Елена Блонди - Хаидэ

• Название: Хаидэ
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Заключительная часть трилогии о княжне Хаидэ

---

— И все?

— И все.

Купец рассмотрел широкое лицо с крупным носом, светлыми бровями и холодными глазами под тяжелыми веками. Протянул руку, и собеседник кивнул ободряюще, подталкивая пузатый кошель.

— И сколько все это продлится? Я должен как-то удержать?

— Нет. Сколько раскинет судьба, столько и сделаешь. А может и не придется тебе передавать знания.

— Ну… хорошо, да.

Кошелек, звякнув, исчез в глубокой сумке. Безымянный встал. Поклонился, вытирая губы.

— Прощай, купец. Пусть море будет спокойным и тихим. Куда ты отправляешься, кстати? Через лазурный понт, как удачно, к берегам понта Эвксинского? Оттуда рукой подать до владений звериной княжны, и как она там сейчас…

— Э-э… — ошеломленный купец собрался возразить, что на самом деле он двигался к италийским берегам, но еще раз увидев глаза собеседника и вспомнив о кошеле, согласился:

— Да. Очень удачно, правда.

— Вылечи его, — напомнил из темноты безымянный, чуть слышно протопали по глине шаги и Даориций ненадолго остался один. Налил себе вина, но не выпил, размышляя о поворотах судьбы и думая о новых планах. Странно, что он так внезапно купил этого льва, не собираясь грузить его на корабль, а полагая, повинуясь внезапному решению, что перепродаст его тут же, на побережье, отправив в одно из небольших княжеств. И вот одно решение повлекло за собой необходимость принятия новых. Но есть деньги. Много. И может быть, потом он сумеет получить еще.

Застучали по дереву шаги, люди возвращались, и Даориций, отставив кубок, поднялся, подзывая слуг. Спросил отрывисто:

— Что там боец?

— Женщины промыли раны и наложили повязки, — доложил сутулый моряк в небрежно намотанном на сальные волосы тюрбане, — там еще этот, который с ним, орет на чем свет. Они завтра должны тронуться обратно. А тут раненый.

— Принесите его сюда. А ты, Суфа, освободи место на мешках с семенами, кинь тряпья. И вот тебе монета, поди, купи сушеных трав, бабы скажут каких, лечить раны.

Мрачно перешептываясь, мужчины ушли.

Вернулись вскоре, таща носилки, на которых лежал голый Нуба, опоясанный ремнем. Следом шел Ханут, хмуря брови и неся в руке кошель с серебром.

— Положите здесь, — распорядился Даориций, кивая приказчику мем-сах, — да будут боги добры к тебе, достойный саха, скажи мне, нужен ли тебе в обозе умирающий?

— И тебе милость богов на весь твой путь, уважаемый.

Ханут махнул рукой с кошелем.

— Дело хужее. Я б и забрал, но он хотел остаться. Ехал с нами до ярмарки, чтоб потом уйти. Я его конечно, подначивал, у него там женка осталась. Вот говорю, уйдешь, а я ее и заберу. Эх. Куда теперь его, не бросать же.

— Я позабочусь о нем. Случилось так, что нам по пути, и я с радостью помогу смелому воину.

Даориций натужно рассмеялся.

— Хотя этот боец хорошо постарался, чтоб меня разорить. Убил моего льва и получил мою вазу.

— Вправду возьмешь? Добрые дела всегда находят ответ, уважаемый. Ты уж возьми. Вот его деньги. А он как вылечится, отработает заботу на корабле. А?

— Конечно. Не думай плохого. Я справедлив.

Ханут вздохнул и склонившись над носилками, посмотрел на замотанную полотом голову. Сказал шепотом:

— А глаз он потерял. Беда, конечно. Ну да глаз, то не корень, глазов у человека два. Наверное, как раз на такой вот случай.

Нуба заворочался, возя руками. И Ханут торопливо кланяясь, исчез в темноте, на ходу договаривая слова прощания.

— Ты… тут? Купец?

Даориций встал над раненым.

— Да. Ты храбро бился. Не волнуйся, твоя ваза у меня.

— Мне нужно… говорить с тобой. Я не болен. Это можно терпеть. Я ско… скоро встану. Ты только не уходи, купец. У-ва… жа-емый…

Даориций пощипал бороду и подвел к луне глаза. Протянул задумчиво:

— Даже не знаю. Я выполнил уговор. Вот твоя ваза, в сумке. И вот кошель, ты должен мне за нее свои, сколько там у тебя? Восемнадцать монет серебром. Вот их должен. Рассчитаешься, и я поднимаю паруса. Да будут боги добры к тебе, смельчак.

— Ты отплываешь? Куда? Ты был там. Там, откуда привез.

Хватаясь за руку матроса, Нуба сел. И тот сразу отдернул руку, вытирая ее о подол и шепча охранные слова.

— Туда и плыву, — подтвердил купец.

— Меня возьми, — глаз сверкал в лунном свете, а вокруг обмотанной головы стоял красноватый свет факелов, — возьми. Я заплачу.

— Чем же?

Покачиваясь, Нуба молчал.

На суденышке грюкало и трещало, звенела цепь, топали шаги. Даориций вздохнул и повернулся уходить.

— Вазу! Я отдам тебе. Мою вазу. И отработаю, достойный саха. Ты не смотри, я быстро встану. Только не уходи без меня. Через три дня я уже…

— Хм… Ну, ладно. Я беру вазу в уплату своих о тебе забот. А дорогу отработаешь матросом. Эй! Отнесите его в трюм, устройте там.

— Я сам, — угрюмо сказал Нуба и вправду встал. Хромая и прижимая руку к повязке на бедре, побрел следом за матросом, держащим факел.

Даориций, ухмыляясь, подхватил сумку и пошел следом.

Глава 13

Глухой перестук копыт сыпался, — камнями из опрокинутого мешка, а потом снова превращался в мерное медленное постукивание, иногда звонкое, если под ноги стлались длинные проплешины белого камня с выветренными плоскими дырами. Кони, привычно осторожно перебирали ногами, не ступая в трещины, а всадники ехали, опустив поводья, лишь изредка ударяя пяткой, когда нужно было сменить направление. Скрипели высокие колеса походных возков, укрытых шкурами и полотном. Возков было два и из-за них вся группа ехала шагом. На переднем, что двигался следом за первыми всадниками, сидела княгиня, держа на руках сына. Тень от навеса падала на спящее детское личико и сжатые кулачки. И сама княгиня была в тени, так что под расшитым цветным бисером красным покрывалом, наброшенном на высокую женскую шапку, не видно было лица. Руки, плечи и вся неподвижная фигура прятались под плащом, украшенным по краям такой же вышивкой. Лишь кисти, что держали младенца, были подставлены солнцу. Да и они были сплошь покрыты золотом — браслеты, множество перстней, наладонник из позолоченной кожи с хитрым вырезом для большого пальца. Иногда она бережно поворачивала ребенка, чтоб уложить удобнее и под плащом звенели, шурша и пересыпаясь, ожерелья из сотен чеканных бляшек и нитей, собранных из золотых шариков.

Хаидэ с удовольствием бы скинула официальные одежды, но юный вождь должен покинуть стойбище, как подобает будущему властителю, обеспечивая летним стоянкам изобилие, удачу и процветание.

Юный князь ехал в полис, чтоб скрепить знатный союз и получить свое эллинское имя.

— Проснулся? — вполголоса спросила подъехавшая Ахатта, — хочет есть?

— Пока нет, сестра.

Ахатта кивнула и двинулась вперед, а следом на низкой варварской лошадке затрусила Силин, в мужской одежде, с каштановой косой, скрученной на затылке в узел.

Услышав топот за спиной, оглянулся на повозку Теренций, мгновение смотрел против яркого света на фигуру с черной тенью вместо лица и, отворачиваясь, снова уставился вперед.

«Это моя жена, там, в телеге, наряженная, как дикарка. А на руках — наш сын».

Теренций прислушался к себе. Что вызовут эти слова внутри? И не понял. Он скучал, да, скучал. Но время шло, и образ жены остался лишь в проговариваемых словах, а не в сердце. Я спал с ней, говорил он себе. Она пьянила меня сильнее вина. И наверное, это случится снова. Это она? Та, что сидит там, за спиной?

Она была по-прежнему красива, и красота волновала его, как взволновала бы красота новой рабыни или служанки, которую, он знал, возьмет сегодня ночью, впервые. И именно это заставляло его нервничать. Будто совсем чужая. Он полюбил, но получается, они не сроднились. И будет ли она ему ближе, чем на вчерашнем торжественном пиру?

Вчера, сидя в шатре, и держа в руках чеканный кубок, Теренций смотрел на покрывала, отделяющие половину княгини от пиршественного зала, и вдруг у него закружилась голова. Будто он провалился сквозь время. Сейчас воины распахнут занавес, и он увидит двенадцатилетнюю девочку в голубых эллинских одеяниях, увешанных драгоценной добычей — ожерельями, бляхами и серьгами со звериными мордами. У нее красные от солнца плечи, а ноги в плетеных сандалиях не достают до ковра. Она сползет с резного трона и пойдет к нему, глядя немигающими глазами цвета старого меда. А рядом, пропуская бороду через пальцы, крякнет вождь Торза, полный сил и — живой.

Но цветные ткани распахнулись, и время качнулось обратно, вставая в пазы. На троне сидела взрослая женщина, наряженная в одежды племени — красное глухое платье с белыми квадратами, высокую шапку с плоской верхушкой, поверх которой был накинут такой же красный плащ. На коленях она держала ребенка, завернутого в покрывальце из вышитого полотна. И когда пошевелилась, то солнце кинулось бежать по вышитой кайме платья, задыхаясь от собственного сверкания.