Дукенбай Досжан - Шелковый путь

• Название: Шелковый путь
• Автор: Дукенбай Досжан
• Издательство: «Известия»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1983

Восемнадцать рассказов-самоцветов, вошедших в книгу Дукенбая Досжанова вместе с романом «Шелковый путь», написаны в разное время и щедро отданы читателю. Д. Досжанов — умелый гранильщик своих камений, вобравших в себя чистый свет и теплый голос мастера, пользующегося особыми резцами, только своими инструментами. Точность социального анализа казахской действительности, психологическая разработка характеров, сложный, звучный, узорчатый, многоцветный слог, высокие стилистические достоинства рассказов Д. Досжанова превращают их в яркое явление современной казахской прозы.

---

Опять задребезжал телефон. Погруженный в нерадостные раздумья, он поднял трубку.

Послышался приглушенный, но приятный, мягкий голос молодой женщины. Это была помощница первого секретаря райкома.

— Исеке, послезавтра в 10 часов утра собирается бюро райкома по орошению риса, приезжайте подготовленным — будете выступать.

«Вот тебе раз, — опешил Исатай, держа трубку в руке. — Да эти сжечь живьем готовы! За окном 40 градусов!»

Вдруг его скрутила резкая боль в животе, и тут он вспомнил, что со вчерашнего дня во рту ни крошки не было. Взял свою соломенную шляпу и, шаркая ногами, вышел. Жара невыносимая. В передней комнате шумно расчирикались воробьи, прячась в прохладе от полуденного зноя. То ли это мошки, то ли колыхающиеся перед глазами миражи подействовали — казалось, что воздух пропитан какими-то клейкими парами. А к раскаленной дверце машины и прикоснуться невозможно. Рубашка прилипла к телу и мгновенно впитала обильный пот, В кабине жарко, словно в хорошо натопленной бане…

Утром Исатай, не заезжая в аул, приехал в райком, прямо с дальних рисовых чеков. Иначе бы и не успел. Грязный, покрытый пылью, словно обстеганная на шкуре только что состриженная шерсть, явился он в райком, вызывая недоумение. Войдя, он направился прямо к графину с водой.

— Все, кто может, сейчас на полях. Всходы ровные, дамба надежно укреплена — так и радует глаза это зеленое море, — начал он, отдышавшись…

Он и не предполагал, что бюро затянется надолго и разговорам не будет конца.

Во время большого перерыва первый секретарь вызвал Исатая к себе. Его вид не предвещал ничего хорошего. «Может, наговорили обо мне плохого?» — пронеслось в голове Исатая.

— У тебя в совхозе есть кассир?

— Недавно в армию забрали. На его место ищем теперь подходящего человека, — ответил председатель.

— Так как прикажешь понимать трезвон, который вы подняли до самой Алма-Аты. Сколько можно говорить: присылайте в райком данные о кадрах, берегите их. Сейчас из столицы второй раз позвонят. Солидный человек, начальник крупного треста. «Слыхал, в совхозе «Келин-Тюбе» место кассира свободно», — говорит. Откуда это он пронюхал? Узнай он, что горы Каратау сдвинулись с места, и бровью не поведет, а тут на тебе… «В том совхозе мой племянник никак работы найти не может. Сам недавно женился, да и отец состарился уже…» Все уши прожужжал: «Сделайте кассиром, сделайте…»

— Да, действительно, есть у нас один парень, на сварщика выучился.

— А если сварщик, значит, нужно бежать в Алма-Ату и просить там работы?

— Ребячество это…

— Что ж, отложим все районные дела и будем искать тебе кассира, так, что ли? Да услышь это народ — стыд и срам! Чего это ему приспичило делать дела через посредников?

«Надо же, получается, что я сам его послал, — подумал Исатай, расстроившись. — Мало было тебе подослать ко мне стариков, теперь в поисках связей пустился в столицу, мерзавец!»

— Извините, — проговорил он стыдливо. — Иногда встречаются дети, которые, еще не понимая жизни, рано познали ее хитрости. Бывают, конечно, слишком любящие родители, которые рьяно берутся устроить жизнь своим чадам, жалуются, скандалят.

Он скрыл, что только вчера с этим делом к нему приковыляли старики аула. Если бы секретарь узнал, то наверняка вытряс бы из него всю душу. Он вынул носовой платок и вытер взмокший лоб.

— Труд твой народ оценит, — продолжал успокоившийся секретарь. — Народу ты нравишься. Но не нужно с утра до вечера носиться в седле по рисовым полям, надо иногда и людьми интересоваться… Что поделать, раз такой солидный столичный начальник звонит да беспокоится, я сказал: «Поговорю с директором совхоза». Но что бы ни было — подумай и реши сам. В таком деле я не начальник — хозяйство твое и кадры тоже твои.

Из кабинета Исатай вышел налегке, словно оставил там давивший на плечи тяжелый груз. «Как это здорово, что есть вокруг честные люди — коммунисты, которые сразу протянут руку для помощи в трудную минуту», — радостно думал он.

Люди, вышедшие с собрания, начали расходиться засветло. Постепенно улицы окутывали вечерние сумерки.

Машина выехала из райцентра прямо на север, повернув затем на восток по трассе Москва — Алма-Ата. Асфальтированная дорога словно прорезала ровную, как бесконечная скатерть, степь между горами Каратау и правым берегом Сырдарьи, устремляясь на юго-восток. До совхоза было километров семьдесят. Впереди показалась полная, красная луна. Он впервые видел ее такой — похожую на дымящуюся деревянную крышку котла. По телу пробежали мурашки. Стало неспокойно от мысли, что это признак надвигающегося зноя! Вспомнилось усталое лицо первого секретаря.

«Почему такой здоровый парень не хочет зарабатывать свой хлеб честным трудом, вместо этого посылает ко мне немощных старцев, а сам бежит к именитому родичу в столицу? — Со злости поддал газу и без того стремительно несущейся машине. Красная стрелка спидометра перескочила за отметку «сто». Дорогу перебежал тушканчик. — Да, если ангела сбивает с праведного пути золото, то какой спрос с парня, у которого вовсе нет понятия долга».

С появлением луны «сварщик» сел на поезд. «Главное дело сделано, — решил он про себя. — Теперь-то мы покажем», — потирал он ладони от удовольствия.

Опасаясь жажды, он набил сетку бутылками с пивом. Настроение было праздничным. Спутником его оказался джигит-домбрист, худой, словно жердь, с выпирающим кадыком, который объяснил: «Еду собирать народный музыкальный фольклор». Но в питье темно-бурого пива он не отставал. Вскоре оба захмелели. «Я — кассир огромного совхоза! — начал хвастаться «сварщик». — А твои песни… э… они денег не родят». Пытаясь затянуть песню, расшумелся на все купе:

Разошлась домбра моя,
Запою сейчас и я…—

начал было припевать, да позабыл все слова. Взял домбру и стал тихонько наигрывать давно забытую мелодию, пытаясь вспомнить слова:

Дурное в жизни терпеть нам заче…е…м,
Уж лучше не делать дурного совсе…е…м,
О-о-у прелесть ты моя!
Джигиту достойному песню спой,
Устроим сегодня мы пышный той,
Придет новый день, веселье даря!

В упор посмотрел на фольклориста с выпирающим кадыком: «Извини, привычка, как выпью, так и уставлюсь на человека».

Стремительно несущийся на запад под покровом ночи поезд раскачал сидящих друг напротив друга парней, словно детей в колыбели.

— Твой фольклор денег не родит — как собираешься существовать? — приставал «сварщик» к своему спутнику. Тот оказался выдержанным: взял себя в руки и не стал выяснять отношений с захмелевшим соседом.

— Пусть мой труд пойдет на пользу народу, большего и не желаю, — ответил он. — Ну, а я не могу понять одного. Нынче у нас чего много, так это работы: засучил рукава и приступай — выбор большой. Чего ты нашел интересного в работе кассира? Сидеть в четырех стенах, щелкать костяшками, считая копейки…

— Ну ты даешь… Интерес, еще какой интерес. С прошлого года мечтал, еле-еле добился места кассира. Ведь я вижу: тот же рисовод день и ночь ворочает кетменем землю, а заработать как следует не может. А у кассира карман всегда набит, рот не пустует, да и руки в жире.

— Так что же получается: люди из своего заработка отдают?

Казалось, что домбрист только-только начинал постигать сущность сложной науки — уметь существовать. Что поделать — пришлось поучать его уму-разуму:

— Ты, оказывается, еще ребенок. В наши дни просто так, без разрешения и ломаного гроша не выудишь, а к государственному имуществу, сам понимаешь, протягивать руки прав нет. Жизнь — это большой дележ, и главное — не остаться в стороне от этого дележа. Я буду объяснять, а ты слушай и запоминай. Допустим, я выдаю месячный заработок. Старику Акадилю полагается сто десять рублей восемьдесят три копейки. Я же отсчитаю ему сто десять рублей. А что касается копеек, скажу, что мелочи, мол, нет. Старик только поблагодарит. Да и остальные не будут обращать внимания на гроши… Положим, что в следующем квартале по итогам года мы должны выдать премиальные. Старику Сарсенбаю полагается двести сорок рублей. Я аккуратно отсчитаю ему двести тридцать и скажу: «Мелочи на десятку не хватает». Сарсенбай только рукой махнет. Вообще простые люди считают, что премия — это подарок всевышнего, и не думают считать деньги, которые им положены по закону. Так постепенно и подкапливаются деньги на дне сумки. По сути, быть кассиром все равно, что быть тем Бекежаном, который в древние времена лежал себе на перепутье дорог у Кособакана и обирал путников, угрожая им, требуя платы за молчание, словом, не упускал случая поживиться за счет чужого кармана.