали где-то высоко бомбардировщики. Война спешила на чужую, напавшую на нас землю.

Следы ночного сражения в воздухе виднелись вокруг. Разбитые, взорванные и сгоревшие машины дымились одинокими кострами. Свежий предутренний ветер тащил по дорогам лохмотья парашютов.

Иногда огромной падающей звездой проносился и падал с запоздалым грохотом горящий самолет.

Когда Губер подъехал к штабу, совсем рассвело. Штаб из шести машин стоял западнее Георгиевки, под крутой лесистой сопкой. Отсюда село, долина перед ним и полоса приграничных холмов были видны отлично. Винокуров в одной рубахе и шароварах невозмутимо заканчивал утреннюю гимнастическую зарядку. Поодаль от него начальник штаба с начальником разведки суетились у маленькой радиостанции на полутонке. Человек десять связистов лежали кружком вокруг телефонной станции, приглушенно говоря в трубки. Помощник начальника штаба обходил по кругу. Не вставая и не оборачиваясь, они сообщали ему что-то, он выслушивал и, подойдя к карте, висевшей на кузове автомобиля, передвигал на ней стрелы и значки, показывающие положение частей на земле и в воздухе. Ни один знак на карте не находился в состоянии безмятежного покоя. Все ходило в ней ходуном, лишь красные ромбы, означавшие точки обороны, пребывали в надменной неподвижности, хотя синие овалы японских частей рисовались далеко впереди них. Рядом с этой висела карта тылов противника. Молодой командир, с трубками радиотелефона на ушах, задумчиво набрасывал на ней разноцветные линии обозов, скопления эшелонов, беженцев и продовольственных баз. Он как бы искал поля будущих битв, осторожно накладывая на них мазок за мазком, меняя краски или вовсе стирая их. Радиоосведомление держало его в постоянном творческом напряжении.

— Как там у вас? — спросил Винокуров Губера.

— Держимся.

— Держитесь? Лузу с партизанами напрасно вперед пустили, — недовольно сказал Винокуров. — Мне поле для маневра надо, а он там зарылся в земле, и отвести назад никак не могу. Я вам ведь сколько раз говорил, я вам сколько раз твердил, чтобы на земле ни одного воробья не было. Говорил я вам?

— Третий раз сшибает японцев с перевала… — сказал начальник штаба, но Винокуров прервал его:

— Перевала, перевала… Зачем он ему, перевал этот, когда японцы должны войти в Георгиевку, и чем скорее, тем лучше. Партизанщина. Все — по-своему.

— Эх, чорт какой, я же его предупредил, — сказал Губер, обращаясь к начальнику штаба. — А все ж он три раза пугнул японцев.

Тот, улыбнувшись, кивнул головой.

Винокуров прошелся несколько раз вперед и назад перед картой, на которой работники штаба все время передвигали флажки и чертили стрелы.

— Так, — сказал он, поджав губы. — Очень прекрасно… Вся, что ли, уже армия втянулась у них в дело?

— Так точно, вся, — ответил начальник штаба. — Танковые части генерала Нисио второй атакой достигли корейских хуторов. Вся корпусная артиллерия тоже вступила. Конница у Георгиевки. Второй эшелон тоже, видно, сейчас бросят.

— Ох, этот Луза, — вздохнул Винокуров. — Помну я его сейчас, ох, как помну.

Он опять прошелся взад и вперед, глядя под ноги.

— У них еще полбака горючего в каждом танке, пусть сработают. Торопиться не надо, — сказал начальник штаба, понимая, о чем думает Винокуров.

Но тут подали расшифрованную радиограмму. Винокуров негромко ахнул.

— Эскадрильи вернулись. Задание выполнено.

Сотрудник быстрым взмахом руки протянул по карте от берегов Приморья жирную красную стрелу.

— А вы говорите! — произнес Винокуров, медленным шагом охотника приближаясь к карте.

— А вы говорите — торопимся! — повторил он и, раздраженно повернувшись к начальнику разведки, спросил:

— Да точно ли вся армия Накамуры в деле? Уверены?

— Вся ввязалась, товарищ комкор. Группа Одзу идет головной, гвардейская дивизия чуть правее, кавалерия у Георгиевки, мотомехдивизия приближается к озеру Ханка. Вторая, семнадцатая и сорок вторая дивизии вцепились в Посьет. Жмут везде здорово.

— А как же, а как же, — одобряя сообщение, сказал Винокуров. — Жать надо, без этого в нашем деле никак нельзя… Значит, приморская авиация освободилась? Так. А ну, дайте ему (он имел в виду Накамуру), дайте ему по правому боку конницей Неймана, девятым полком штурмовиков да эскадрильей бомбардировщиков, — сказал он озорно и обернулся к Губеру. — Держать передний план до полудня. В полдень выпущу танки. Пропустить танки — и выводите людей из точек. Поняли? С двенадцати часов дня вы — командир первого авиадесятка, комиссар Шершавин — второго. Выйти в воздух и занять десантом, вот и вот, — он щелкнул по карте. — Буде обнаружите там каких партизан, приписывайте к себе. А лучше всего посоветуйте им подождать. Кончу я — им еще полный рот дел будет.

— Есть, товарищ командир корпуса. Принято к исполнению.

Кругом несся шторм взрывов. Земля вздымалась вверх, как море у скалистого берега. Земляной ливень падал непрерывно, катились осколки камней, открывались глубокие ямы с мягким горячим дном, тлела сухая трава. Из горящей травы вдруг раздавался подземный крик, вырисовывалась окровавленная рука. И снова взлетевшая земля закрывала все впереди своим тяжелым дождем.

Японская пехота работала лопатами и штыками, выковыривая, как прилежный огородник, каждого снайпера из бетонированных нор, и этому занятию не видно было конца. Когда удавалось раскрыть такую нору — находили снайпера в противогазе, окруженного грудой расстрелянных гильз, но выкопать всех их было, очевидно, нельзя. Земля жила и боролась, охваченная неиссякаемой яростью. (В это мгновение самолет Евгении Тарасенкавой упал далеко на востоке).