Евгений Орел - Черно-белый Чернобыль

• Название: Черно-белый Чернобыль
• Автор: Евгений Орел
• Жанр: Русское современное

На момент аварии на Чернобыльской АЭС Евгений Орел жил в г. Припять и работал в городском финансовом отделе. «Чёрно-белый Чернобыль» написан на основе авторских впечатлений и находится на стыке документальной повести и публицистики, представляя собой отчасти срез общества середины 80-х годов прошлого столетия.

Техническая сторона катастрофы в работе почти не затронута. Снабдив название повести скромным подзаголовком «Записки обывателя», автор фокусируется на психологических аспектах послеаварийного периода. Здесь и порядочность, и нечестность, и трагедия, и любовь, потому что такова она жизнь в её сложности и многообразии.

---

Начальника финансового управления на месте не оказалось. Пришлось идти на ступень выше – к зампреду по финансам, А. А. Запорожцу, очень уважаемому пожилому человеку, Профессионалу с большой буквы. Я вручил ему «предписание», в котором сообщалось, что такому-то (мне, то есть) следует предоставить для проверки такие-то цифры. Решительно вдавив едва начатую сигарету в пепельницу, зампред недоуменно пожал плечами:

– А зачем вам?

– Мне поручили, вот и выполняю, – я уже испытывал неловкость от визита в своё прежнее ведомство, да притом в амплуа проверяющего.

– Неужели они там не соображают, что сейчас не до этого? А вы сами-то! Вы же у нас недавно работали?

– Да.

– Кажется, Чернобыльский райпотребсоюз? Председатель ревизионной комиссии?

– Да. («Надо же, какая память!»)

– Вы же должны понимать, что сейчас творится! Людей эвакуировали, надо налаживать снабжение. А скоро и ваш район будут вывозить. Мы как раз занимаемся подготовкой магазинов и складов. Вы же помните, сколько там всего.

Я-то помнил. И прекрасно осознавал идиотизм ситуации: явился некстати, не вовремя и, вообще, не к месту. Но, в конце концов, дело есть дело. В одном из кабинетов меня усадили за стол и давай подносить разные талмуды. На память пришли слова бывшего коллеги-ревизора: «Ты запомни, Женя, ревизор никому не нужен: ни тем, кого он проверяет, ни тем, кто его посылает на проверку, а то ведь нароет чего…». Ну, я вряд ли мог бы чего «нарыть», да и пришёл не за этим. Однако сейчас, когда действительно не до проверок, я почувствовал себя ВООБЩЕ никому не нужным.

И тут меня будто перемкнуло: «Сегодня же вторник! На курсах – учебный фильм!» Возможно, в другое время я бы и не вспомнил. Не выходные ведь, значит, в Киев мне всё равно не попасть, разве что в командировку. Но сегодня-то я здесь, так почему и не сходить?… Может, и ОНА там будет…

Быстренько закончив проверку, отнёс материал в облфин. Спросил, не нужно ли чего ещё, и, получив отрицательный ответ, не пошёл, не побежал, а – полетел! И не столько на фильм, сколько на встречу с «таинственной незнакомкой». В мыслях я продолжал именовать её Мариной. Только бы она пришла!

В этот раз мы тренировали восприятие английской речи на слух с помощью фильма… «Пираты 20-го века». Дубляж оказался на высоте. Прежде я и представить не мог, что Вельяминов, Ерёменко, Нигматулин могут так естественно «говорить» по-английски. Когда же фильм закончился, Наталья Анатольевна (преподаватель) спросила у «Марины»:

– Таня, а правда – Женя чем-то похож на Сергея? (Главного героя.)

«СТОП!!!»

«ТАНЯ???»

Я будто перестал понимать происходящее. Ведь уже и надеяться забыл, что кто-нибудь назовёт её по имени. Получилось как по Зеланду: снизил важность желаемого – и всё сбылось.

«Итак, она звалась Татьяна…»

– Ну, наконец-то! – вырвалось у меня вслух.

– Что, Женя? – спросили несколько голосов.

– А, нет-нет… Sorry, I am talking to myself ( англ.: извините, это я сам с собой ).

– Ну да, приятно поговорить с умным человеком, – под общий смех прокомментировал Славик, отличавшийся способностью обхохмить любую ситуацию. В том не раз мы убеждались, особенно во время занятий.

Постепенно разбрелись каждый по своим делам. А меня охватило сладкое ощущение счастья и внутренней лёгкости. Как после трудного экзамена. Но что это я говорю? С чем сравниваю? Такого счастья у меня никогда не было, потому что… НЕ БЫЛО НИКОГДА! Хотелось петь на всю Жилянскую:

I got the world on the string

Sitting on the rainbow

Got the string around my finger

What a world!

What a life!

I’m in love… [3]

Я встретился глазами с Таней… с ТАНЕЙ!!!… и мы без слов поняли, что на Оболонь нам и сегодня – вместе… И не только на Оболонь… И не только сегодня…

Глава 7. Скептики-паникёры. Будни-праздники. Розы-гладиолусы

В среду 30-го я опять в облфинуправление. С утра пораньше. Впрочем, это субъективно, а как для меня, так и девять утра это рань-преранняя. Всегда мечтал, чтобы до одиннадцати рабочий день даже не смел начинаться. Ну, не важно. Девять, так девять.

Пока на кухне допивал кофе, в прихожей на тумбочке заливался новостями «брехунець». И всё об одном: как на местах идёт Перестройка. К тому времени это хорошее, но уж больно заезженное, слово порой вызывало тошноту. Чуть ли не каждый чиновник или рабочий, едва дорвётся до эфира, начинает с того, что «мы поддерживаем перестройку», «одобряем политику партии и правительства» и прочая штампованная дребедень. В потоке «одобрямсов» как бы между делом прозвучало, что работы на ЧАЭС ведутся не то в штатном, не то в ином «правильном» режиме. Типа всё нормально, уровень радиации – в основном в пределах нормы. «В основном»? Ну и на том спасибо! Звучали также сравнения с естественным фоном. И, выходит, ситуация не так уж и плоха?… Хм… Ну так… Если всё в норме или около, то на кой ляд вывезли людей? И, опять же, когда это закончится?

...

Года три спустя прочёл, что после аварии все нормы радиоактивного загрязнения – воды, воздуха, почвы и т. п. – были увеличены, притом некоторые чуть ли не во сто крат. Из вторых рук знаю, как перед обнародованием приукрашивались сообщения о радиоактивном фоне в Киеве и области. В 86-м году под словами «в пределах нормы» можно было подразумевать всё, на что хватит фантазии. А уж если писали «незначительно превышает…» – это означало «полный привет».

На улице вроде ничего не изменилось. Внешне. У входа в метро бабульки торговали цветами. Пока торговали. Потом уже милиция начнёт их гонять, когда цветы попадут в разряд злостных разносчиков радиации. И всё же, на пути к метро я не мог не заметить двух отличий даже от вчерашнего дня. Первое – выражения лиц окружающих. Не у всех, правда, но появились черты обеспокоенности, напряжённости. А второе – слова «Чернобыль» и «радиация» слышались чаще, чем «доброе утро».

Официальное сообщение об аварии прозвучало обтекаемо и малопонятно. Приходилось вчитываться между строк. Мы давно привыкли, что СМИ нас попросту дурят. Особенно если дело касается чрезвычайных происшествий, катастроф, прочих событий, способных подорвать престиж советского государства в глазах добропорядочных граждан.

Как тут не вспомнить Куренёвскую трагедию 1961 года в Киеве, унесшую около двух тысяч жизней? Информацию о ней замалчивали до конца 80-х. То есть прежде, до эпохи Гласности, катастрофы «не было». [4] Власть имущих беспокоило не само ЧП, а то, что о нём узнают все. И ничего, если там, «за бугром», что можно списать на буржуйскую пропаганду. Главное – своих держать в неведении, чтобы у них не возникали вопросы и сомнения.

И потом, как я уже говорил, для эвакуации припятчан власти мобилизовали 1100 автобусов. В каждом по 2 водителя, у которых семьи, соседи, друзья, то есть достаточно кому рассказать об увиденном. А далее – по цепочке, из уст в уста: «На атомной что-то случилось. Столько автобусов нагнали! Весь город вывезли!» – примерно так.

Реалии, пусть и пока неочевидные, никак не хотели совпадать с прилизанными официальными сводками. Вопросов меньше не становилось, равно как и оснований для любых выводов.

Влившись в пассажиропоток, я обнаружил, что в народе уже появились «знатоки» атома, охотно делившиеся фрагментами не-понятно-откуда-взятых сведений.

Те, кто относил себя к «незнатокам», составляли две большие группы: скептики и паникёры. Первые уверяли, что вся эта «петрушка» не протянет недели-двух и беспокоиться не о чем. А уж киевлянам – тем более. Вторые – паникёры – предрекали чуть ли не конец света.

Между скептиками и паникёрами локоть в локоть протискивалась узенькая прослойка «реалистов». В какую категорию включить себя, сам не знаю. Да и как ты людей ни классифицируй, темы аварии, радиации, вывоза населения и даже… Хиросимы и Нагасаки (!) неотвратимо заполняли разговорное пространство....

От кого-то я узнал, что при облучении следует пить… йод. Очень удивился: «Как, прямо из бутылёчка?» Выяснилось, что есть такие препараты, – йодистый калий, сайодин, – только принимать их надо в первые часы после заражения радиоактивным изотопом йода. Зачем? А чтобы насытить щитовидную железу нормальным йодом и не дать ей усваивать тот самый изотоп. Ведь свято место пусто не бывает, в том числе и в щитовидке.

Когда речь идёт о «паникёрах», я не вкладываю в это понятие ни йоточки негативного смысла. Скорее, паникёрство можно отнести к особенностям восприятия информации. Да и нельзя списывать со счетов базовый инстинкт самосохранения, действующий у разных людей совершенно по-разному.

...

Позднее, когда руководство страны Советов и Украинской ССР признало серьёзность ситуации, налево и направо полетели неологизмы вроде «радиофобии», а также ярлыки – «безответственность», «паникёрство» и другие. Сам Горби [5] в одной из длинных и нудных речей проронил фразу «некоторые попросту говоря сбежали». Конечно, он имел в виду не простых людей, а партийных и советских руководителей, на которых возлагалась ответственность за проколы первых пост-аварийных дней. Оставлю эти обвинения без комментариев, разве что со ссылкой на знаменитое «Жираф большой, ему – видней».