Яцек Дукай - Лёд

• Название: Лёд
• Автор: Яцек Дукай
• Жанр: Научная Фантастика

1924 год. Первой мировой войны не было, и Польское королевство — часть Российской империи. Министерство Зимы направляет молодого варшавского математика Бенедикта Герославского в Сибирь, чтобы тот отыскал там своего отца, якобы разговаривающего с лютами, удивительными созданиями, пришедшими в наш мир вместе со Льдом после взрыва на Подкаменной Тунгуске в 1908 году…

Мы встретимся с Николой Теслой, Распутиным, Юзефом Пилсудским, промышленниками, сектантами, тунгусскими шаманами и многими другими людьми, пытаясь ответить на вопрос: можно ли управлять Историей.

Монументальный роман культового польского автора-фантаста, уже получивший несколько премий у себя на родине и в Европе.

---

— То есть как это: невозможно заслонить. Ведь я…

— Dammit[52], пошевелите головой, молодой человек! — рявкнул Драган, потом закинул ногу на ногу и затянулся папиросой.

Вспомнились экзамены в университете и то характерное раздражение профессоров, которые из последних сил удерживаются, чтобы не взорваться перед лицом взывающей к небу о мести тупости студента — а студенту при этом еще труднее собраться с мыслями — следовательно, профессора при этом раздражаются еще сильнее — вот студент живьем горит и мечтает лишь о том, чтобы убраться с глаз преподавателя — и тот прогоняет тупицу разочарованным жестом руки. Убрался от экзаменационно-расстрельного взвода, и вернулся к жизни и разуму.

Вот теперь он может показать свой гений и знания. Но не может, никто не спрашивает.

Точно так же, не тот хороший сапер, кто способен разрядить макет мины, но кто разряжает мины настоящие, угрожающие разорвать его на куски — так и не тот является хорошим студентом, кто просто проявляет свои знания и умения, но кто способен представить свои знания и умения перед строжайшими экзаменаторами.

Поначалу я-оно долгое время считало, будто бы это всего лишь обобщение, служащее лишь для оправдания университетских бездельников; потом поняло, что такой раздел проходит и среди людей вообще, в любой сфере деятельности. Сколько есть таких, что прекрасно справляются с любым жизненным эрзацем, но когда приходит время испытаний в жизни реальной — у них трясутся руки? Первые ученики в науках, не имеющих какой-либо ценности или значения, готовые дать ответ на не заданные вопросы, всезнайки через минуту после того как. Вот если бы им было позволено сделать еще один подход, дали разрядить еще одну мину, подарили еще одну жизнь…!

— Это реакция, возбуждаемая тьветом, так? Я заслонил источник тьвета, реакция прекратилась.

— Зимназовый никель с КТ-симметрией. На тьвет реагирует как чистый тунгетит. В фитилях тьвечек сжигают углеродные соединения тунгетита, а в дешевых тьвечках — даже один только перемороженный углерод. В свою очередь, некоторые реакции окисления криоуглеродных изотопов…

— Зачем Михаилу было нужно такое оружие? Что, в Экспресс пробрался переодетый лют? — захихикало я-оно.

Драган задумчиво присматривался к сгоревшей спичке.

— Я не работаю на Российско-Американскую Компанию. И Линия на Аляску не имеет с этим ничего общего. Я вообще не занимаюсь сухопутной инженерией.

— Вы даже не инженер?

Тот едва усмехнулся.

— Знаете, учился, но диплом инженера как-то и не получил. Докторские диссертации — это да.

— Следовательно, здесь не идет речь о промышленном саботаже? Тогда, почему вас хотят убить?

— Не удивлюсь, если окажется, что Победоносцев платит за мою голову миллион рублей. Вы слышали, что с нами едет зять третьего по значению пайщика Сибирхожето? В этом видели какое-то обеспечение… Петр следит за Павлом, который следит за Иваном, что держит бритву у шеи Петра. Эти двое охранников — poor bastards[53] — по отношению к скольким господам им приходилось оставаться лояльными? Вот их и разорвало на клочья, словно лошадями, что тянут в четыре стороны света. И снова же — кого прислали по тревоге? Не явных жандармов, но каких-то отставных чиновников из Третьего Отделения Личной Императорской Канцелярии, брюхатых бюрократов, которые, только представьте, сегодня являются агентами охраны, ба, даже имеют на это бумаги! — Американец затушил папиросу. — Я не должен был бы обременять всем этим вас, господин Герошевский, или как там вы желаете называться, молодой человек. Раз вы не отдадите револьвер — а на что он вам, если не на продажу? — ну что же, не отдавайте. Но прошу держать ухо востро. Вы правильно догадываетесь, здесь есть чего бояться. Тем выступлением перед княгиней вы объявились всему поезду, вас могут принять за Бог весть кого; и что может быть проще, как сунуть рубль проводнику, как сунул я, и узнать, по каким это министерским бумагам вы едете?

Он поднялся.

— Если бы как-нибудь в будущем я мог… Еще правадник сообщил, что вы едете до Иркутска, это правда? Второй вагон, номер восемь, то есть — Н. Можете не сомневаться, вашего участия я не забуду.

— Меня зовут Бенедикт Герославский, mister Драган.

— Интересно складывается, поскольку и я тоже вынужден скрываться за фальшивым именем. Ммм, ладно, сейчас это не имеет никакого значения, мы уже в пути. Вспомните слова великого Гёте. Путешествие — словно игра; всегда его сопровождают либо выгода, либо потеря, и, как правило, с самой неожиданной стороны. — Он поправил перчатки. — Меня зовут не Драган; просто, родом из задруги Драганиц, отсюда и псевдоним. Я имею гражданство США, но родился сербом, в Смиляне, в Хорватии. Вполне возможно, что вы уже слышали мое имя. Я Никола Тесла.

Он чопорно поклонился и вышел.

В полночь Транссибирский Экспресс проехал девятьсот семидесятый километр Магистрали. Первый день путешествия закончился.

Глава третья

О логике двухзначной, трехзначной и вообще никакого значения не имеющей, а так же о логике женской

— Господи, господин Бенедикт, ведь не можете вы вообще не есть!

— Qui dort dine[54]. Впрочем, заплачу, мне принесут, что осталось от завтрака.

— Ну ведите же себя разумно! Откройте, пожалуйста.

— Я еще не встал.

— Это очень нездорово столько спать, от этого меланхолия входит в человека, апатия душит, и мучает мигрень.

— И долго вы собираетесь так кричать через двери?

— Стенки тут не намного толще.

— Ну панна и въелась! Ваша уважаемая тетя не научила вас, что к незнакомым мужчинам навязываться не следует?

— Мне позвать тетку? Тетя!

— Ну ладно уже, ладно!

Панна Елена Мукляновичувна: в белой шелковой блузке с покрывающими пальцы кружевами, с вороново-черной бархаткой на шее, стиснутая высоким корсетом, в узкой бежевой юбке, из под краешка которой видны только носки кожаных туфелек, с черными волосами, взбитыми в кок, пронзенный двумя шпильками с серебряными головками. Темные глаза, бледная кожа, вдобавок еще подбеленная пудрой — если бы не легкий блеск на губах, выглядело это так, словно из девушки спустили всю кровь и румянец. Гостья присела возле маленького секретера, отведя ноги влево, так что мягкая материя стекала от бедер одной длинной волной. Пальцы она сплела у коленей.

Я-оно не поднялось, чтобы ее приветствовать; сидело на застеленной покрывалом кровати у окна, набросив на сорочку мягкую куртку.

Панна Мукляновичувна глядела словно гувернантка на упрямого шестилетнего бутуза.

Я-оно отвернуло взгляд к дождливому пейзажу за стеклом.

— Двери за панной захлопнулись — что люди подумают.

— О Боже! — шепнула панна Елена голосом a la Frau Блютфельд. — Скандал! — Обрадовавшись, она хлопнула в ладоши. — Так!

Я-оно прижало висок к прохладному стеклу.

— Сдаюсь.

Девушка неодобрительно фыркнула.

— Вначале, может, кавалер вынет руки из карманов.

Я-оно вынуло.

— Ну, и почему так… Ах! — Здесь она, наконец-то, смешалась — но очень ненадолго, поскольку тут же на ее лице появилось новое выражение. — Ай как нехорошо! Папочка не смазывал мальчику пальчики уксусом? А если кавалер так уже проголодался, тогда, тем более, лучше съесть завтрак, а не собственные пальцы.

Этот ее тон… Либо она воспитывала младших братьев, либо и вправду работала гувернанткой. Правда, гувернантки не часто ездят первым классом Транссиба.

— Ничего забавного здесь нет. — Я-оно ударилось головой о стекло раз, другой, еще сильнее. — Панна нашла себе развлечение на время поездки, а меня…

— Да как вы можете!.. Я тут беспокоюсь, понимаете, чуть ли не на посмешище себя выставляю, чтобы вас на свет божий вытащить, христианским милосердием ведомая… — но к этому моменту она уже снова улыбалась, чертик уже прыгал в ее зрачках и на дрожащем уголке губ, — а вы… смеете говорить такие вещи!

Она явно ждала ответа, сделанного таким же легким тоном — тогда бы расхохоталась, я-оно предчувствовало, насколько заразителен ее смех, которому невозможно было бы сопротивляться; итак, она бы громко рассмеялась, после чего все бы пошло по проторенному пути — к большей естественности, откровенности и открытости. Именно так знакомятся с людьми, именно так из незнакомых делают знакомых, из подобного материала лете всего выстроить мост, соединяющий берега чуждых миров. А панна Елена была опытным инженером по возведению межчеловеческих мостов, это было очевидным с первого взгляда: несколько слов, которыми мы спешно обменялись в тесном коридоре — и вот уже шуточки, сердечные подколки. То что она землячка — особого значения не имеет. Собственно, никакого значения не имеет и то, что она говорит, на каком языке. Рассмеется — и этого уже достаточно. Если бы встретить ее в Польше, на варшавской улице, понятно, не могло бы все пройти так быстро и гладко, но — ведь это же Транссибирский Экспресс, поездка, волшебное время, часы — словно дни, дни — будто месяцы. Хочешь — не хочешь, рассмеешься.