Всеволод Галкин - Врач в пути

• Название: Врач в пути
• Автор: Всеволод Галкин
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1984

В книге рассказывается о работе советского врача в ряде стран Азии и Африки, а также на востоке нашей страны. Автор описывает систему здравоохранения государств, в которых ему довелось побывать, повествует о быте и нравах местных жителей, о бескорыстной помощи, которую оказывает Советский Союз дружественным государствам, о нелегком и интересном труде врача.

---

Приемом больных ведали мудир и Абдулла. Абдулла собирал и передавал прошения мудиру, который тут же писал резолюцию, принимавшую форму приказа.

Бедняков и аскеров в госпитале лечили бесплатно. Степень бедности устанавливалась так: больной, прибывший издалека, вместе с прошением подавал начальнику записку от амеля или кали (сельского старшины), если жил в деревне, или от губернатора, если в городе. В записке указывалось, что данный больной — бедняк. Однако получить подобную бумажку у королевских чиновников было нелегко.

Королевский госпиталь занимает большую площадь — целый квартал. В нем девять отделений: два терапевтических (военное и гражданское), хирургическое, туберкулезное, глазных болезней, отоларингологическое, кожно-венерологическое, гинекологическое и специальное для королевской семьи.

Кроме лечебных отделений здесь размещаются все подсобные помещения большого госпитального хозяйства: административный корпус, аптека, рентгеновский кабинет, лаборатория, медицинские и вещевые склады, кухня, казарма для солдат, охраняющих госпиталь, и поликлиника, в которой мы вели амбулаторный прием.

Отделения, как и все остальные госпитальные постройки, — одноэтажные каменные здания с большими окнами. Стены небольших палат и широких коридоров чисто выбелены, помещения залиты светом. Каждая палата рассчитана на 50 человек, но наплыв больных так велик, что приходилось постоянно ставить дополнительные койки, загружать коридоры. Больные лежали на железных кроватях, застланных ветхим, но чистым бельем. Всем больным выдавался комплект одежды — длинная белая рубаха из грубого полотна и белый колпак.

Возле каждой кровати стоял маленький столик для еды и лекарств. На спинке кровати — железный ящичек в котором хранится история болезни.

История болезни — двойной лист бумаги обычного формата. На лицевой стороне имя, возраст, род занятий, местожительство записывались по-арабски: на оборотной — диагноз по-латыни. Лекарства выдавались больным на руки сразу на два-три дня. Нередко они прятали таблетки и хрупкие ампулы под подушку или завязывали в узелок простыни.

Здесь не было наших строгих больничных порядков, и больные могли уходить в город навестить семью или купить продукты. Часы свиданий не ограничивались, местом для них обычно служил просторный двор госпиталя, а то и кофейня на площади.

Но все-таки в какой-то мере определенный режим соблюдался. Утром — неизменная молитва, потом завтрак, обход врача. После обхода больные гуляют или просто лежат в тени. В полдень — обед, мертвый час, затем процедуры, ужин и сон. Госпитальный день начинался в 7 часов утра и кончался в 9–10 часов вечера.

Весь коллектив врачей — иностранцы. Нас было десять человек из разных стран: акушер-гинеколог Е. Осипова, венеролог К. Суворова, терапевт А. Миронычев и я — из Советского Союза; хирург С. Трабель, окулист Я Кашпарек, отоларинголог Я. Вольф и фтизиатр Ф. Кречи — из Чехословакии, педиатр Л. Джемаль — из АРЕ, хирург Н. Серфедей — из Италии.

Маленький интернациональный коллектив работал дружно. Мы проводили совместные консилиумы и консультации. И что наиболее ценно — всегда находили время друг для друга, несмотря на то что каждому в своем отделении приходилось работать по меньшей мере за десятерых. В отношениях между собой, как и в работе, мы руководствовались одним желанием — оказать помощь как можно большему количеству людей. В госпитале помимо нас работала группа йеменских «народных лекарей».

Я заведовал терапевтическим отделением Часть отделения занимали инфекционные больные. В моем отделении числилось 50 коек, в действительности же больных было гораздо больше (временами до ста).

На однообразие болезней жаловаться не приходилось: воспаление легких, заболевания печени, инфекционные болезни, в том числе амебная дизентерия, тропическая малярия, разные формы тифа.

Возраст больных — от 15 до 75 лет. Моими пациентами были не только солдаты и офицеры йеменской армии, но также крестьяне, ремесленники, купцы, чиновники и даже знать.

Рабочий день начинался в восемь утра с обхода отделения. Осмотр иногда продолжался несколько часов: много больных — и старых и новых. Каждого надо было осмотреть, расспросить, записать данные в историю болезни — сведения за день и назначения. Иногда требовалась срочная помощь.

В первые дни работы нам страшно мешало незнание языка. Врачу трудно разговаривать с больным через переводчика, даже самого опытного. Сначала в вопросах помогала латынь, которую кое-как понимали Фельдшеры-йеменцы. Но я сразу стал учить арабский. При постоянной практике, когда все кругом говорят на этом языке, разговорная речь усваивается сравнительно быстро. Моими учителями были и сами больные. К концу года я уже немного говорил по-арабски, а главное — понимал своих пациентов. Нам приходилось самым подробным образом разъяснять больным назначение лекарств, а то и показывать, как их нужно принимать. Бывали случаи, правда редкие, когда, получив на руки коробку с таблетками, больной старался проглотить их все сразу или же пытался привязать к тому месту, где ощущалась боль. Однажды молодой горец чуть не выпил пузырек белладонны.

После обхода отделения я еще раз напоминал фельдшерам об особо тяжелых больных. В повседневной работе всегда старался внушить своим помощникам мысль, что лечение больных — наше общее дело. И они отлично это понимали и прекрасно работали.

Иногда, если этого требовало состояние больных, я заходил в отделение и по вечерам, после амбулаторного приема или после лекций, которые читались раз в неделю на курсах подготовки фельдшеров. Вечерние обходы делал раз в два-три дня, чаще не удавалось. Но к тяжелобольному зайдешь два и три раза в сутки, а то и просидишь около него всю ночь.

В отделении кроме меня работали три фельдшера, четверо слуг и три аскера. Аскеры, добродушные йеменцы средних лет, дежурили поочередно. Присутствие их объясялось тем, что время было военное, а отделение считалось армейским.

Работник госпиталя, называемый слугой, по существу, санитар. Он моет больных, кормит тяжелых пациентов, помогает им перестилать постели, а также вместе с медбратом-фельдшером раздает лекарства. Санитар всегда сопровождает врача при обходе. Вначале я думал, что только любопытство заставляет этих людей, и без того перегруженных работой, следовать за мной и фельдшерами от кровати к кровати и внимательно ко всему прислушиваться и приглядываться. Но вскоре убедился, что санитары иногда знают больных не хуже фельдшеров. Находясь все время в палате, они подмечали то, на что ни я, ни фельдшер пе успели обратить внимание. Эти «разнорабочие медицины» иной раз оказывали нам незаменимую помощь. Я не говорю уже о том, что в их руках находилось, по существу, все хозяйство отделения.

Особенно трогательно заботился о больных шестидесятилетний Махмуд. Этот санитар был настоящей нянькой: успокаивал во время сильной боли, развлекал выздоравливающих, баловал чем и как только мог.

Санитары жили здесь же, при отделении, получали бесплатное питание и мизерную заработную плату. Для старого Махмуда отделение было домом, а больные — семьей, которой он отдавал шее свои силы. И как же они его любили!

В отличие от санитаров аскеры не утомляли себя чрезмерной работой. Один из них, лежа на циновке у входа в отделение, символизировал охрану, второй таким же образом охранял амбулаторию, вернее, кабинет, в котором я вел прием, а третий сопровождал меня и фельдшера за город днем и ночью по срочному вызову. Это были довольно симпатичные люди. Перед обедом они подходили ко мне и докладывали, что все в порядке, а затем отбывали получать дневной паек — четыре небольшие лепешки.

Каждый день в госпиталь привозили новых больных, йеменцы относятся к медицине с величайшим уважением. В самом глухом селении, затерянном где-нибудь среди гор, знают, что такое врач, и повезут, а если надо, то и понесут к нему больного на руках. С каким доверием относились к нам больные, как трогательно верили во всемогущество медицины. И как тяжело и горько порой было сознавать наше бессилие, невозможность спасти человеческую жизнь, особенно если в других условиях это было бы вполне осуществимо.

Никогда не забуду один случай. Из далекого селения доставили ребенка, мальчика лет десяти, очень бледного, с синими губами, умирающего. У него был врожденный, притом декомпенсированный, порок сердца. В местных условиях положение совершенно безнадежное. Все, чем мы могли помочь мальчугану, — это поддержать еле теплившуюся жизнь и продлить ее еще на неделю, еще на месяц.

Мальчика принес отец, немолодой, замкнутый и суровый йеменский воин, весь увешанный оружием. Он нес мальчика на руках из селения, находившегося километров за сорок от города.

Не знаю, как он шел, где отдыхал по дороге и отдыхал ли вообще. Сам он ничего не рассказывал, а мы не задавали лишних вопросов. Отец понимал, что сын умирает, но, видимо, в глубине души надеялся на чудо и верил, что мальчик будет жить.