Феодор Студит - Том V. Преподобный Феодор Студит. Книга 1. Нравственно-аскетические творения

• Название: Том V. Преподобный Феодор Студит. Книга 1. Нравственно-аскетические творения
• Автор: Феодор Студит
• Жанр: Религиоведение
• ISBN: 978-5-91362-285-3

Пятый том серии «Полное собрание творений святых отцов Церкви и церковных писателей в русском переводе» посвящен аскетическому наследию преподобного Феодора Студита (759–826). Данный том содержит Творения нравственно-аскетические преп. Феодора и включает в себя цикл проповеднических произведений этого святого отца для монашествующих под названием «Великое оглашение» (части I–III).

Преп. Феодора называют святым отцом, немало сделавшим для византийского монашества, вернувшим его в IX веке на стезю общежительного устроения; плодовитым церковным писателем, талантливым и неутомимым проповедником, ярким гимнографом, суровым аскетом, исповедником, много пострадавшим от византийских императоров за свои православные церковно-канонические и догматические взгляды; возобновителем столичного Студийского монастыря, а также организатором нескольких монастырей и их духовным и административным руководителем. Благодаря яркому и доступному содержанию огласительные поучения преп. Феодора Студита были весьма популярны в Византии, читаемы в средневековой Руси, а также сохраняют свою актуальность и по сей день, и в особенности для монашествующих.

Открывает настоящее издание предисловие митрополита Ташкентского и Среднеазиатского Владимира. «Великое оглашение» преп. Феодора предваряется вступительной статьей известного отечественного византолога, профессора, доктора церковной истории И. И. Соколова «Преподобный Феодор Студит, его церковно-общественная и богословско-литературная деятельность. Исторический очерк», а также двумя древними Житиями преп. Феодора, дополненными данными из третьего Жития.

Тексты трудов преп. Феодора Студита сопровождаются богословскими, церковно-историческими и текстологическими комментариями. В конце книги помещен указатель цитат из Священного Писания, а также именной, географический и предметный указатели. Редакция надеется, что это издание привлечет к себе внимание преподавателей и студентов духовных учебных заведений и просто вдумчивого православного читателя, не равнодушного к святоотеческому наследию и его неотъемлемой составляющей – аскетическому наследию преп. Феодора Студита.

---

67. Это именно и случилось с тобой самим, который склонил свой ум к тлетворным речам и, увы, дерзнул назвать святые иконы идолами, как к какой-нибудь крепости, прибегая к древнему Закону и оттуда извлекая для себя доказательства, что не следует ни благоговеть, ни воздавать какую бы то ни было честь твари, или рукотворенному, или какому-нибудь иному из изображаемых предметов. Но, во-первых, тебе, император, нужно было принять в соображение, что с пришествием благодати Закон отменен; соблюдать его теперь было бы совершенно нелепо; иначе мы должны бы обрезываться и субботствовать и исполнять все прочее, что написано, дабы не казалось, что мы соблюдаем Закон наполовину. Потом [нужно] иметь в виду и то, что Закон был дан для людей, только что вышедших из Египта и имевших наклонность подражать обычаям египтян. А египтяне между всеми народами, создавшими идолов, были самыми злосчастными, распространяя почитание на самые мерзкие сравнительно с другими предметы. Поэтому, давая Закон людям, воспитанным в среде их, пророк и запретил подобие всякого вида (Исх. 20:4; Втор. 4:16–19 и др.), как очень склонным к обольщению и жадно стремившимся к рукотворенному. Поэтому-то, как оказывается, он не всегда соблюдал это, устроив для скинии херувимов (Исх. 36:8) и поставив их над очистилищем. Они были тогда предметом высокого почитания и страха.

В Своем воплощении Бог показал подобие Своего славного образа

68. [Col. 177] Но пришедшая к нам благодать избавила от всего этого и привела к лучшему и гораздо более достойному почтения. Ибо что выше и славнее, чем то, что предвечный и непостижимый Бог явился нам во плоти и всем показал подобие Своего славного образа?

Лучше же сказать, чтобы объяснить тебе это с самого начала, когда Творец наш и Бог, создавший человека для добра, увидел, что он, низвергнут грехом и лишился того, что было в нем по образу [Божию], то Сам благоволил по неизреченному Домостроительству принять нашу плоть, чтобы и павшего воздвигнуть, и испорченную красоту образа преобразить. Поэтому, усвоив Себе все наше естество, Он сохранил неслитными свойства обоих естеств, именно Божеского и человеческого, при неизреченном соединении и смешении их. Этим самым Он дал нам [основание] оказывать честь, благоговение и поклонение образу Его святой плоти, дабы мы на иконе самыми глазами видели чудо Его Домостроительства и вместе с тем от изображения Христа на иконе обращали умственные взоры к мысленному и не имеющему формы образу Божию, непрестанно стремясь к Нему и не совращаясь ничем земным.

Божественный образ

69. А чтобы мы с точностью знали Божественный образ, Сам Спаситель наш, облекшийся в него, напечатлел и изобразил вид Своего лика, приложившись им к убрусу, и послал его к Авгарю по его просьбе. Это был верующий муж, начальник Эдессы. Прикоснувшись к этому Божественному изображению, он познал неизреченную его силу и ясно поведал всем благодать, исцеленный таким образом от долгой и неизлечимой болезни, которой был одержим, и получив облегчение как телесное, так и душевное. И Лука, составивший Святое Евангелие, начертав икону Господа, оставил потомству многоценный труд. Также весьма многие другие из живших после, изобразив многие из святых икон, сохранили повсюду письменно засвидетельствованным почитание их. И нет ни места, ни страны или где-либо и какого бы то ни было жилища, где бы ни воздвигались открыто иконы, потому что это дело для всех священно и благодаря времени и своему достоинству стало почтенным. Итак, почитание икон, проповеданное в течение восьмиста и более лет, утвержденное всеми и распространившееся вместе с христианством (так как то и другое, христианство и изображение на иконах, сочеталось вместе), ты теперь решился в короткое время и по одному только капризу твоей воли уничтожить и бесчестно насмеяться над тем, что достойно чести.

Разница между иконой и идолом

70. И ты не убоялся самого спасительного имени, а назвал божественные и святые иконы идолами (о, невежественное непонимание слов!). Откуда и от кого ты научился этому? [Col. 180] Или кто преподал тебе, что название иконы и идола есть одно и то же? Так не рассуждал никогда ни один из божественных отцов; кроме того, это не соответствует и самому делу. Ибо как [может быть это], когда они невыразимо много разнятся между собою не только по наименованию, но гораздо больше и по сущности их первообразов? Именно, идол есть и называется так, когда представляет собою подобие демона или чего-либо иного, что постыдно боготворили эллины, то есть гнусное [подобие] гнуснейшего, негоднейшее негодного. Ибо какова причина, таково, конечно, и производное от нее; чей первообраз мерзок, того и производное не менее отвратительно. Первообраз же иконы достоин почитания, ибо она изображает черты какого-либо святого или даже Господа святых, и изображение на доске достойно созерцания. Тогда как это последнее есть действительно изображение истины, то [первое] есть подобие лжи и обмана. Так и понималось сведущими относительно этого различие имен: идолом они называли ложное изображение, иконой же – подобие чего-либо истинного.

Икона и Крест

71. Если же вы, император, отвергаете чествование иконы, а крест считаете достойным почитания, то я, во-первых, не могу понять этого, потому что почитание той и другого неразрывно соединены вместе (ибо вместе икона и вместе крест, поскольку явление Господа сообщило славу обоим), а вами теперь одно из двух выделяется: одно получило лучший жребий, другое же выброшено и отвергнуто. Затем я спрошу тебя, о истолкователь Ветхого Писания: каким образом Закон называет крест достойным проклятия (ибо говорит: проклят есть висяй на нем – Втор. 21:23), а ты, воздавая ему почитание, тем самым дозволяешь себе неуважение к Закону? Лучше сказать, ты становишься виновным в двух противоположных действиях, когда не вполне согласуешься с Законом, коего, однако, ты неизменный страж, и в таком случае наполовину согласуешься с нами, коих решил всячески преследовать. Так как ты надумал быть нечестивым, то тебе следовало бы не исповедовать ни креста, ни иконы, чтобы таким образом поступать последовательно с самим собой и как прилично стражу Закона. Но противно здравому смыслу такое нечестие, которое побивает само себя и отдаляет от всего хорошего тех, кем овладевает. И ты сам, однажды пленившись им, совсем не размыслил о том, что должно, послушавшись единственно льстецов, кои стараются привлечь твое расположение, говорят угодное и преследуют только приятное и скоропреходящее.

72. Мне также приходится удивляться, как вы позвали нас на суд, имея такие мысли и намерения. Кто же будет судьей между обеими сторонами? Кто произнесет приговор о том, какая победила, если все наперед преданы вам и преклонились пред властью из страха наказаний? Ибо угрозы и муки ожидают тех, кто не действует заодно с вами. [Col. 181] Прекрасно сказал некто из прежде нас бывших, что первое благо – полный разрыв с вами, назвав при этом еретиков зверями в человеческом образе и слова их и нравы тлетворными и пагубными, поэтому следует как можно больше уклоняться от них и, если возможно, даже не сходиться с ними[467]. Итак, с такими людьми какое-либо собеседование не только излишне, но и прямо вредно».

73. Выслушав эту речь преподобного и поняв, какая сила заключается в ней, император исполняется одновременно гнева и страха: гневом воспламеняется вследствие слов, какими тот обличал его; страх же чувствует от силы его доводов, находя ее великой и неотразимой.

Однако, уступая больше гневу, которым и больше всего был одержим, он стал поносить [Феодора] непристойными словами и разразился против него очень суровой речью, изменяя голос, чтобы возможно больше застращать. «Знаю, – сказал он, – о ты, – называя его по имени, – что, как всегда, полный безумия, ты говоришь и думаешь много о себе, так и теперь с вашей стороны бранная речь и желание спорить, причем называешь нас несправедливыми и неразумными в действиях и дерзко поносишь нас всяческими хулами, говоря, что даже собеседование с нами не только излишне, но и вредно, как будто ты обращаешься с речью не к императору, а к кому-либо из простого народа. Но, как думается, ты осмелился говорить против нас, желая объявить себя мучеником и нас вызывая на то, чтобы приговорить тебя к смерти. Однако мы не так-то легко исполним желательное тебе, охотнику до этой славы, и не прежде подвергнем ссылке или какому-либо иному наказанию, чем опять не выслушаем вас и в удобное время не исследуем доказательств каждой из сторон, чтобы догмат, одержавший верх, не подлежал ни малейшему сомнению и чтобы вы в своем поражении лишились всякой защиты». Так говорил нечестивый, опираясь на высоту власти и готовый наказать всех вместе и каждого порознь, притом же (чтобы его намерение казалось убедительнее) как таких, которые сначала были приведены на суд и уже таким образом получили обвинительный приговор.