Александр Штепенко - На дальнем бомбардировщике (Записки штурмана)

• Название: На дальнем бомбардировщике (Записки штурмана)
• Автор: Александр Штепенко
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Щербаков, - обращается Водопьянов к борттехнику, - сколько тебе примерно дней потребуется, чтобы залатать все дырки и привести корабль в порядок?

- Дней пять-шесть, если более серьёзных повреждений не обнаружится.

- Два дня на всё тебе за глаза хватит. Чтобы через два дня машина была в порядке, - сказал Водопьянов, зная склонность своего борттехника к затяжным ремонтам.

- Мосалев, будешь заходить на посадку, не делай крутых разворотов, помни, у нас рулевые тяги повреждены, - напоминает Водопьянов своему помощнику, любителю виражей, от которых голова кружится.

- Есть, заходить на посадку блинчиком, - охотно соглашается Мосалев, довольный тем, что ему доверяют посадить подбитую машину.

Весь полёт длился всего три часа с минутами, а сколько пережито!

Низко над лесом идём на посадку. Я вижу, как летят вверх шапки, машут белыми платками.

Рулим на трёх моторах. Винт четвёртого мотора стал палкой. К стоянке со всех сторон сбегается народ - летчики, техники, штабные работники, тыловики и даже женщины.

Не спеша, быть может, медленнее, чем обычно, на глазах сотни людей членов нашей большой и дружной семьи - лётчики заруливают на стоянку и выключают моторы.

Наши товарищи тесным кольцом окружают самолёт.

Открыты люки, спущены трапы.

С волнением, ещё не улегшимся после всего пережитого, но внешне спокойные и важные, медленно спускаемся мы по трапу. Град вопросов, поздравлений, тёплые рукопожатия. На наших лицах улыбки, как бы говорящие: "Вот видите, как всё это просто делается".

Скептики - противники дневного полёта, - рассматривая самолёт, сразу же приступили к подсчёту пробоин. Послышались восклицания: "Большая! Сверху ударило! Прямое попадание! Одна, две, три... семь... десять... двадцать три..."

На командном пункте полковник Лебедев, пожав нам руки и поздравив с благополучным прилётом, приступил к допросу.

- Ну как, Михаил Васильевич, жарковато было?

- Да, немного досталось.

- Какие результаты?

- Все бомбы положены точно в цель, возникли пожары.

- Да нет, я не о том спрашиваю, какие трофеи привезли с собой?

- Десятка три пробоин. Один мотор, радиостанция и рулевая тяга. Через пару дней корабль войдёт в строй. А как дела у Пусэпа? - в свою очередь спросил Водопьянов.

- Примерно такие же. Отбомбился под жестоким обстрелом, имеет попадания, а сейчас тянет благополучно домой на трёх моторах. Что у вас случилось с радиостанцией, почему связь оборвалась?

- Осколком килограмма в два разворотило передатчик.

- Наделали вы дел с вашим осколком. Мы здесь вас уж было похоронили. Узнав, что связи нет, главный штаб приказал прекратить дневные полёты: хватит, мол, с вас и ночной работы. А как с истребителями, не встретились?

- Шестёрка поднялась с аэродрома. Не успели ли они набрать высоту или же отвлеклись кем-нибудь другим, но с нами так и не встретились.

- Не любят они большой высоты. По низам больше привыкли шнырять, стервятники. На наших высотах пока что истребители не страшны.

- Поэтому и жаль, что запретили дневные полёты. На наших кораблях днём можно большие дела делать.

- Удивляюсь я тебе, Михаил Васильевич. Полный самолёт осколков привёз, почитай на решете прилетел, и ещё говоришь, что жаль.

- Да ведь все эти неприятности - осколки, дырки, мотор и прочее - от нас самих зависят. Виною наша неосведомлённость, горячность и неопытность. Знай мы заранее расположение ПВО, могли бы так обойти и сделать такой заход, что без единой царапины отбомбились бы и невредимыми домой вернулись. У меня сейчас все стрелки знают, как и откуда надо на эту цель заходить. И если бы нас ещё раз послали, то можно гарантию дать, что корабль домой вернулся бы без повреждений.

- Ну вот, дождёмся Пусэпа, посмотрим на его корабль, и сделаем выводы, - ответил Лебедев и отправился на аэродром встретить самолёт Пусэпа, в это время заходившего на посадку.

Получив подробное донесение, главный штаб решил всё же временно от дневных полётов отказаться.

Решением командования больше всех остались довольны наши жёны.

Улыбаясь, сказала жена Пусэпа Фрося:

- Ну що, хлопцы, получили чего просили?

- Тоже нашлись герои, - добавила моя жена. - Еще успеете шею себе свернуть. А то захотели быть умнее всех. Днём полетим, - язвила жена, - ну вот полетели, а теперь сидите неделю, залечивайте раны.

- Тю, дурни, - сказал Пусэп, - да вам разве не всё равно, когда мы летаем? По-моему, даже лучше, если бы днём работали, а ночью вместе были.

- Так, хлопцы, не будет дела. Лучше мы как-нибудь потерпим до конца войны, та будем спать одни, лишь бы вы живы остались, - сказала Фрося.

- Наработаешь днём много, как же! Когда вас дома нет, только то и знаешь, что в окно заглядываешь... а не летят ли наши? Ночью поспишь часок-другой и забудешь про вас, как вы там летаете, - сказала моя жена.

- Придётся эвакуировать вас в глубокий тыл, чтобы не переживали за нас, - сказал я.

- Э, не будет дела, - в один голос сказали обе, - пешком придём обратно, а от вас не отстанем.

- Ну, ладно. Больше днём летать не будем и вообще вашего совета будем спрашивать, - пошутил Пусэп.

- То-то, всегда нас слушайтесь, и всем будет добре жить.

Придя к обоюдному согласию, обе стороны разошлись в разные стороны.

Погода испортилась, и никто не летает. Наши экипажи залечивают раны, полученные самолётами в дневном бою. Работа идёт дружно. Мы не хотим отстать от своих товарищей по числу боевых вылетов.

12

Последние числа октября.

На нашем аэродроме оживление. Часть кораблей сегодня улетает на один из подмосковных аэродромов, а оттуда на Берлин. Среди них наши близкие приятели. Мы, остающиеся на самолетах с малым радиусом действия, остро завидуем нашим друзьям.

Нам приказано снова бомбить военные объекты немцев в Орле.

Борттехник Щербаков перед полётом обратился ко мне:

- Послушай, Александр Павлович, нехорошо как-то получается. На всех самолётах экипаж как экипаж - по одиннадцать человек, а у нас лишний стрелок, да еще говорят, с нами какой-то корреспондент полетит.

- Ну, и пусть себе летит. Места хватит, не помешает ни тебе, ни мне.

- Помешать-то он, может, и не помешает, а только когда на борту самолёта тринадцать человек, так, прости меня, старого человека, я как-то себя не в своей тарелке чувствую.

- А ты об этом не думай, вот и будет у тебя и своя тарелка и всё остальное в порядке.

- Не могу я об этом не думать. Как посмотрю на него - перед глазами и стоит эта цифра.

- Напрасно ты, Иван Иванович, забиваешь себе голову всякой чепухой. Мало у тебя работы, что ли? Лучше бы за делом следил да порядок на корабле навёл.

- Дело делом, а всё-таки я прошу тебя, скажи Водопьянову и посоветуй одного человека оставить сегодня на земле. Прямо работать не могу, как вспомню эту чортову дюжину.

Хорошо понимая, что всё это глупости, я все-таки решил успокоить Щербакова и поговорить с Водопьяновым.

Водопьянов сидел на двухтонной бомбе, курил папиросу и беседовал с тем самым корреспондентом.

- Михаил Васильевич, - отвёл я его в сторону, - сегодня на полёт у нас набирается тринадцать человек. Нельзя ли взять ещё одного пассажира или одного оставить?

- А зачем это нужно?

- Да число тринадцать какое-то неудобное, - ответил я.

Водопьянов посмотрел на меня как на сумасшедшего и так отругал, что я не знал, куда деваться. Сам себя я выругал ещё покрепче. Ну, чего я сунулся с такой ерундой?

За работой, в горячей предполётной подготовке вскоре были забыты и число членов экипажа, и переживания Щербакова, и моё глупое вмешательство.

Пусэп тоже готовил свой самолёт на ту же цель. В качестве контролёра летел начальник штаба нашего соединения полковник Шевелев.

Всё готово. Докуриваем папиросы, застёгиваем ремни, надеваем унты и с нетерпением поглядываем на часы.

Наконец, мы в воздухе. Самое худшее - взлёт на ухабистом аэродроме осталось позади.

В углу моей кабины, закутавшись в меха, с большим развёрнутым блокнотом сидит корреспондент. Он напишет о нас статью в газете: "Летчики полковника Лебедева успешно рубят клешни фашистского краба", или что-нибудь в этом роде.

Я с завистью смотрю на его большой блокнот, по которому уже забегал карандаш, и думаю о том, что вот мне, столько раз летавшему, никогда не удавалось не то что написать, а даже толком рассказать о виденном и прочувствованном в полёте так, чтобы всем было понятно и ясно, в каких условиях нам приходится работать. А он, может быть, впервые попав на самолёт, да ещё в ночной полёт, сегодня напишет статью, из которой уже завтра миллионы узнают обо всём, что было интересного и поучительного в нашем полёте.

Большое дело, когда у человека есть талант. А вот мы, лётчики, умеем только летать. Но зато это дело делаем неплохо. Сегодня мы нашему пассажиру докажем.

При этих мыслях у меня возникает почему-то тёплое чувство к моему соседу, и я подношу к его глазам карту и показываю на озеро, которое мы сейчас пролетаем. Мне хочется, чтобы он понял и оценил, как точно я, штурман корабля, веду самолёт по намеченному пути.