Михаил Иржавцев - Данэя

• Название: Данэя
• Автор: Михаил Иржавцев
• Жанр: Философия

Роман-антиутопия.

В древние и средние века количество ученых исчислялось единицами — в наше время их количество огромно и будет увеличиваться всё больше и больше благодаря научно-техническому прогрессу. Но чем может быть чревата эта, существующая уже, тенденция вытеснения физического труда интеллектуальным?

Будущее на Земле — непонятно, насколько дальнее. Сверхвысокий уровень развития всего, и общество, состоящее почти из одних ученых-интеллектуалов. А тех, кто непригоден для интеллектуального труда, «неполноценных», безжалостно используют. Как ресурс органов для хирургических пересадок интеллектуалам, упрощенного удовлетворения сексуальной потребности, производства всяческих опытов наряду с животными. И — для вынашивания детей «неполноценными» женщинами.

Лал, историк и мыслитель, единственный понял, к чему ведет подобное разделение человечества: царству сверхсовершенных роботов, заменивших людей, во главе с немногочисленными бесчувственными гениями и строго потребным этим гениям количеством умственно выродившихся «неполноценных». Он начинает борьбу за его ликвидацию; её после его гибели продолжают его друзья, Дан и Эя, — борьбу долгую и полную острых драматических моментов.

---

— Не тушуйтесь, братцы. Мне было еще трудней: я пока для вас отобрал только самое главное.

— Но если все так, как ты сказал, почему — никто этого не видел?

— В этом-то все и дело. Поэтому все должны теперь узнать.

— Ясно!

— Орлы Космоса, взлетайте-ка побыстрей — пока мне пациента не угробили! — вдруг скомандовал врач.

— А ты что до сих пор молчал?

— Потому, что еще было можно. А теперь хватит, — я вполне серьезно говорю. И при прощании не вкладывайте всю силу чувства в рукопожатие: я не смогу сейчас сделать ему повторную пересадку кисти — уважаю чужие принципы, даже — новые.

И космонавты прощались с Ли наклоном головы.

…Через минуту после того, как они ушли, в двери снова появился Ги.

— Уговорил его дать мне посидеть с тобой еще пять минут. Ну, и задал же ты мозгам баню, брат! Ты ведь знаешь: я никогда не боялся, да?

— Верно.

— А сейчас мне страшно: если то, что ты сказал, ну, все — правда, то не может не быть страшно.

— И что думаешь дальше?

— Я — как ты: мы же с тобой всегда были вместе.

— Будет трудно.

— Еще бы! Но мы-то — спасатели: «Если где-то случилась беда, наше дело — спешить туда!» Только как же так: как могло все произойти незаметно? Тебе — тоже было страшно? Когда узнал — про это?

— Еще как, — особенно когда Капитан сказал, что я сам чуть не угодил под отбраковку. При моем сложении был бы мне прямой путь в доноры, — и может быть, заштопали бы тебя моими кусками. Я ведь вначале терпеть не мог учиться, так что если бы не мама Ева…

А она в это время тоже не спала.

Сегодня ей, наконец-то, удалось собрать вместе достаточно большое количество своих бывших единомышленников. Это стоило немалого труда: движение против отбраковки, в котором они участвовали, зайдя в тупик из-за узости цели, как будто начисто выдохлось. Отчаянная попытка Евы расширить цели борьбы и оживить ее с помощью актов рождения детей полноценными женщинами закончилась поражением: казалось, движение растоптано, уничтожено. Хотя то, что произошло благодаря ему, осталось: противники движения сознавали невозможность вернуть все назад.

Участники движения, выходя из него, переставали встречаться друг с другом, разбредались и как будто исчезали. И неимоверно трудно оказалось вновь привлечь их к возобновлению борьбы. Пришлось отдельно говорить с каждым — убеждать в необходимости собраться вместе: многие старались уклониться от встречи. Даже те, кто работал с Евой на одном острове: при встрече они опускали глаза — не могли забыть, как в самый трудный момент оставили ее одну. Лишь две из них прибыли вместе с ней на встречу.

Но, в целом, все же набралось достаточно народа. Преобладали женщины. Разместились в загородном кафе, заняв его целиком.

Ева сообщила о встрече с Эей.

— Обстановка изменилась, коллеги. Идеи Лала открывают новые горизонты и указывают путь. Победа его идей неизбежна, и мы должны быть в первых рядах тех, кто выступит за их осуществление. Наше движение против отбраковки по существу являлось начальным этапом борьбы за возрождение социальной справедливости. Теперь пора снова воспрянуть духом — сплотиться и действовать.

Отозвались не многие. Кое-кто сразу ушел, но и среди оставшихся большинство сидело молча. Под конец осталось всего человек десять, двое из них мужчины-педиатры, остальные женщины, почти все педагоги трех первых ступеней. Но зато это были самые надежные.

Приступили к выработке конкретного плана возобновления действий. Обсуждали прежде всего меры привлечения к борьбе бывших участников: судя по сегодняшней встрече, этот вопрос и дальше не обещал быть легким.

Ограничение отбраковки не сопровождалось снижением требований к уровню знаний при переводе детей на следующие ступени: увеличилась нагрузка на педагогов, и возросла сложность их работы. Каждый из малоспособных детей, который раньше неизбежно попадал под отбраковку, требовал не только значительного дополнительного труда, но и индивидуального подхода: каких-то общих, хорошо отработанных методов работы с отстающими детьми было пока крайне недостаточно. Далеко не все педагоги были довольны этим, что тоже явилось одним из факторов спада движения.

Обсуждение этого вопроса, слишком не простого, сильно затянулось. Давно наступила ночь, но они продолжали дискутировать, пытаясь определить наиболее эффективные пути решения, и не думали расходиться. Слушая их, Ева поймала себя на мысли, что они снова сосредотачивают все внимание на узко собственных вопросах, упуская из виду главные цели уже нового этапа их борьбы. И дождавшись, когда под конец спор их чуть утих, спросила:

— Стоит ли с самого начала заниматься только этими вопросами? Наш окончательный успех может быть обеспечен только восстановлением непосредственной связи детей и родителей: рождение сейчас детей самими матерями — неотложно необходимо. Появление Дана и Эи с собственными детьми создает иные условия, чем раньше. Если бы я не поторопилась сделать попытку тогда, то сделала бы первой это сейчас. Но меня навсегда лишили этой возможности: прошу подумать об этом вас.

И снова опустились головы, спрятались глаза — к этому еще никто не был готов. Хоть были здесь и те, кто когда-то намеревался это сделать. Но теперь — нет. Она поторопилась.

Напрасно: Эя ведь ее предупреждала, что пока еще нельзя действовать в лоб. А они как-то сразу сникли; разговор больше не получался, и все собрались расходиться.

Ева шла позади всех. Кажется, эта ночь пропала даром.

Они лежали на спине, рядом. Молчали.

Лейли даже подумала, что он сразу уснул: время было чересчур позднее. Но по дыханию поняла: нет, не спит. Почему?

Самой ей — не уснуть. Ну, и ладно! Голова ясная: мысли обо всем, что сегодня услышала. И решение, которое она сегодня приняла почти окончательно.

Он вздохнул.

— Почему ты не спишь, мальчик?

— Думаю.

— О чем?

— Я сегодня разговаривал с ребятами: рассказывал им то, что говорил о неполноценных Лал Старший. И убедился, что мне самому многое не понятно. Я этих неполноценных знаю только по рассказам: что они такое на самом деле, представляю, все же, недостаточно отчетливо. Мне надо увидеть их самому.

— Ты можешь встретиться с гуриями: это легко.

— Да. Но это меня не устраивает.

— Но с ними как раз и общается большинство людей. Ты получишь представление, схожее с наиболее распространенным.

— Они звали меня с собой на эротические игры.

— Там ты их увидишь достаточно большое количество.

— Но я не могу это сделать: разве ты не понимаешь?!

— Почему?

— Потому, что у меня есть ты. И я не могу, не хочу быть близок ни с какой другой женщиной. Я хочу, чтобы только ты была у меня — как Мама у Отца.

Тупая боль, как последний отзвук, сжала ей сердце: «Сын Дана. Не Дан!»

— Сближение с гурией не является обязательным. Не бойся: пойди — чтобы понять.

— Да?

— Можешь посмотреть и уйти.

— А поговорить?

— С ними?

— Конечно?

— Попробуй.

— Значит, ты считаешь: я могу пойти туда?

— Можешь. Пусть это тебя не беспокоит.

Боль проходила — она успокоилась.

— Лейли!

— Что, хороший мой?

— Лейли! Я очень люблю тебя!

Она прижала его голову к груди, сжала ее руками. Все будет так, как должно быть. «Как у твоих Мамы и Отца». Последние сомнения исчезли — она решилась: бесповоротно.

…Эта ночь не пропала даром!!!

50

— Учитель, до каких пор мы будем бездействовать? — вопрос Милана Йоргу прозвучал довольно резко.

— По-моему, ты сегодня чересчур возбужден — и потому несколько преувеличиваешь.

— Они развернули свою пропаганду вовсю.

— А ты веди свою. Или у тебя ничего не получается?

— Моя — все равно не мешает знакомиться с их идеями все большему числу людей.

— Но они далеко не всем нравятся.

— И все же завоевывает себе сторонников. Мы же — фактически отступаем вместо того, чтобы публично выступить против немедленно: пока они не успели организоваться.

— Спокойствие! Ты еще не сообщил мне новости, а я жду.

— Хорошего мало.

— Да? Есть новые сведения от Риты?

— Дан и Эя были у них на студии во время репетиции драмы «Бранд».

— А! Генрика Ибсена.

— Да. Одним из постановщиков ее является Лейли. На постановку этой пьесы Дан, оказывается, возлагает большие надежды. После репетиции он пригласил Лейли, главного постановщика «Бранда», Поля, и нашу Риту в Звездоград на встречу в кафе со своими учениками.

— Там звездные супруги вещали голосом премудрого Лала?

— Да. Эя повторила то, что когда-то рассказала Лейли: о детях. Потом еще пригласили их к себе — я думаю, не без умысла. Лейли отказалась, а Рита поехала вместе с Полем и просидела у них почти всю ночь; Дан рассказывал им о Лале, который должен послужить прототипом Бранда. Теперь ряд интересных подробностей: Дан вместе с ними заходил в комнату спящей дочери. Он укладывал ее поудобней, укрывал…