Алексей Тепляков - «Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг.

• Название: «Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг.
• Автор: Алексей Тепляков
• Издательство: АИРО-XXI
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91022-042-7

Монография посвящена малоизученной теме организации и деятельности региональных чекистских органов. Автор рассматривает вопросы красного и белого террора, показывает переход от стихийных партизанских расправ над сторонниками колчаковской власти к «упорядоченному» истреблению политических противников большевиков органами полномочного представительства ВЧК по Сибири. Подробно анализируются строительство многоуровневой чекистской машины на территории огромного края, агентурно-оперативная работа, психология, быт и нравы провинциальных чекистов.

---

Предварительно большую провокационную работу в окрестностях Черепанова провёл заведующий Медведским волостным земельным отделом бывший партизан В.Я. Рязанов, подвизавшийся осведомителем в 114-м батальоне, где агентурную разведку возглавлял некто Казарцев. Рязанов (кличка «Найдыш») вместе с другими агентами создавали впечатление, что вокруг налицо крупные заговорщицкие организации: в с. Валово — 120 эсеров, в с. Медведское — контрреволюционная организация служащих во главе с неким инженером-мостостроителем, а в Черепанове — около 90 местных «буржуев» и спекулянтов. В первой декаде августа новониколаевские чекисты по наводке Рязанова, его помощника М. Дьяконова (кличка «Избавитель») и др. арестовали в Черепанове 26 чел., из которых почти половину вскоре были вынуждены освободить. В декабре 1920 г. Алтгубчека осудила 11 чел.: трое «заговорщиков» получили по году концлагеря, а остальные — как знавшие о мифической «организации» — были освобождены с зачётом предварительного заключения[173].

Верующие всех конфессий рассматривались большевиками как прямые идеологические враги и заведомые контрреволюционеры. Войну с православной церковью на истребление начали ещё красные партизаны, а чекисты сразу сделали церковнослужителей одной из приоритетных мишеней. Многие священники в начале 1920-х гг. арестовывались многократно, под самыми надуманными предлогами; часть из них была осуждена как «белогвардейские заговорщики». В марте 1920 г. за «погромно-черносотенную деятельность» Иркутская губчека арестовала епископа Иркутско-Верхоленского Зосиму (А.А. Сидоровского). Верующие активно собирали подписи (всего около тысячи) в его защиту. Зосима в чекистском застенке был быстро сломлен и 16 мая написал, что решил «немедленно сложить с себя монашество, архиерейское звание, превратиться в честного человека», после чего вышел на свободу, а два года спустя стал обновленческим епископом Енисейской и Красноярской епархии.

Типичная судьба служителя церкви видна на примере священника Каинского уезда П.И. Чемоданова, расстрелянного по процессу Базаро-Незнамовской организации в 1923 г. До того батюшку арестовывали трижды: первый раз — пьяные бойцы заградотряда, скандалившие в его доме и недовольные сделанным замечанием; второй раз — Особый отдел 5-й армии за то, что отдал белым коня с кошенной; третий — Каинское политбюро в августе 1920 г. за слова о том, что коммунисты — пьяницы, а их пресса лжёт[174].

С первых дней работы в губернские и уездные чека хлынули доносы. Чекисты декларировали наказание за ложные доносы и требовали от заявителей ставить подписи, но на деле они практически не проверяли достоверность сообщений о «контрреволюционерах». Доносчики получали шанс выдвинуться на чекистскую службу: так, бывший юнкер Военно-топографического училища в Новониколаевске П.А. Андреев в начале 1920 г. передал в губчека списки неблагонадёжных юнкеров, из которых, по его сообщению, «один уже расстрелян, а некоторые неизвестно где…». Андреев летом 1920 г. был зачислен в штат и быстро дослужился до начальника информации линейной ТЧК ст. Новониколаевск.

Чекистское начальство демонстрировало подчёркнутую жестокость и часто выносило более суровые меры наказания, нежели предложенные следствием. Так, 24 февраля 1920 г. зампред Томгубчека В.П. Брауде участвовала в вынесении смертного приговора лётчику В.А. Кулеву, прапорщику Колчака, клеветнически обвинённому сослуживцем в выдаче коммунистов колчаковцам и разрушении железнодорожного пути. При этом следователь А. Голубева предлагала его всего лишь заключить в лагерь до конца гражданской войны «как человека, безусловно, для республики… вредного»[175].

В июне 1920 г. красноярский чекист Д.Ф. Титов показывал о главе губчека В.И. Вильдгрубе: «Простая речь настоящего, от молота, рабочего дисгармонировала с той непонятной жаждой крови, которой требовал он почти после каждого сделанного доклада… Чувствовалось в натуре Вильдгрубе нечто патологическое…». Не менее характерным являлся стиль поведения самого Павлуновского, который лично допрашивал важных арестантов, ложно обещая помилование в случае дачи «правдивых показаний». Все расстрелы, вынесенные в губернских, уездных и транспортных чека, а также особых отделах подлежали утверждению в полпредстве. Павлуновский лично определял, кого следует казнить: значительную часть своего времени полпред ВЧК тратил на однотипные резолюции, во множестве сохранённые архивами: «Такого-то расстрелять. Павлуновский».

По инициативе полпреда в Омске 30 апреля 1920 г. был расстрелян бывший начальник Пермской железной дороги Н.И. Бобин, участью которого занимались М.И. Калинин, Ф.Э. Дзержинский и руководство НКПС, приславшие телеграммы с требованием отложить казнь. Полковник Генштаба В.В. Ракитин за службу у Колчака был в марте 1920 г. заключён в концлагерь, но затем следственная комиссия при Особом отделе 5-й армии решила направить полковника в распоряжение Павлуновского. И тот, не сочтя нужным проводить какое-либо следствие, 15 мая 1920 г. наложил резолюцию: «Ракитина Всеволода Владимировича расстрелять».

В те же дни Особый отдел вынес постановление относительно легендарной создательницы «женских батальонов смерти» Бочкарёвой, не участвовавшей в сколько-нибудь активной борьбе с большевиками: «Для большей информации дело, вместе с личностью обвиняемой, направить в Особый отдел ВЧК в г. Москву». Но Павлуновский пресёк попытку доследования, начертав: «Бочкарёву Марию Леонтьевну — расстрелять», и 16 мая 1920 г. приговор был приведён в исполнение.

Иногда Павлуновский по каким-то своим соображениям предписывал отложить исполнение уже вынесенного приговора (например, над «отслужившими» своё сексотами), но потом возвращался к делу и обычно приказывал расстрелять. К наложению резолюций полпред подходил обстоятельно: свою длинную фамилию Иван Петрович всегда выписывал чётко и полностью, очень крупными буквами. Между тем, в только что вышедшей книге историка ФСБ О.Б. Мозохина необоснованно утверждается, что расстрелы на местах производились только после санкции ВЧК[176].

Санкцию расстреливать Павлуновский считал своей священной коровой. Получив в декабре 1921 г. запрос оторванной от сибирского центра Якутской губчека насчёт возможности применения ВМН к «участникам белобанд» без санкции полпредства, Павлуновский решительно отказал якутским коллегам в подобной самостоятельности. И те были «вынуждены» ликвидировать свои жертвы с помощью пыточного следствия, пресечения «попыток к бегству» и просто никак не документированных убийств.

В ходе красного террора нередки были аресты и казни целых семей. Вмешательство даже высших руководителей власти не могло гарантировать спасение жизни арестованных. 14-летний омич Георгий Юзефович, у которого чекисты осенью 1920 г. расстреляли отца, обращался к главе Сибревкома с просьбой освободить мать — А.И. Юзефович — и 15-летнюю сестру Ксению, арестованных в феврале 1921 г. за «контрреволюцию». При этом он напоминал, что осенью И.Н. Смирнов обещал А.И. Юзефович, что жизнь её мужу сохранят, но тот был спустя несколько дней расстрелян, а семью выселили из квартиры. И.Н. Смирнов 6 марта наложил резолюцию: «Сделать распоряжение об освобождении». Однако коллегией Омгубчека 14 марта 1921 г. Анна Юзефович была приговорена к расстрелу за участие в белоэсеровском заговоре. Вероятно, так чекисты пополняли придуманную ими организацию, идя по самой простой схеме: налицо семья уже расстрелянного врага, она-то и пополнит проскрипционные списки. В омской «Книге памяти» отсутствуют и супруг А.И. Юзефович, и их дочь-подросток, что свидетельствует о неполноте подобных источников новейшего времени, опирающихся на официальную информацию ФСБ[177].

Драма бывшего комиссара советской милиции Новониколаевска В.М. Голобородко, сразу после свержения Колчака возглавившего отряд охраны из 600 вооружённых рабочих, а затем заведовавшего карательным подотделом губотдела юстиции, говорит о стремлении чекистских властей не столько к бдительности, сколько к широким репрессиям как таковым. Голобородко со своим заместителем И.А. Ивановым были расстреляны в феврале 1920 г. за «предательство», членство в белогвардейской организации и служебные преступления. Написанное Голобородко после ареста белыми в 1918 г. письмо с выражением лояльности и уверениями в былой борьбе с большевиками — вполне логичный шаг для заключённого — стало поводом для мгновенной расправы. Понимая бессмысленность своей устрашающей акции, сильно им навредившей во мнении немногочисленных местных партийцев, очень уважавших Голобородко, новониколаевские чекисты тем не менее публично объявили, что для расправы над «своим» достаточно любого компрометирующего его документа.

Голобородко также обвинялся в расстрелах советских работников при Колчаке, а его заместитель — в некоей провокации и служебных преступлениях. Власть показала, что самые значительные революционные заслуги меркнут перед призраками прошлого. Хотя местная газета заявляла, что «честный человек в наше время не может и не должен быть вне партии»[178], но и коммунисты должны были помнить, что они — привилегированная часть только в сравнении с беспартийными, а их карьера и сама жизнь всецело в руках старших товарищей.