Дукенбай Досжан - Шелковый путь

• Название: Шелковый путь
• Автор: Дукенбай Досжан
• Издательство: «Известия»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1983

Восемнадцать рассказов-самоцветов, вошедших в книгу Дукенбая Досжанова вместе с романом «Шелковый путь», написаны в разное время и щедро отданы читателю. Д. Досжанов — умелый гранильщик своих камений, вобравших в себя чистый свет и теплый голос мастера, пользующегося особыми резцами, только своими инструментами. Точность социального анализа казахской действительности, психологическая разработка характеров, сложный, звучный, узорчатый, многоцветный слог, высокие стилистические достоинства рассказов Д. Досжанова превращают их в яркое явление современной казахской прозы.

---

На высоком холме все еще стояла просторная ханская юрта. Другие белые юрты, кольцом поставленные вокруг, спешно разбирались и навьючивались на верблюдов. Было что-то тревожное и печальное в том, что все откочевывали, уезжали и разбредались по домам, а над покинутой ханской юртой одиноко развевался войлочный тундук. На длинном аркане, растянутом на колышках перед юртой в низине, томились на привязи разномастные лошади под причудливыми седлами разных племен: джунгарские, кипчакские, криволукие березовые из северных степей, плоские и широкие, как дно казана, и цельно вырубленные из джиды. На седлах висели доспехи с разнообразными узорами, отделкой, тиснением, свидетельствовавшие о принадлежности их хозяев к тому или иному народу или племени. Многокрасочными были и попоны, чепраки, подпруги с затейливой родовой тамгой. Ветер теребил коням гривы и хвосты. В предчувствии надвигающейся грозы скакуны стригли ушами, выкатывали глаза, жались друг к другу. Сплошной, плотной массой надвигались с юга мрачные тучи.

В ханской юрте сидели полукругом в глубокой задумчивости. Казалось, собравшимся здесь не было дела до тревоги, беспокойства, до неотвратимой бури за войлочными стенами. Иланчик Кадырхан потчевал победителей состязания — батыров, главных распорядителей и судей. Дастархан был заставлен кипчакской едой. Молодежь предпочитала нарын в продолговатых деревянных подносах — кушанье из мелко нарезанного мяса и теста с бульоном, вырезки жеребенка-сосунка на втором и третьем году, жирный хрящеватый подгривок дикого кулана и белый как снег сочный курдюк ягненка раннего приплода. Старики лакомились несильно просоленным горбом молодого верблюда, опаленной головой молочной ярочки, мягко сваренной в глиняных кувшинах. Блаженствовали старики, наслаждаясь ханским угощением, захотелось им еще отведать редкого кипчакского кушанья — акшелек. По их желанию расщепили слуги верблюжьи берцовые кости, вылили густой желтоватый мозг в глубокую миску, накрошили туда мелко нарезанный язык, перемешали ложкой. Попробуй оторваться от такого яства — мипалау! Наевшись до отрыжки, почтенные старцы принялись раздавать акшелек другим гостям, выражая этим благосклонность и особую милость.

Наконец широкий дастархан был свернут. Гости принялись дружно выражать свою сытость, ковыряться в зубах, зевать, прислушиваясь к сытому урчанию в животах. Огул-Барс, сидевший на правом краю, повернулся к порогу, сделал джигиту-подавальщику знак. Тут же вошли верткие, поджарые, как гончие собаки, слуги, неслышно ступая на носках, расстелили свежую скатерть, разбросали по ней изюм, урюк, хурму, сушеную дыню, пастилу. Никто, однако, не дотрагивался до сладостей, все поглядывали на правителя, восседавшего на почетном месте. Два джигита, надсаживаясь, втащили огромный кожаный бурдюк и подвесили его за завязки к кереге — решеткам юрты. Один из джигитов принялся взбалтывать его содержимое шумовкой, другой, засучив рукава, развязал шнурок боковой горловины. Острый, терпкий запах настоянного на кучелябе, приправленного для мягкости курдючным салом, выдержанного до хмельного брожения кумыса, щекоча ноздри, заструился по юрте; большие деревянные чашки, наполненные в меру, поплыли из руки в руку по кругу. Кумыс приятно растекался по жилам, бил в голову, и гости вконец разморились, опьяненные душистым, пенящимся напитком кочевников.

Повелитель пил не спеша, смакуя каждый глоток, слегка взбалтывая всякий раз кумыс во вместительной чаше. Лицо его было непроницаемым, глаза прикрыты; казалось, он весь погрузился в свои мысли. Однако видно было, что на сердце у него неспокойно. Чуть ниже, рядом с Огул-Барсом, сидела юная и храбрая Баршын. Она время от времени притягивала, приковывала к себе ханский взор. Девушка тоже участвовала в состязании батыров наравне с лихими джигитами, и никто не мог сравниться с ней в искусстве метания аркана. Первый приз в этом виде соревнования достался ей. Под общий гул неистовой толпы Иланчик Кадырхан собственноручно укрыл ее плечи золототканым, узорчатым чапаном и передал ей повод призового скакуна. Он тогда уже залюбовался прелестной воительницей, ее тонкой, как гриф кобыза, талией, длинными, извивающимися, как ивовый прут, косами, упругими бедрами, всей плотно сбитой, ладной фигуркой. Однако он скрыл от любопытных глаз вспышку чувства, старался быть спокойным, холодным. Когда он укрывал ее блистательным чапаном, то как бы ненароком обнял ее за плечи, потом, точно змею, стиснул и вытащил из-под воротника ее косу, но не сразу выпустил из руки, а подержал на весу, перебирая пальцами, и она, Баршын, чуткая, конечно же сразу это заметила. Девушка осторожно выскользнула из его цепких тяжелых рук, повернулась, отвесила положенный поклон и, легко вскочив на скакуна, умчалась прочь… Потягивая густой, как ртуть, кумыс из чаши, Иланчик Кадырхан раза два исподлобья покосился было на прекрасную воительницу, обжигая ее полным желания взглядом, и увидел с тайным удовольствием, как проступила на ее смуглых щеках стыдливая краска. Он поспешно отвел глаза. И никто не заметил смущения девушки, а если заметил, то мог это вполне приписать действию хмельного напитка. Огул-Барс негромко покашлял, намекая повелителю, что пора бы уже ему сказать речь. Иланчик Кадырхан увидел, что бурдюк, почти опустошенный, уже не стоял, а лежал, дряблый, в складках, у стенки юрты. Он допил кумыс, сунул чашу прислуживавшему джигиту, взял с дастархана урюк и отправил себе в рот. Пожевал его недолго, подумал.

— Народ мой! Ты еще раз доказал, что прочно стоит на земле твоя юрта, что высок ее шанрак, крепки унины, надежна подпорка. Да будет так и впредь и во веки веков! И пусть трепещет в страхе недруг, да убоится враг! Сейчас ты достойно прошел испытания во всех одиннадцати видах воинских игр. Доволен создатель, довольны наши древние святые духи-аруахи. И да восторжествует всегда славный, непобедимый, неистребимый дух предков! Да разнимет объятия дружбы между племенами кипчаков, вновь открытые ныне на голубом перевале Косеге, только могила!

— Прекрасно сказано!

— Жемчужные слова!

— Истинная мудрость душу просветляет!

Со всех сторон раздавались хвалебные выкрики в честь повелителя. Ветер нещадно трепал тундук, грохнул гром, раскалывая небо, по долинам прокатилось гулкое эхо. Плыли по кругу из рук в руки чаши с кумысом. Девушка Баршын учтиво молчала, чуть повернувшись к мужчинам боком. Повелитель вновь заговорил:

— Да не оскудеет широкий, как кипчакская степь, дастархан Огул-Барса! Да будет всегда таким же щедрым к друзьям его благородное сердце! Пусть на том и на этом свете ярко сверкает его слава! Да возликует его душа, да исполнятся все его желания! Благословим его, народ мой! Ауми-и-ин!..

Все благоговейно пробормотали благословение Огул-Барсу, на глаза стариков навернулись слезы. Молодые заерзали, потупили взоры. Доброе слово, сказывают, — половина блага. Оцени по достоинству высокую речь, воздай хвалу златоусту, чтоб воспылало его сердце, — так говаривали предки. Кочевники-кипчаки знают цену слову. Нет такого степняка, который не внимал бы с благоговением мудрым речам.

А повелитель, оказалось, сказал еще не все.

— Кипчаки! Гонец Огул-Барса несколько дней назад увидел в степи оседланного коня без всадника. Я расспросил всех наместников городов и родовых правителей. Оказалось, ни у кого не потерялся тулпар, никто не лишился своего батыра. Самое непонятное: на передней луке два призывных барабана. Гонец погнался за конем, но изловить его не смог…

— Барабаны — предвестники беды.

— Значит, кто-то войны жаждет!

— Вздор! Просто детская шалость. Нынче их много развелось, шутников-то. Что придет в голову, то и делают.

— Надо поймать коня…

— Легко сказать — «поймать»! Где такого смельчака возьмешь?

— Как бы не попасться в ловушку!

— Нужен батыр, умеющий ловко метать аркан. Иначе не изловить!

Расшумелись гости, строили догадки. Властный голос повелителя установил тишину. Все уставились на него.

— На поимку скакуна, предвещающего беду, хочу отправить Ошакбая и девушку-победительницу Баршын. Один — искусный копейщик, другая — не имеет равных в обращении с арканом. Пусть поймают тулпара, если это не призрак, и выяснят по тавру, чей он. Об этом пусть немедля сообщат в Отрар. И все должно остаться тайной для простого люда. Пока не прояснится дело — никому ни слова!

На том и порешили. Гости обратились к Огул-Барсу, испрашивая позволения разъехаться по домам. «Пора и честь знать, — говорили они. — Гостя приглашают, но не выпроваживают». В последний раз поблагодарили хозяина за радушие, отвернули, по обычаю, край дастархана, разом все поднялись, потянулись вслед за повелителем к выходу. Расторопные джигиты услужливо подавали почетным людям чапаны, камчи, кожаные кебисы, помогали одеваться-обуваться.