Андрей Посняков - Дикое поле

• Название: Дикое поле
• Автор: Андрей Посняков
• Издательство: Ленинградское издательство
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9942-0842-7

Сидел себе Михаил Ратников на террасе с друзьями, виски потягивал и представить себе не мог, что все его налаженное житье-бытье скоро закончится…

Михаил и гостивший у него приятель, по прозвищу Веселый Ганс, вынуждены срочно лететь на Азовское море, где утонул при загадочных обстоятельствах старший сын Артем…

Оказавшись на юге, приятели сразу же начинают расследование, ход которого приводит в один странный профилакторий, где Ратников неожиданно сталкивается со старой знакомой — медсестрой Алией, отделавшейся условным сроком за участие в банде людокрадов и торговцев человеческими органами.

Ратников вновь оказывается в прошлом, в 1245 году, на территории, известной как Дикое поле. Враждующие кочевья и всякий прочий сброд делают почти нереальной возможность выбраться… А ведь надо отыскать Артема, следы которого неожиданно появляются именно здесь, в прошлом.

Пришлось Михаилу ехать в город Сарай, новую столицу Батыя, завести там верных друзей и откровенных врагов. И выбраться удалось не сразу, пришлось оказаться в 1948 году и повидаться там с тем… с кем меньше всего ожидал.

А еще повстречалась Михаилу степная красавица Ак-ханум…

---

— Понятно — расширяешь, так сказать, практику. Как там моя просьба?

— Есть один странный парнишка, — подумав, ухмыльнулся подрядчик. — У Мефодия-ювелира в слугах. Завтра пойдем, глянем.

— А чего не сегодня?

— Сегодня не выйдет никак — Мефодий на богомолье отправился, к зарецким старцам, в скиты, к завтрему только вернется, а без него никто нас на подворье не пустит. У ювелиров — у них, сам понимаешь, с этим строго.

— Понятно, — Михаил кивнул. — А чем же он такой странный, отрок тот?

— Да заговаривается, всякие небылицы плетет — подмастерья заслушиваются, уши развесив. Я через них и узнал. И… вот еще… рисунок принес… Этот отрок рисует, письму уже выучился, знать, не так глуп.

— Так где рисунок-то?

— Вона!

Евстафий с усмешкой вытащил из-за пазухи небольшой свиток желтоватой китайской бумаги, из тех, что была здесь в ходу, протянул…

Ратников едва не поперхнулся вином, увидев изображенные на листке автомобили, самолеты, небоскребы, мосты…

Ну, точно — Темкин рисунок! Господи… неужели — нашел?

— Завтра, говоришь, сходим?

— Ну, конечно, пойдем. Только не с утра — утром встречаюсь с одним мурзой. — Давай, вечером?

— Уговорились! Вечером, так вечером.

Да, Ратников сейчас ликовал! И было с чего.

В таком вот приподнятом настроении попрощался с дружком до завтра и, взгромоздясь на гнедого конька, поехал на окраину — к юрте ростовских.

Поднявшийся ближе к обеду ветер разогнал серые облака. Выглянуло небритое солнышко, облизнулось, сплюнуло да и закатилось себе обратно за облако — хрен вам, еще не весна, еще и зимы-то толком не было!

И, тем не менее, даже такое — в золотисто-желтых прожилках облачности — небо сияло, сверкало, переливалось речным жемчугом, и оттого, от сверкающей красоты этой на душе у Михаила было сейчас хорошо и приятно.

Нужное место Ратников обнаружил самостоятельно, ни у кого не спрашивая — ростовские забулдыги-князья, забившись в свою вип-юрту, пьянствовали с тоски да наперебой орали тягучие длинные песни. Все больше традиционной антикочевнической тематики:

— Ай ты, гой еси, светлый Игорь-князь! А пожег бы ты да вежи половецкие…

И дальше — все вот в таком, не отличавшемся особой толерантностью, духе. Видать, даже и этих выжиг вконец достали татары.

— К кому, бачка-джан? — стоявшие у юрты стражи — воины в унылых серых кольчужках — приняли модно одетого Ратникова за татарина.

Подумав, молодой человек не стал убеждать их в обратном, а спешившись, бросил поводья коня:

— Лошадь мою привяжите. Князь Борис Василькович где?

— Там, господине, в шатре. Слышь — песню поют?

— Слышу. С утра уже нализавшись. Ладно, — Михаил швырнул воину цветную бусину. — Пойду, гляну.

— Постой, господине! — поклонившись, неожиданно возразил страж. — Охолонь-ко, а я пока доложу.

— Ин ладно, — махнул рукой Ратников. — Беги, докладывай.

— Ты не сумлевайся, господине. Я быстро, сейчас…

Воин скрылся в юрте… и тотчас же выскочил с самым недоуменным видом:

— Господине! Забыл ведь спросить, как про тя доложить-то?

— Скажи… Ибрагим-мурза! Ханский конюший боярин.

Кивнув, стражник снова скрылся в юрте:

— Так какой-то мерзавец с ханской конюшни.

— И чего этому мерзавцу надо?

— А не знаю, князюшка, не сказал.

— Ну, зови.

Поправив на голове шапку, Ратников нырнул под полог:

— Здорово, парни. Салям!

— И тебе… — Сидевшие на ворсистом ковре князья приосанились. — Тебя что, сам царь с конюшни послал? Лошадей нам обещал… давно.

— Лошадей потом сами у него спросите, — нагло усаживаясь рядом с мордастым хряком — князем Василько Ростовским, незваный гость потер руки. — В кости играете?

— Играем, — старый князь с готовностью ткнул локтем молоденького юношу, видать — сына. — Эй, Глебушко, Бориску покличь. Спит, поди, Бориска-то?

— Да спит, сволочь, что ему сделается?

— Э-э! Нешто можно так братца-то родного ругать?

— Можно, батюшка! Он вчера шапку мою Ваське Углицкому проиграл! И твой воротник, тот, бобровый.

— Воротник мой проиграл? И впрямь сволочь, креста на ем нет!

— Не, крест он потом в обрат отыграл. Может, пущай лучше спит?

— Все равно — покличь.

Пожав плечами, князь Глеб, пошатываясь, поднялся на ноги и нетвердой походкою направился к выходу. Вышел и долго с шумом мочился где-то рядом, после чего, довольно рыгнув, вернулся обратно и громко позвал:

— Борька! Спишь, что ли?

— Ну, сплю, — неожиданно спокойно отозвались откуда-то из-за перегородки. — А что ты блажишь-то? Воротник чужой пожалел?

— От народил иродов! — сокрушенно посетовал князь Василько. — Ты что же, мурзаевич, вина совсем не пьешь?

— Отчего же не пью? — Ратников усмехнулся. — С хорошими-то людьми чего же не выпить?

— От это правильно! От это по-нашему… Онфим! Офимко! Тащи еще кувшин.

Насколько мог судить Михаил, ему сейчас оказывали милость, все же он назвался мурзой, а не ханом, а принимали его — как равного: усадили рядом, угощали вот вином.

Явились наконец Глеб с Борисом — высоким одутловатым парнем, лохматым и не очень-то любезным со сна.

— Ты, что ль, мурзаевич?

— Ну, я.

— Ну, выпьем тогда.

Выпили, закусили, пошла беседа. Причем такая, от которой у Ратникова, будь он из местных, давно б завяли уши. Ничуть не стесняясь гостя, ростовские князья, как видно, продолжая начатую отнюдь не сегодня тему, взахлеб обсуждали своего сюзерена и родственника — великого князя владимирского Ярослава Всеволодыча, причем именовали его исключительно «бритоголовым чертом», видать, в память о том, как князь ездил с поклоном в Булгар.

— Бритый-то бритый, а ярлык-то у него! — закусывая, цинично хмыкнул Борис. — Да я б ради ярлыка за великий стол… я б не только башку да морду — задницу бы побрил!

— Срамник ты, Боря!

— Батюшка, у тя давно уже отжившие взгляда. Рассуждаешь, как двести лет назад. А времена-то сейчас не те уже. Скажи ему, Глеб!

— Да, батюшка, изменилось времечко-то. Сейчас честь-то не в чести, а в глубокой заднице! Вон, черт-то бритый — на коне! И сын его старшой, Олексашка, к царевичам в друзья набивается. Слышь, мурзич, ты царевича того знаешь?

— Сартака?

— Да, да, так его и зовут.

— Хороший человек. Христианин, между прочим.

— Христианин, а жен, говорят, не одну имеет!

— Ну, так у них тут можно.

— Ты чего зашел-то, мурзич? Просто так или с делом каким?

— Мимо к хану шел… дай, думаю, загляну — посмотрю, кто тут.

— А-а-а…

— Ой, забыл спросить… Ты вчера Ваське Углицкому денежку смешную проиграл?

— Что еще за денежку?

— Ну, монетку… не серебряную и не медную… не понять, какую.

— А-а-а, вон ты про что, мурзич. А тебе что до монетки этой за дело?

— Так… я вообще люблю денежки собирать.

— Ишь ты — это дело все любят. А ту монету… я уж теперь и не вспомню, откуда она у меня? М-м-м…

— Ты б лучше вспомнил, Боря! — с нажимом произнес Ратников. — А то ведь у нас тут законы свои.

— Думаешь, я монеты бесчестные чеканю?! — взвился вдруг князь. — Да ни в жисть! А этой деньгой со мной новгородец один расплатился — узду у человека моего сторговал.

— Что за новгородец? — насторожился Ратников. — Не Мирошкиничей человек, случайно?

— Может, и их, — князь Борис спокойно кивнул. — А может, и не их, может — Мишиничей, кто его знает? Наше ли, княжье дело о каждом холопе ведать?

— То верно — не княжье, — Ратников важно кивнул. — И все ж… Сам Бирич-оглан этим делом заинтересовался!

— Сам Бирич-оглан?! А кто это?

— О! Очень важный человек! Очень.

— Ну так бы сразу и сказал, — князь Борис потер руки. — Пойдем тогда покажу, где того новгородца сыскати.

— Пойдем, — обрадованно поднялся на ноги Михаил. — Покажешь. От того от Бирич-оглана тебе большой респект будет!

— Что будет?

— Ну, уважение — так скажем.

— Что мне его уважение… лучше б денег дал или с ярлыком поспособствовал.

— Может, тебе еще и всю русскую дань на откуп отдать?

— Ладно, мурзич, не шути. Идем.

Когда они вышли на улицу, снова моросил дождь, нудный, промозглый и серый. И столь же нудные серые лица были, казалось, у всех вокруг: у князя Бориса, у его воинов, и у только что подъехавшего откуда-то всадника с челядью.

— Здоров будь, князь! — громко приветствовал нового гостя Борис. — Заходи в вежу, там все. А я скоро буду, ты дождись.

— Мне б с тобой словом перемолвиться, княже.

В госте — небритом и помятом — Михаил неожиданно узнал князя-гусара Василия, с кем вчера только пьянствовал напропалую.

Вчера пьянствовали, а сегодня — гляди-ко — не признает, морду воротит. Вот она — классовая спесивость!