Армандо Салинас - За годом год

• Название: За годом год
• Автор: Армандо Салинас
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1973

Роман о жизни во франкистской Испании в 1939–1952 годах.

---

Рамиро сначала думал рассказать Бланке о своем утреннем визите, но потом решил промолчать. А вдруг опять неудача, тогда разочарование для нее будет слишком жестоким.

Бланка ушла к себе в комнату. Рамиро снова сел рядом с Хоакином.

— Никогда не женись. Не женись, друг. От женщин одна только морока.

— Ты знаешь, что Антония завтра уезжает?

— Нет. Слышал, что собирается, но не думал, что так быстро. А тетка ее что говорит?

— Тоже собирается уезжать. Со своим хозяином.

— Скажи лучше, со своим любовником.

— Каждый устраивается как умеет.

Аделита увлеченно играла в коридоре тряпичным мячиком.

— Папа, я хочу кушать.

— Хорошо, дорогая, хорошо. Попроси у мамы. Да, Хоакин, а насчет твоего рассказа я тебе вот что скажу. Испанцы с точки зрения семьи, муниципальных организаций, профсоюзов… Да не дергай ты меня за пиджак, дочка! Пойди к своей мамочке… Семья, муниципалитеты, синдикаты — это необходимые организации. А этим людям, о которых ты говоришь, мы с помощью диалога между хозяевами и трудящимися…

— Папа-а-а…

— Трудно представить, чтобы собака с кошкой ели из одной миски. Хозяева гнут свою линию, стараются урвать у нас лакомый кусок, а мы противимся этому. Так что согласия быть не может: или они, или мы.

— Послушай, Рамиро, дай мне пять дуро. Мне надо купить оливкового масла, — Бланка облокотилась о спинку стула, на котором сидел Рамиро. Муж, бормоча проклятия, достал бумажник.

— Можно подумать, что рот тебе делал монах. Требуешь больше, чем студенты на пирушке.

— Пора бы тебе знать, что на твой конторский заработок мы не дотягиваем и до десятого числа, а в остальные дни перебиваемся на твои комиссионные от продажи бумаги. Если у тебя есть деньги, давай. Нет — я попрошу в долг. Хочешь не хочешь, а тебе придется попросить аванс в конторе.

— Да?

— Да! И запомни, деньги не резиновые, не растянешь.

— В этом месяце, Бланка, мы с тобой окажемся на мели, придется где-то занимать.

— Торопить время — последнее дело, — сказала Бланка. — Стоишь перед календарем, как дурная, будто оттого, что на него смотришь, дни идут быстрее. Сама себе твердишь, что в месяце тридцать дней, но ничего не помогает, так и тянет к календарю посчитать, сколько еще дней осталось до получки. Вот иногда и говорю себе: желать, чтобы время шло быстрее, — самый тяжкий грех, на какой способен человек. Стареть, становиться старухой, подгонять время и надеяться, может, наступят хорошие времена, не по мне. Лучше плюнуть на все и ни о чем не думать. Но я так не могу.

— У нас на заводе, когда в получку нечего получать, потому что все выбрал в авансы, мы говорим: ну, заработал «змейку». Знаете почему? Да потому, что на конверте с зарплатой сверху пишут сумму, а внизу вычеты и авансы. Вот подобьют итог, и остается одна змейка, ну, такая закорючка, которую чертит кассир, когда тебе ничего не причитается, — разъяснял Хоакин.

Рамиро извлек из бумажника новенький банкнот. Последние пять дуро, сложенные в несколько раз, были засунуты в самое дальнее отделение бумажника. Отдавая жене деньги, Рамиро даже наклонился вперед, чтобы Бланка, не дай бог, не заметила, что он прячет от нее «подкожные».

В комнате рядом закашляла Аделита.

— Ну, что там с девочкой, Бланка! Слышишь, Бланка!

Бланка пошла в спальню причесаться. Она высунулась из двери и прокричала мужу:

— Да я уж давала ей сиропчику!

Ну, Рамиро… — Хоакин встал.

— Что?

— Да ничего. Несмотря на все твои мысли, ты неплохой человек.

— Я что-то тебя не понимаю.

— Мне любопытно знать, что ты думаешь о тех, кто родился после войны. Они совсем другие люди.

— Я тебя не понимаю.

— Я спрашиваю о людях, которые не знали гражданской войны. В один прекрасный день, будь уверен, они потребуют ответа на многие вопросы.

Рамиро ничего не ответил. Они молча доиграли партию в шахматы.

* * *

Антония складывала в чемодан вещи, которые собиралась взять с собой на следующий день. Вещей было совсем немного: зимний свитер, две смены нижнего белья, жакет, две юбки и две блузки. Две смены постельного белья. Пара новых чулок да пара старых, ношеных. Два столовых гарнитура (скатерть и салфетки), пара туфель, не считая тех, что были надеты на ней. Домашние тапочки и еще кое-какие мелочи.

Тетушка Ауреа молча взирала на свою племянницу, придирчиво следя за каждой вещью, которую Антония складывала в чемодан.

— Смотри не ошибись, не унеси что-нибудь из моего, — предупредила она.

— Не беспокойся, тетушка. Если я случайно и возьму твои вещи, обязательно возвращу, — отвечала Антония.

Спускалась ночь. В открытое окно со двора доносился шум, какой бывает в тот час, когда зажигается свет в кухнях. Женщины, как всегда, стряпая, распевали модные песенки или слушали передаваемые по радио отрывки из романов.

Рамиро уговаривал жену пойти в кино.

— Ну, что же теперь, жена, в реку, что ли, бросаться?

Хоакин отправился гулять с Попитой. Мария работала.

Антония уложила чемодан и, выпрямившись, посмотрела на тетку.

— Вот и все. Кажется, ничего не забыла.

— Нет. Ты ничего не забыла.

— Знаешь, тетя, мне даже немножко грустно стало. Не пойму почему, а грустно. Здесь, в этой каморке, столько нами прожито и пережито!

Антония оглядела стены, щель в перегородке, похожую на змею. Иногда она ночью пугалась ее и не могла заснуть. Печурку, на которой готовила обед. Сколько трудов стоило ее растопить! Кровать, где они с теткой спали, прижавшись друг к другу холодными зимними ночами. Большое зеркало в шкафу. Она смотрелась в него воскресными вечерами, когда прихорашивалась, чтобы пойти погулять с Луисом. Стул, на котором долгими вечерами просиживала за шитьем, слушая соседское радио. Без гроша в кармане, не имея возможности встретиться с женихом.

Антония научилась различать голоса соседок по интонациям, по тембру. Она вспомнила Хоакина, друга, соседа. Пьяненькую, но добрую сеньору Марию. Аиду, вышедшую замуж за старьевщика. Сколько переговорено с нею! Новых жильцов. Всех вспомнила Антония, рассматривая комнату, которую собиралась навсегда покинуть.

Тетушка Ауреа открыла шкаф и достала ярко-желтый шелковый платок и раскрашенный вручную севильский веер. Потом извлекла из кармана банкнот в двадцать дуро.

— На, возьми! Это тебе мой подарок. Другого у меня нет.

Антония не могла уснуть. Щель в стене снова казалась ползущей змеей. Тетушка Ауреа, засыпая, тихо посапывала.

— Тетя!

— Что?

— Ты не спишь? Я не могу заснуть.

— Оставь меня в покое, поговорим завтра, я устала.

Странное чувство овладело Антонией. Она уходила из этого дома, и ей было радостно и в то же время грустно.

Аделита заснула во время сеанса, и теперь Бланка несла ее на руках. Втроем легли они в кровать. Девочка спала у стены, Бланка посредине, а Рамиро с краю.

Рамиро потушил свет. Он размышлял о только что виденном фильме. Музыкальная комедия, где резвились и прыгали полуодетые девицы. Невольно он стал гладить жену. Бланка не спала, но она не думала ни о фильме, ни о развлечениях с мужем.

— Тут же девочка, — сказала она. — Когда останемся одни.

— Как знаешь…

— Рамиро, а ведь завтра тебе придется занять пятьсот песет, не меньше.

Это сразу отрезвило Рамиро. Он повернулся на бок и заснул под монотонный голос жены.

В обеденный перерыв Энрике подошел к Хоакину.

— В субботу надо обязательно встретиться у Аугусто.

— Что-нибудь важное?

— Да, готовится большое дело.

— А какое?

— В субботу скажу, раньше не стоит.

— Хорошо.

— Не подведи, мы на тебя рассчитываем.

— Я принесу книги, которые ты мне дал в последний раз.

— Не надо. Ничего не приноси. Припрячь их лучше дома.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, не беспокойся. Ни с кем ничего опасного не случилось. Но будь осторожней, когда пойдешь к Аугусто.

— А что, за его домом следят?

— Нет. Но не задавай ты столько вопросов. В субботу все объясню.

Хоакин, поразмышляв над словами Энрике и не найдя им объяснения, забыл про этот разговор. Вечером, после работы, он пошел к Пепите.

Пепита жила в доме с коридорной системой. Двор дома был большой, прямоугольный, посреди стояла колонка с четырьмя кранами, из которых жильцы первого этажа брали воду.

Двор был вымощен крупным неровным булыжником. Со временем он закруглился и сгладился от множества стучавших по нему ног. Между камнями пробивалась трава.

— Зимой только шлепаешься! Ходить невмоготу! От дождя камни и трава такие скользкие, — говорила Пепита.

Галерея-коридор первого этажа покоилась на квадратных деревянных столбах, крашенных коричневой краской. Здесь парни оставляли любовные послания девушкам, писали непристойности и ругательства соседям.