Михаил Иржавцев - Данэя

• Название: Данэя
• Автор: Михаил Иржавцев
• Жанр: Философия

Роман-антиутопия.

В древние и средние века количество ученых исчислялось единицами — в наше время их количество огромно и будет увеличиваться всё больше и больше благодаря научно-техническому прогрессу. Но чем может быть чревата эта, существующая уже, тенденция вытеснения физического труда интеллектуальным?

Будущее на Земле — непонятно, насколько дальнее. Сверхвысокий уровень развития всего, и общество, состоящее почти из одних ученых-интеллектуалов. А тех, кто непригоден для интеллектуального труда, «неполноценных», безжалостно используют. Как ресурс органов для хирургических пересадок интеллектуалам, упрощенного удовлетворения сексуальной потребности, производства всяческих опытов наряду с животными. И — для вынашивания детей «неполноценными» женщинами.

Лал, историк и мыслитель, единственный понял, к чему ведет подобное разделение человечества: царству сверхсовершенных роботов, заменивших людей, во главе с немногочисленными бесчувственными гениями и строго потребным этим гениям количеством умственно выродившихся «неполноценных». Он начинает борьбу за его ликвидацию; её после его гибели продолжают его друзья, Дан и Эя, — борьбу долгую и полную острых драматических моментов.

---

— Прости за беспокойство, — тихо произнес Марк.

— Ты не передумал? Положение критическое.

— Я знаю. Но я уже говорил тогда: повторять не буду. Не имею право — и не хочу.

— Ты слишком нужен сейчас.

— Все равно: этого нельзя делать.

— Твой отказ пока ничего не изменит.

— А мое согласие изменит наверняка: я потеряю право открыто смотреть в глаза моим мальчикам.

— У меня — тело неполноценного.

— Ты тогда еще не знал.

— У Ли четвертая часть от доноров. Зато он успел распропагандировать почти весь Малый космос.

— Из интервью Ли при публикации исключили одну фразу: «Когда я думаю, что мое спасение стоило жизни людям, взятой без их согласия, мне хочется умереть».

— Марк…

— Не надо, Дан. Ты сам знаешь, что не должен мне этого говорить. Все — или ничего, Дан. Мне стыдно будет жить с сердцем, отнятым у донора.

— Марк, они могут не спасти тебя.

— Пусть так. Моя смерть будет иметь смысл. Сядь-ка, Дан. Лал понял бы, что я — не могу иначе. А я ведь немало мешал ему говорить во весь голос.

— Ты сберег его.

— Я делал это только из страха за него: я любил его — но считал, что он заблуждается.

— Не вини себя.

— Поздно я понял его. Жить мне, все равно, осталось немного — а я слишком мало сделал для него. Для нас всех.

— Ты опубликовал его книги.

— Ты сделал бы это и без меня. Нет уж: если я умру сейчас, то с сознанием, что успел сделать нечто существенное. Люди скорей поверят в наши идеи — идеи Лала. Как сказал древний мудрец, Гиллель: «Если я не за себя — то кто за меня? Если я только за себя — что я? Если не теперь — то когда же?»

Марк закрыл глаза: разговор утомил его.

— Посиди немного со мной, — шепотом попросил он.

Потом он раскрыл глаза, слабо улыбнулся:

— А может, еще и обойдется. Успею увидеть твоего внука. Ну, теперь иди! Скажи только врачам, чтобы оставили меня в покое: пусть не пристают с пересадкой.

У входа в клинику Дан столкнулся с товарищами Сына: Ивом, Уно и Александром.

— Сеньор, ты был сейчас у него?

— Как он?

— Вы откуда знаете, что он здесь?

— Врач сказал.

— Врач? Почему?

— Он нас видел раньше. Когда мы провожали Деда от тебя.

— Кого?

— Редактора Марка: мы так зовем его.

— С ним тогда произошел приступ. По вызову прилетал этот врач.

«А, старый знакомый!» Вот когда, значит, это было.

— Почему не сообщили об этом? Хотя бы — Лалу?

— Дед не велел.

— Можно будет навестить его?

— Я дам знать, — он не стал больше ничего говорить им.

… Марку было немного лучше на следующий день.

— Вот видишь: опять обошлось. Рано панику подняли. Привыкли, понимаешь, чуть что — спешить со своими любимыми пересадками. Хорошо, что я не дал.

Дан не стал спорить.

— Улучшение временное — нового приступа следует ждать в любой момент. И тогда произойдет инфаркт: это может значить одно — его конец, — сказал ему врач.

Но он не стал говорить об этом Марку. И не пытался больше уговаривать его.

— Лейли — не знает обо мне?

— Нет.

— И не надо: ей нельзя волноваться.

— Я сказал только Эе. И твои трое ребят знают: они приходят сюда.

— И сейчас здесь?

— Здесь.

— Славные ребята. Ты попроси пропустить их ко мне.

— Тебе нужен покой.

— Мне хорошо с ними. Они бывали у меня дома: я привык к ним.

— Знаешь, они называют тебя Дедом.

— Знаю, — Марк улыбнулся. — Попроси: пусть их пропустят.

Марку день за днем потихоньку становилось лучше; он посмеивался над опасениями врачей — но они не спускали с него глаз.

Худшее, что могло произойти, во всяком случае, оттягивалось. Другая забота вновь заняла первое место: Лейли должна была родить со дня на день, и Дан держал ее почти под непрерывным контролем. Роды предстояло принимать ему.

— У него большой опыт: он первоклассный акушер, — подбадривала Эя Лейли.

… Дан связался с Марком — извинился, что не сможет навестить: у Лейли начались схватки.

— И чудесно. Нечего ко мне ехать. Сообщи, когда он родится, — я буду ждать.

И вот Дан держит новорожденного. Теперь уже — своего внука. Рядом Эя, ассистировавщая ему.

Обработав ребенка, поднес его к Лейли: показать. Потом позвал Сына и Дочь.

— Держи! — сказал он Сыну. — Твой!

— Маленький! — Дочь сияла.

И в эфир пошло сообщение: ребенок родился! Марку, Еве, Ли, Полю, Рите, — и тысячам других, с нетерпением ждавшим этой вести.

И следом за радостным событием, совершившимся днем, другое. Ночью: инфаркт миокарда — у Марка. Дан сразу же уехал в клинику.

Лейли лежала, время от времени просыпаясь и посматривая в сторону детской камеры, где спал маленький. Лал дежурил возле сына. Обоим ничего не сказали о Марке.

Марк был плох: инфаркт, довольно обширный — правда, в меньшей степени, чем ожидали врачи. Но они не скрывали опасений, что за ним следом может почти сразу последовать второй. Марк лежал неподвижно; но состояние, казалось, опять сколько-то улучшилось.

— Ведь и до применения пересадок большинство не погибало от инфаркта, — сказал Дан врачам.

— С таким сердцем — спасти удавалось редко. Повторный инфаркт может сразу убить его. Он приносит себя в жертву собственным взглядам.

— Мы вправе делать это: не щадить себя самих. Мы против использования доноров-смертников. Нас будет все больше, и вам следует искать другие средства лечения.

— Это сложно.

— А система непрерывного наблюдения?

— Конечно: самое эффективное, что может быть. Но о ней мы пока можем только мечтать. Ты же знаешь, как ее трудно создать.

— Знаю.

— Поэтому надо спасать пока людей существующим надежным способом.

— Нет: он бесчеловечен. Надо бороться за создание СНН.

— В этом мы готовы поддержать тебя.

— Врачи — представители самой гуманной профессии. Я верю, вы все поймете, что нельзя спасать жизнь одних, отнимая ее у других: врач — не может быть одновременно убийцей.

— Но сейчас — мы не в состоянии иначе спасти твоего друга.

— Ему же опять немного лучше.

Врачи пожали плечами.

Марк лежал не шевелясь. Взгляд его уходил куда-то внутрь: о чем-то он думал. Говорить почти не мог. И только спросил:

— Маленький как там?

Дан рассказал ему; впрочем, он слишком мало видел внука.

— Жаль, что мне не придется увидеть его не на экране!

… Дан сказал об этом Эе.

— Если бы можно было привезти ребенка в клинику.

— Как он?

— По-моему, слабеет непрерывно.

— Мы должны выполнить его последнее желание.

— Как сказать Лейли?

— Я это сделаю. А ты подготовь Марка.

…Лейли протянула сына к Марку. Он смотрел, жадно: маленький, удивительный человечек. От присутствия его вдруг куда-то ушло ощущение неотвратимой, близкой смерти: малыш прогнал ее.

А он сморщил личико и стал плакать, до смешного отчетливо издавая: «Ля, ля!» В глазах Марка появилось недоумение.

— Его скоро пора кормить, — сказала Лейли: — раскричался раньше времени. Придется уходить. — Эя увидела, как сразу погрустнел Марк.

— Корми здесь! — сказала она.

Малыш энергично сосал. Марк смотрел, и в лице его все больше читалось умиротворение, глаза лучились теплом.

— Хорошо! — прошептал он, когда Дан склонился к нему, прощаясь. — Прекрасно! Если я все-таки не выкарабкаюсь, то умру спокойно. Скажи ребятам, что Дед ждет их сегодня.

— Дедушка! Ты выздоровеешь — мы с тобой положим его в коляску и пойдем вместе гулять, — сказала Дэя, целуя его на прощание.

— Обязательно, девочка!

А ночью Дана разбудил сигнал экстренного вызова.

— Скорей, сеньор! — сказал дежурный. — Второй инфаркт.

Большая группа врачей стояла возле Марка в реанимационной камере. Наготове операционные роботы. Светились экраны и индикаторы кибер-диагноста, — но и без них было видно, насколько плохо обстоит дело.

Абсолютно белое лицо Марка было искажено болью. На мгновение он открыл глаза:

— Дан! Ты пришел?

— Я здесь, Марк.

— Не проскочил, Дан. Все ясно. Ты не бойся: я умру спокойно. Я видел маленького, попрощался с Дэей и всеми. И ребят повидал. Мне было хорошо. Все хорошо. Все будет хорошо. Руку дай мне. Прощай, Дан! — несмотря на боль, он не закрывал глаза, жадно глядел на Дана.

И вдруг боль исчезла с его лица — на нем стало появляться то же умиротворение, с каким он смотрел на кормившую грудью ребенка Лейли.

Пропали пики линий на экранах диагноста, замигало сигнальное табло. Интенсивно заработал массажер сердца, срочно были введены стимуляторы и усилена подача кислорода. Врачи напряженно ждали.

Проходили секунды, минуты. Линии оставались такими же ровными. Как тогда. Когда не проснулся Малыш. Все!