Вильям Хайнесен - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Вильям Хайнесен
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1974

Творчество Вильяма Хайнесена — одно из самых самобытных явлений в литературе современной Скандинавии. Хайнесен пишет по-датски, его произведения входят неотъемлемой частью в общую картину литературной жизни Дании XX века, насквозь пронизаны национальной спецификой. Произведения, включенные в настоящий сборник, вышли в свет на языке оригинала до 27 мая 1973 года.

Действие романа «Черный котел» развертывается в период второй мировой войны и изображает коренные изменения, вызванные в жизни Фарерских островов бурями, потрясавшими «большой мир». На Фарерских островах высаживаются английские войска и постепенно развиваются коммерческие контакты с Англией. Исконное занятие моряков островов — ловля рыбы, становится чрезвычайно опасным и одновременно очень прибыльным делом. Подрываются на минах суда, гибнут люди, а правительство доставку рыбы в Англию окружает ореолом «подвига во имя родины». Роман призван разоблачить обман, восстановить подлинную картину событий военного времени.

Роман «Пропащие музыканты» — тоже своеобразный отклик на исторические события. Усиление международной напряженности, угроза новой мировой катастрофы повергает многих писателей в пессимистическое настроение, лишает их веры в силы человека. На смену уверенности приходит растерянность и страх. Роман В. Хайнесена, несмотря на трагизм повествования, не лишен веры в человека и обращен к молодому поколению.

---

— Моя Корнелия! — говорит он с раскаянием.

— Поиграй немножко! — шепчет она ему на ухо.

Корнелиус достает виолончель. Корнелия садится на скамеечку у печи и, приоткрыв рот, отдается во власть того трепета, который охватывает ее всякий раз, когда он начинает настраивать инструмент, и который прежде всегда приводил его в умиление. Но в этот вечер ему совсем не доставляет удовольствия видеть, как она трепещет, заливается румянцем и на глазах хорошеет. «Что ни говори, а довольно обидно, — думает он, чувствуя, как комок подступает к горлу от этой мысли, — довольно обидно, что она и любит-то эту виолончель, а не меня!»

11. Магистр Мортенсен получает нежданное письмо, которое совершенно выбивает его из колеи

В большом философском сочинении, над которым работает магистр Мортенсен, говорится, конечно, не только о Сатане, но и о Боге: о Боге как добром начале в человеческой душе, в жизни человека, в жизни общества, в истории. О том, как это доброе начало неизменно присваивается самодовольным и злобным ничтожеством, которое именем религии и любви к ближнему набивает собственную грязную и кровавую мошну тщеславия и властолюбия. О том, как церковь и ее бонзы и трутни во все времена уродовали и сводили на нет и по сию пору продолжают, попирать и затаптывать в грязь самую суть христианства… в то время как люди в полной безвестности вседневно, всечасно являют на деле простую доброту, честность, готовность к самопожертвованию и любовь к ближнему — не с мыслью о небесных барышах в загробной жизни, но потому, что для них это самая обычная и естественная в мире вещь. Ты каждый день натыкаешься на драгоценные камни, о существовании которых ты, возможно, никогда бы не узнал, если бы поистине щедрая судьба не низвергла тебя с надутого спесью пьедестала пустопорожних богословских спекуляций…

Магистр все утро просидел за работой и чувствовал себя в отличной форме, но теперь, когда он перечитывает написанное… о боже милосердный, это же вовсе не то, что он думал, это просто ничто, нуль. Он, как всегда, всего лишь греб чайной ложкой в мировом океане!

Он встает, подавленный, полный презрения к самому себе, и, вздыхая, идет к окну. Все прах, прах и литература в сравнении с жизнью, серой и, однако же, тайно искрящейся алмазами жизнью, заполненной действиями. Истинное христианство — не литература, а действие. Иисус Христос — разве он сидел писал? Нет. Зато это стало главным занятием апостола Павла, этого монстра, первого, от кого пошла пагуба!

Но дьявольщина… только решишься действовать в истинно христианском духе, тотчас бах — и с головой увязаешь во всем том, чего как раз и хотелось избежать: в суетности, эгоизме, мстительности, жестокости… без особого труда распознаваемых Сатаной за красивыми фразами…

На дворе светит солнце, поют петухи на обтрепанных травянистых кровлях Овчинного Островка, и повсюду, где есть проплешины в зелени, лежат куры и, словно охваченные внезапным безумием, разгребают сухую землю, зарываясь в нее. Точь-в-точь как иные богословы, копающиеся в философии религии, чтобы не чувствовать блошиных укусов нечистой совести.

А вон идет, накажи меня бог, адвокат Веннингстед, домовладелец, хозяин. Идет сюда! Старый боров! «Хорошо же, пускай приходит, — желчно думает Мортенсен. — Шакал ненасытный, пустозвон, похотливый проныра!»

Магистр внутренне весь так и пенился, и ему не сразу удалось изобразить на лице подобие учтивости. Да какого черта, не становиться же на задние лапки из-за того, что задолжал этому выжиге семьдесят пять крон, которые, хоть тресни, абсолютно неоткуда взять.

Мортенсен держался угрюмо и выжидательно. К сожалению, у него пока нет денег и он вынужден просить еще об отсрочке.

— Конечно, пожалуйста, — сказал Веннингстед. — Хотелось бы лишь конкретно договориться о времени. Или же… если дело обстоит таким образом, что у вас, положим, имеется вещь, которую вы не прочь реализовать, то я всегда с удовольствием к вашим услугам.

У адвоката Веннингстеда было осторожное, плутоватое лицо и тонкие оттопыренные уши, которые чутко шевелились, как у собаки. Он не торопился, он мурлыкал что-то про себя, барабанил пальцами по подлокотникам кресла, распространялся о тяжелых временах и о том, что нынче совершенно невозможно выбить из жильцов плату, особенно здесь, в Бастилии, взять хотя бы этого перевозчика, что живет в большой, по сути дела, прекрасной квартире в подвале… можете себе представить, он задолжал мне более ста крон, да еще на сто крон набрал в кредит у лавочника Сиффа! Он принадлежит к той несносной категории жильцов, которые вечно обещают исправиться и никогда, никогда не держат своих обещаний.

Адвокат метнул на магистра быстрый взгляд и, слегка склонив голову, с застывшей улыбкой продолжал:

— И вот, несмотря ни на что, трудно заставить себя обращаться с ним покруче, он такой симпатичный малый, не говоря уже о его жене. И всякий раз вспоминаешь, как он красиво играет. Я обожаю музыку. Или братец его в мансарде, этот, что женился на слепой. Тоже, в общем-то, милый человек, но в денежных делах безнадежный… с тех пор как лишился своего места в типографии. Так что, сами понимаете, господин магистр, по сравнению с двумя упомянутыми жильцами вы, можно сказать, сущий ангел, ха-ха, и я не сомневаюсь, что мы с вами легко уладим это небольшое недоразумение.

Адвокат взглянул в окно:

— А у вас, ей-богу, недурное жилье, господин магистр, вид-то какой! И потом, действительно, сиди себе и… смотри на звезды, а? У вас ведь, я слышал, есть телескоп?

— Это всего лишь наземная подзорная труба, — уточнил Мортенсен.

— Но вы-то в нее на звезды смотрите?

— Я смотрю на звезды. — Мортенсен завел глаза и шумно вздохнул.

— Если вас не затруднит, господин магистр… мне бы ужасно хотелось при случае взглянуть на это чудище! — хихикнул адвокат.

— Что ж. Пожалуйста.

Подзорная труба была установлена на чердаке, в «шпиле». Чтобы попасть туда, надо было пройти через кухню, и Веннингстед не упустил случая оглядеть Атланту с близкого расстояния. «О, да она совсем молода, — подумал он. — И что этакий ягненочек находит в пожилом, потрепанном жизнью бездельнике?»

Они взобрались по лесенке наверх, и магистр настроил подзорную трубу. Хаотичное скопище крыш, сверкание воды, синева и солнечные блестки… а вон Тюлений остров, так близко и отчетливо, что видны даже утки и куры на улицах! Если немного повернуть трубу, перед глазами морской простор. Вот это да! Веннингстед повернул еще немного — совсем рядом возникли городские дома, и вдруг он заглянул в какую-то комнатушку, где стояла молодая женщина в неглиже, ба, да она, насколько он видел, в одной только нижней сорочке!

— Нет, это просто бесподобно, — в волнении сказал он. — Это просто уму непостижимо, до чего близко виден Тюлений остров и как там все красиво!

— Да, занятно, — устало согласился Мортенсен.

— Еще и как, это что-то совершенно исключительное, совершенно исключительное! Зрелище для богов. Настолько приближаешься… к матери-природе! К вечности! Бесподобно!

— Может, вам интересно взглянуть на луну? — спросил магистр, подавляя зевоту.

— Нет, большое спасибо! — осклабился адвокат, протестующе задвигав локтями. — Луна среди бела дня? — И он вежливо засмеялся.

Но это не было шуткой. Луна действительно плавала в небе, магистр слегка повернул трубу, и в поле зрения очутилось нечто туманно-расплывчатое.

— Ах, вон она? — кисло улыбнулся Веннингстед, тщетно пытаясь вновь навести трубу на окно той комнатушки. — Я, знаете ли, в астрономии ничего не смыслю да и интереса к ней не питаю. А вот старые дома я очень высоко ценю… это, так сказать, мой конек. Разве не замечательно знать, что живешь в древнем, тысячелетием городе, а не в каком-нибудь… которых, как поганых грибов…

Сонное, печальное детское личико показалось вдруг в проеме, ведущем на чердак, — ага, это, должно быть, идиотка! Глаза адвоката едва не выскочили из орбит.

— Нет-нет, дружочек, сюда нельзя! — сказал магистр.

Личико, помедлив, исчезло. Вообще говоря, у нее не такой уж идиотский вид, у его дочери. Веннингстед ожидал увидеть этакую гротескную кретинку.

— Скажите, а сколько бы вы в случае чего хотели иметь за эту трубу? — спросил он.

На худом лице магистра промелькнуло затравленное, но непреклонное выражение. Адвокат откашлялся и сказал:

— Послушайте, у меня есть другое предложение. А что вы скажете, если я попрошу у вас этот прибор в аренду на какой-то удобный для вас срок? Мы бы могли договориться таким образом, чтобы это шло в счет уплаты причитающегося с вас долга.

Пожалуй. Мортенсен согласен, это действительно неплохая идея. Они немного поторговались и сошлись.

— Я, знаете ли, как-то сразу до такой степени вошел во вкус! — оживился Веннингстед. — Ведь я, смею сказать, обожаю море, мне никогда не надоедает любоваться природой, всей той жизнью, которая бьет в ней ключом. И у меня тоже чудесный вид из окна. Чего доброго, я и звездным небом увлекусь, по вашему примеру, посмотрите, Мортенсен. Я вас понимаю. Человеку порою так необходимо воспарить ввысь, не правда ли, оторваться на время от привычной суеты!..