Дукенбай Досжан - Шелковый путь

• Название: Шелковый путь
• Автор: Дукенбай Досжан
• Издательство: «Известия»
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1983

Восемнадцать рассказов-самоцветов, вошедших в книгу Дукенбая Досжанова вместе с романом «Шелковый путь», написаны в разное время и щедро отданы читателю. Д. Досжанов — умелый гранильщик своих камений, вобравших в себя чистый свет и теплый голос мастера, пользующегося особыми резцами, только своими инструментами. Точность социального анализа казахской действительности, психологическая разработка характеров, сложный, звучный, узорчатый, многоцветный слог, высокие стилистические достоинства рассказов Д. Досжанова превращают их в яркое явление современной казахской прозы.

---

— Из-за податливости своей страдаем, — промолвил Сарсенбай, кинув взгляд на хмуро сидящего по другую сторону старичка с острой бородкой. — А все ты, прожужжал все уши: «Зайдем к начальнику, попросим у него работы для сына». Ну и занудливый же ты, хуже степного комара. Если я что-нибудь знаю, так это то, что директор совхоза с самого раннего утра на рисовых чеках. И перед богом, и перед людьми стыдно: сидим здесь без дела, сторожим контору, когда весь народ вышел на работу с кетменями в руках.

Остробородый попытался пробормотать что-то в оправданье:

— Правильно говорите, Сарсеке, из-за таких упреков я готов хоть сейчас жизни лишиться, однако наберемся терпения, подождем немного — ведь должен же он прийти когда-нибудь.

— Почему твой сам не пришел, вместо того чтобы посылать нас, старых людей? — ругается Акадиль.

— Сказал, что в Алма-Ату поехал за документами, — еще тише ответил старик с острой бородкой.

Это он с рассветом привел своих спутников к совхозной конторе. В тот же день, как узнал, что забирают в армию главного кассира, он растянулся возле гудящего самовара и, потягивая густой чай, предался глубоким думам. «Единственный сын доконал, — расстраивался он. — Как окончил школу, так словно ветер понес его: то говорит «учиться поеду», то «бычка продам на базаре», нет поезда, на который бы он не садился, нет и города, где бы он не побывал. Скоро распродаст и оставшихся пятерых баранов. Да и ученья никакого: лишь возвращается понуро, подметая пыль штанами и похлопывая по пустым карманам. Хорошо, что этим летом женил его на девушке-красавице, единственной дочери в семье, еще меня и журит, дескать, старику надо взять в руки кетмень да присматривать за рисом, за скотом. Ну, а сам ни в какую — подохну, говорит, а черную работу делать не буду! Что поделаешь — видно, так угодно всевышнему», — вздохнул он и решил пойди к директору просить место кассира. В таких делах старик набил себе руку. Он сразу смекнул, что одному ему ничего не добиться. «Надо воспользоваться авторитетом уважаемого в народе Сарсенбая», — решил он и, прочитав второпях утренний намаз, поднял стариков и привел их к конторе…

«Не повезло сегодня», — заключили они и, отряхивая полы длинных чапанов, стали подниматься, как вдруг с ревом подкатил легкий директорский «газик». Действительно, это был директор совхоза — Исатай. Вышел из машины к, подойдя, с почтением поздоровался за руку, пригласил в контору.

В кабинете было свежо и прохладно от разбрызганной по полу воды. Шаги гулко отдавались в коридоре, Сначала в кабинет зашел Сарсенбай, за ним Акадиль, а уж затем остробородый. На стулья сели в том же порядке: с краю, ближе к порогу, сел остробородый, затем Акадиль, а на самое почетное место Сарсенбай. Боясь простудиться от сквозного ветра, дувшего из раскрытых настежь окон, молча надели свои малахаи, приспустив уши. Только теперь они заметили, что лицо директора выглядело усталым и почерневшим, словно он участвовал в тушении лесного пожара. Вытащив белый платок, Исатай начал вытирать виски и шею, и он потемнел, словно его изрядно излизал коровий язык. Самого, беднягу, оказывается, мучила жажда: налил из графина воды и, судорожно глотая, выпил два стакана. «Сейчас, аксакалы, — извинился он. — Дамбу разнесло водой, всю ночь, не смыкая глаз, таскали камни по колено в воде, насилу завалили брешь, я и домой-то еще не заглядывал… Сейчас, позвоню вот в район», — сказал и, схватив телефон, поставил перед собой. Перекрутил пару раз диск и начал кричать: «С плотиной только сейчас справились, Гайнеке. Что?.. Это, оказывается, расчет мираба[40] был ошибочным. Рисовые чеки седьмого звена сорняками начали покрываться… Сейчас, аксакалы… Рабочие руки нужны… Людей не хватает — ну, пришлите хотя бы учеников старших классов… А третьему самолет для опыления гербицидами позарез нужен…» Чувствуя какую-то неловкость, старик Сарсенбай заерзал на стуле: «Люди, не жалея себя, на рисовых полях работают, а мы напились досыта густого чая и пришли, чтобы покараулить контору». Вскоре Исатай оторвал от уха телефонную трубку и тяжело вздохнул. Посидел в оцепенении, словно кто оглушил его обухом, и наконец спросил:

— С чем пожаловали?

— Да мы, сынок, от безделья, — начал издалека Сарсенбай сиплым голосом, — не могли отказать просьбе одного молодого парня, неудобно теперь уходить.

Слово взял Акадиль.

— Ты ведь знаешь этого почтенного человека, — сказал он, кивая подбородком на сидящего у двери остробородого, — вот уже сколько лет он исправно пасет совхозных коров, шкуры собирал, словом, немало труда вложил в общее дело. В этом году новый дом построил и завел в него невестку. Родственники поддержали, помогли кто чем смог. Однако говорят, что каждая река течет по своему, богом данному руслу: поистратился, пришлось продать кое-что из скота. Вот его единственный сын окончил учебу, а все бегает, не может никак найти себе места, не может ухватиться как следует за какую-нибудь работу. Но он, кажется, толковый малый. Попробуй его воспитать — глядишь, и человеком станет.

Сколько ни напрягался Исатай и ни тер судорожно ноющие виски, так и не понял окончательной мысли старика.

— Деньги, что ли, одолжить? — наконец спросил он, — Зачем брать в долг у государства, когда живешь среди родичей: они в беде не оставят, — ответил Ака-диль.

Остробородый старичок выжидающе молчал.

— Воспитаешь — хорошим человеком станет, — продолжал тянуть Акадиль. — Шустрый такой, что в игольное ушко пролезет, расторопный малый, а что до понятливости — так никогда и не скажет: это-де мое, а это твое.

— Сейчас-то он где? — спросил Исатай. — Это не он сбежал, разбив десять дней назад новую водовозку?

Остробородый все молчал, словно воды в рот набрав.

— Ребенок ведь еще совсем, — заступался Акадиль, — возьми к себе под крыло, ведь он тебе не чужой, за братишку будет.

В такое горячее время, когда каждая пара рук на счету, поведение этого ветрогона пришлось явно не по душе, да еще целую экспедицию снарядил для посредничества… столько золотого времени утекает… тьфу, мысленно сплюнул директор.

— Мы слышали, что кассира в армию забирают, а место его вроде свободно теперь…

— Да он верблюда запросто поднимет, не тяжело ли ему будет в кассе сидеть, да на счетах щелкать?

Исатай подчеркнул это намеренно.

— И почему он сам не придет, в конце-то концов? — воскликнул он, не скрывая своего раздражения.

Если бы вместо стариков пришли другие с такой же просьбой, он бы без слов погнал их на рисовые поля. «Натянул бы им на головы собачьи шкуры», — как говорят казахи. Взглянув на смутившегося Сарсенбая, Исатай, однако, подумал: «Неприлично отказывать уважаемому старцу». Он и не догадывался, что все это устроил Остробородый.

— Всю зиму он учился на сварщика, теперь поехал забрать документы в Алма-Ату, — говорит, все распаляясь, старик Акадиль. Взглянул, а у сидящего рядом Сарсенбая лицо вдруг посерело, борода начала часто-часто подрагивать. Обычно он становился таким, когда сильно гневался.

— Возьми к себе в кассиры, сынок. Пока отец жив, пускай зарабатывать научится, как все люди…

Акадиль с опаской посмотрел на Сарсенбая.

— Ну, мы пойдем, пожалуй. Думаю, не оставишь наших слов без внимания, — закончил Акадифь, поднимаясь.

— Подумаем, может, чего и решим, — ответил Исатай и с почтением проводил стариков до двери. Тут он заметил, что Сарсенбай, вошедший к нему уверенно, уходил погруженным в мрачные мысли; умный человек, он, очевидно, посчитал недостойной себя роль, которую сегодня играл. Следом, так и не раскрыв рта, заковылял старичок с острой бородкой.

«Подумаем», — отозвалось в голове еще не успокоившегося Исатая. «Подумаем, — сказал вслух и, сев на стул, залпом осушил еще стакан прохладной воды. — Подумаем». Прямо-таки ниже пояса бьет этот «сварщик». Будто ножом пырнул, видали, каков? А ведь знает, что слова всеми уважаемого старца сквозь уши не пропущу, тем более что в трудные годы сам учился только благодаря помощи Сарсенбая, сидя на его харчах. Поэтому и прислал его. А с каким легкомыслием он отнесся этой осенью к порученной работе, после приезда из столицы, где учился на сварщика. «Твое поведение озадачило меня, дорогой «братишка», — подумал он. — Конечно же я за то, чтобы помогать расти толковым, расторопным ребятам, как говорит старик Акадиль, всегда следует протянуть руку помощи, кому она нужна. Перед народом я и за хороших, и за плохих в ответе. Ведь есть люди, достойные уважения. Страда нынче такая горячая, что голова кругом идет. Если бы можно было для уборки риса лепить людей из глины, сейчас же засучив рукава принялся бы за работу. А этот «сварщик» болтается где-то в Алма-Ате и в ус не дует, подослав стариков».

Опять задребезжал телефон. Погруженный в нерадостные раздумья, он поднял трубку.