Джанет Хартли - Александр I

• Название: Александр I
• Автор: Джанет Хартли
• Издательство: Феникс
• Жанр: История
• Год: 1998
• ISBN: 5-222-00029

И всё-то у него получалось не совсем по-русски! Может, действительно, лишь потому, что — «властитель слабый и лукавый»?

Но эта книга скорее наведет на другую мысль: легко было сказать такое одному Александру о другом — хоть и старшем, но все-таки современнике. А что же мы, живущие два века спустя? А мы, посмеявшись вволю над прилежным учеником Лагарпа, млеющим в ожидании мистических бесед с госпожой Крюденер, тревожно смотрим на часы: не пропустить бы сеанс господина Кашпировского! Или, обозрев свысока конституционные потуги злосчастного просвещенного монарха, оборачиваемся к тому же голубому экрану, чтобы увидеть картинки современного «цивилизованного» внедрения конституции где-нибудь на берегах Терека или Немана. Потому что, как убеждает чтение этой книги, каждый век, каждое время способно открыть перед человеком возможность начать с горячего стремления одарить ближних и дальних всеми благами, какие только могли придумать умные головы философов-энциклопедистов, а закончить столь же горячим стремлением обустроить для ближних и дальних как можно больше… военных поселений.

И, закрывая эту книгу, озадаченный читатель, возможно, скажет не совсем по-русски: се ля ви!

---

ГЛАВА 6

СПАСИТЕЛЬ ЕВРОПЫ: 1812–1815

Наполеон в России

Великая армия Наполеона, насчитывавшая примерно от 400 000 до 500 000 человек, меньше половины из которых были французами (остальное составляли в основном немцы, поляки и итальянцы), пересекла реку Неман, вторглась на русскую территорию 23–24 июня 1812 года и быстро двинулась на восток. Наполеон надеялся на быструю решающую битву, в которой он доказал бы свое превосходство над противником. Это позволило бы ему вынудить Александра вернуться к условиям Тильзитского договора, включая присоединение к Континентальной системе, и признать свое подчиненное положение в союзе с Францией. Этот исход помог бы достигнуть изоляции и поражения Британии, настоящего врага Наполеона. Русские силы, между тем, не были готовы встретить врага. Армии были разделены — 90 000 в Вильне под командованием генерала Михаила Богдановича Барклая-де-Толли; 60 000 — еще южнее с генералом Петром Ивановичем Багратионом, а резервные армии из 45 000 — на Волыни с генералом Александром Тормасовым и из 35 000 — в Молдавии с генералом Кутузовым; общее же число войск не превышало французских сил. Когда новость о вторжении достигла Александра, он был на балу в Вильне, одетый в форму Семеновского полка, «которая очень ему шла» и очаровывала дам. Позже он доверительно рассказал, что «сильно страдал от необходимости выказывать храбрость, которую отнюдь не чувствовал» [120]. Он сделал слишком мало для укрепления России и, казалось, раздумывал, не просить ли Британию о союзничестве, и не выработал никакого ясного плана предотвращения надвигающегося вторжения.

У российских военных сил не было ни выбора, ни плана, кроме как отступать перед численно превосходящим противником; французы вошли в Вильну 28 июня, в Витебск — 26 июля и были у ворот Смоленска к середине августа. Отступление, казалось, в общем было одобрено царем, хотя Багратион взывал к нему: «Я молю Вас начать наступление… Никто не должен так запросто шутить с этой страной… Бегство — не для русских… Мы стали хуже пруссаков… Это позорно» [121]. Тем временем, французская армия сама уже ослаблялась дезертирством, болезнями и потерей снаряжения, пока преследовала отступающих русских по плохим дорогам в тяжелых климатических условиях.

Наполеон был разочарован, когда решительная битва, на которую он надеялся, не состоялась ни в Вильне, ни в Витебске, но он верил, что русские не оставят «святого города» Смоленска без борьбы. Французские силы под Смоленском превосходили русских в отношении 185 000 к 116 000. После двухдневной осады французами 16–17 августа Барклай-де-Толли приказал русским войскам отступать и оставить город (обе стороны потеряли около 10 000), и 18 августа французы «побежали как мыши сквозь каждую брешь в стене» [122]. Потеря Смоленска была встречена протестом остальных генералов Александра и его советников, которые, как Аракчеев, были в безопасности вдали от поля битвы; но для Наполеона отступление русских было весьма разочаровывающим и окончательно, решительно вредоносным. Он не планировал двигаться дальше Смоленска и надеялся, что взятие этого исторического города вынудит Александра заключить соглашение. Французские армии вступили в Россию снабженные лучше, чем для любой другой кампании. Провиант был складирован в Данциге для снабжения 400 000 солдат и 50 000 лошадей в течение 50 дней, а Великая армия пересекла границу России со снаряжением на 24 дня. Это означало необходимость устройства в Смоленске зимних квартир, пока будет подвезено остальное снаряжение. Но город был намеренно сожжен русскими, а большинство населения бежало, и ни подходящего убежища, ни дополнительного продовольствия было не найти. Во все время присутствия французских войск в Смоленске (с 18 августа до 14 ноября) было невозможно эффективно управлять городом и обеспечить достаточное снабжение из окружающих деревень. На деле, Наполеон провел там только 6 дней перед тем, как двинуться дальше на восток в надежде вынудить русских отважиться на решительную битву. Лейтенант Вослер рассказывает:

… мы были втянуты в странную кампанию, преследуя разрозненные вражеские силы, проходя по отвратительным дорогам, либо засыпанные пылью, либо по колено в грязи, часто скатываясь в отвесные овраги, под переменчивыми небесами, то невыносимо жаркими, то проливающими леденящий дождь… многие части имели запас провианта не больше чем на три дня, который из-за полного разорения деревни не мог быть соответственно пополнен. Четыре пятых армии кормились мясом истощенных, умирающих от голода лошадей… наше питье состояло даже не из плохонького спиртного или хотя бы чистой воды, а из солоноватой жидкости, черпаемой из вонючих колодцев и гнилых прудов… через два или три дня после пересечения Немана армия, и в частности кавалерия, была поражена множеством болезней, главным образом дизентерией, лихорадкой и тифом… вся огромная толпа казалась неуклонно двигающейся к катастрофе…[123]

Трения между Барклаем-де-Толли и Багратионом заставили Александра назначить другого главнокомандующего. Тактика отступления Барклая повсюду в армии была встречена негодованием, и Александр приготовился, уже не в первый раз, стать жертвой обвинений в предательстве России. Единогласный выбор его советников пал на Кутузова. Александр не любил Кутузова, чье присутствие вызывало у него слишком болезненные воспоминания о собственном поражении в битве при Аустерлице, но он был слишком напуган опасным положением России, чтобы рисковать отвергнуть народный выбор. «Публика хочет его назначения, я его назначаю; что до меня, я умываю руки», — говорил он генерал-адъютанту Комаровскому[124]. Аракчеев и сестра Александра Екатерина убедили его не принимать самому командование («Вы должны играть роль не только капитана, но и правителя», — писала Екатерина в июне. «Ради Господа не беритесь командовать самолично», — более резко в августе)[125]. Более того, они считали, что царь должен во время войны руководить всей страной и объединить нацию. Вообще-то, у Александра не было последовательного плана защиты России и он был рад оставить стратегию своим генералам, хотя и боялся возможной общественной реакции на вторжение неприятеля. Услышав о переправе через Неман, он немедленно набросал манифест общего характера, в котором обещал не покладать рук до тех пор, «пока хоть один вражеский солдат остается в моей империи»[126], а его обращение к войскам призывало Божий гнев на голову Наполеона: «Я буду с вами, и Бог будет против агрессора»[127]. Он также отправил Наполеону последнее послание, выражая свое согласие подписать с ним мир, если тот уберегся немедленно, и угрожая, что война будет длиться до тех пор, пока «на земле России будет оставаться хоть один вражеский солдат»[128]. Александр посылал свое предложение в несомненной уверенности, что оно будет проигнорировано, но зато продемонстрирует остальным европейским странам виновность Наполеона в войне.

Александра восторженно приветствовали в Москве, куда он прибыл в июле, он писал оттуда Екатерине, что настроение людей превосходно. Пожертвования в сумме трех и восьми миллионов рублей были сделаны соответственно московским дворянством и купечеством. Патриотическая реакция в России на нашествие не подлежит сомнению. 6 % правительственной казны займы составили в апреле, но пожертвования все еще были существенны для того, чтобы снабжать армию; все сословия, имеющие некоторый достаток, — дворяне, купцы, мещане и духовенство, — поставляли в больших количествах деньги и товары. Например, одиннадцать городских дум в Калужской губернии пожертвовали от себя 239 652 рубля, духовенство — 9204 рубля и 10 фунтов серебряных… По стране в целом более 82 миллионов рублей было собрано в 1812–1815 годах. Но все же в период отступления Александру трудно было поддерживать свою личную популярность. Он писал сестре из Санкт-Петербурга, куда прибыл 3 августа: «Здесь я обнаружил подъем духа гораздо меньший, чем в Москве»[129].

Кутузов продолжал проводить тактику отступления, и к 3 сентября русские стояли уже под Бородино, в 72 милях западнее Москвы. Здесь Кутузов решил дать бой; к тому времени французы уже были ослаблены, большая часть снаряжения брошена. Бородинская битва состоялась 7 сентября. В тактическом отношении французы победили, потеряв, правда, 40 000 человек (включая 14 генерал-лейтенантов, 33 генерал-майора, 37 полковников — командиров частей). Русские потеряли около 50 000 человек, большинство составили пассивные потери от французской артиллерии. Сегюр, участник битвы, пишет:

…[русская кавалерия] двигалась плотной массой, в которой наши ядра прорезали глубокие и широкие борозды… Эта инертная масса просто позволяла убивать себя в течение долгих двух часов, без всякого иного движения, кроме этого падения. Это была ужасная бойня; наши артиллеристы, зная цену храбрости, восхищались слепым, непоколебимым мужеством своих врагов[130].