Джанет Хартли - Александр I

• Название: Александр I
• Автор: Джанет Хартли
• Издательство: Феникс
• Жанр: История
• Год: 1998
• ISBN: 5-222-00029

И всё-то у него получалось не совсем по-русски! Может, действительно, лишь потому, что — «властитель слабый и лукавый»?

Но эта книга скорее наведет на другую мысль: легко было сказать такое одному Александру о другом — хоть и старшем, но все-таки современнике. А что же мы, живущие два века спустя? А мы, посмеявшись вволю над прилежным учеником Лагарпа, млеющим в ожидании мистических бесед с госпожой Крюденер, тревожно смотрим на часы: не пропустить бы сеанс господина Кашпировского! Или, обозрев свысока конституционные потуги злосчастного просвещенного монарха, оборачиваемся к тому же голубому экрану, чтобы увидеть картинки современного «цивилизованного» внедрения конституции где-нибудь на берегах Терека или Немана. Потому что, как убеждает чтение этой книги, каждый век, каждое время способно открыть перед человеком возможность начать с горячего стремления одарить ближних и дальних всеми благами, какие только могли придумать умные головы философов-энциклопедистов, а закончить столь же горячим стремлением обустроить для ближних и дальних как можно больше… военных поселений.

И, закрывая эту книгу, озадаченный читатель, возможно, скажет не совсем по-русски: се ля ви!

---

Джанет М. Хартли Александр I

ПРЕДИСЛОВИЕ

Моим родителям

В то время, как бо́льшая часть Европы пользовалась григорианским календарем, или календарем нового стиля, в России до февраля 1918 года в ходу был юлианский календарь, или календарь старого стиля (хотя Петр I перенес начало года с марта на первое января). В восемнадцатом веке даты по старому стилю отставали на одиннадцать дней от дат по новому стилю; в девятнадцатом веке разница составляла двенадцать дней. Для простоты и совместимости со странами христианской Европы все даты в этой книге представлены по новому стилю.

Я хочу поблагодарить моих добрых друзей, которые читали рукопись, за полезные советы и конструктивную критику: доктора Джона Клайера, профессора Изабель де Мадариага, доктора Мию Родригес-Сальгадо, доктора Хэм шла Скотта. Я также очень благодарна моему мужу, доктору Уилу Райану, за чтение последнего варианта книги и достаточно тактичные указания на оставшиеся неточности, которые нужно было исправить. И, наконец, я должна упомянуть моего двухлетнего сына Бенедикта, который наполнил смыслом мою работу, а также персонал медицинского кабинета Лондонской школы экономики и политических наук, который сделал ее возможной.

ГЛАВА 1 ВСТУПЛЕНИЕ: АЛЕКСАНДР И ВЛАСТЬ

Выдающийся русский писатель и историк Николай Михайлович Карамзин при вступлении на престол Александра в 1801 году адресовал ему такие слова:

Пусть под твоим скипетром Россия станет воплощением высшего счастья и добродетели. Ты отец отечества, второй творец для своих подданных. Бог и честь с тобой[1].

Если судить по высказываниям Александра, он едва ли разделял убеждение Карамзина в божественном предназначении царской власти и совсем не прельщался ею. Перед тем как взойти на трон, самым близким друзьям Александр говорил, что чувствует себя недостойным править и хочет только одного: убежать от этого мира. Он сказал своему бывшему учителю Лагарпу, что мечтает жить на ферме рядом с ним в Швейцарии, а своему другу князю Виктору Павловичу Кочубею признавался в 1796 году: «Мой план — это поселиться с женой на берегу Рейна, где я буду жить в мире, как человек, ищущий счастья в компании друзей и изучении природы»[2]. Даже в момент своего великого триумфа в 1812 году, когда армия Наполеона была уже изгнана из России, он писал мадам де Шуазель-Гуфье, графине Тизенгаузен: «Нет, трон — не мое призвание, и если бы я мог с честью изменить мое положение, я бы с удовольствием сделал это»[3]. Не позднее 1819 года он говорил своей семье о желании «снять с себя все обязанности и удалиться от мира», доверив судьбу Европы более молодым правителям. Есть даже легенда, что Александр инсценировал свою смерть и остаток жизни провел в Сибири, приняв схиму.

Но все же эта демонстрация своей скромности, неспособности править, отвращения к исполнению своей власти мало согласуется с фактами царствования Александра. Несмотря на заявления о нежелании править, он вступил на трон в 1801 году после жестокого государственного переворота, когда был убит его отец Павел I. Он претендовал на благосклонность к конституционным и представительным установлениям и в 1813 году даже заявил Иоаннису Каподистрии (позже ставшему его министром иностранных дел): «Ты любишь республику, и я люблю ее»[4]. В то же время он никогда не пытался провести в жизнь даже те конституционные проекты, которые были выдвинуты до него, и не производил изменений в правительственной структуре, если это могло умалить его власть. Действительно, он со злостью отвечал своим подчиненным, когда те осмеливались заявлять, что имеют какие-либо права. Когда в 1803 году группа сенаторов попыталась использовать права представительства, которыми, как они считали, обладал Сенат, преобразованный в 1802 году, Александр усмотрел в этом «дьявольское намерение» с их стороны. В 1811 году центральная администрация была перестроена, в связи с чем значительно возросла власть министров. Но, в соответствии с анекдотом, записанным писателем Николаем Ивановичем Тургеневым, когда адмирал Николай Семенович Мордвинов, пытаясь установить меру министерской ответственности, спросил у Александра, будет ли указ принят, если министр откажется подписать его, получил на это прямой ответ: «Конечно, указ должен быть выполнен при любых обстоятельствах»[5].

Насколько строго Александр относился к злоупотреблениям своих подчиненных (с его точки зрения), настолько милостиво он даровал им различные привилегии. В 1815 году он представил свою конституцию в только что сформированный Конгресс Польского королевства, которое формально было соединено с Российской империей тем, что царь также был и королем Польши. Конституция основывала структуру и функции представительного органа, Сейма. Отношения Александра с первым польским Сеймом были довольно дружеские, но когда депутаты второго Сейма в 1820 году осмелились оспаривать некоторые правительственные действия, заявив, что они идут «против конституции», им было сказано, что царь может отменить конституцию так же, как и провозгласить таковую. Он враждебно реагировал на любую попытку своих подданных проявить инициативу в проведении реформ, даже когда они выражали желания, совпадающие с желаниями самого Александра. Когда ближе к концу его царствования некоторые именитые землевладельцы позволили себе представить царю на рассмотрение предложение об освобождении крепостных, царь, по некоторым сведениям, ответил: «Оставьте мне провозглашать законы, которые я считаю полезными для своих подданных»[6]. И это — несмотря на то, что он сам выражал отвращение к крепостничеству и во время своего правления несколько раз назначал комиссии для подготовки освобождения крестьян.

Содержание писем Александра за границу также не соответствует представлению о нем как о человеке, которого тяготила власть. Действительно, даже в ранние годы своего царствования, когда Россия еще не была способна активно влиять на мировые события, Александр настойчиво требовал от государственных деятелей и правителей других стран уважения к своим взглядам и идеям. Он отстаивал свои права участвовать во всех европейских делах, принимать дипломатические решения, от территориальных урегулирований до установления внутренней формы государственного управления, независимо от того, имели ли эти решения какое-нибудь значение для России или нет. Например, во время наполеоновских войн он настойчиво выказывал интерес к территориальным и конституционным договоренностям о маленьких германских государствах, выражал участие в судьбе короля Сардинии и особый интерес к устройству Швейцарии. После поражения Наполеона Александр решил, что Россия должна играть главную роль в разрешении будущих европейских проблем. Когда разгорелись восстания на Пиренейском и Апеннинском полуостровах в 1820 годах, царь добровольно вызвался послать русские войска через всю Европу, чтобы помочь в восстановлении законной власти; это предложение остальные великие правители приняли без удивления, но с подозрением.

Кроме того, Александр делал смелые предложения о будущей организации Европы и устройстве ее дел. В 1804 году он представил Вильяму Питту предложение о реорганизации Европы в лигу либеральных и конституционных государств, основанных на «священных правах человечества» под отеческой заботой Британии и России. В то же время он предлагал законы и кодекс прав человека сделать едиными для всей Европы. В 1804 году Александр был слишком слаб, чтобы подкрепить свои взгляды, но после победы над Наполеоном, в которой русские войска сыграли решающую роль, он оказался в положении, позволяющем ему отстаивать свои идеи о европейской организации с большей силой. Его Священный союз со временем был с презрением отвергнут всеми государственными деятелями, но в 1815 году в Европе только английский принц-регент и папа смогли отказать ему в верности (турецкий султан не был приглашен).

Александр был уверен, что его законы получат полную поддержку, так как они несут благо всем европейцам. Он всегда утверждал, что его политика не только внутренне-национальна, но и предназначается для разрешения проблем всего континента; он и в самом деле считал, что его законы пойдут «на пользу всему миру». Он ожидал, что все люди оценят его «известные законы умеренности и бескорыстия». И все же эти умеренность и бескорыстие не мешали Александру увеличивать свою власть над обширными и стратегически важными территориями во все время своего царствования — Финляндией в 1809 году, Бессарабией в 1812 году и, что самое главное, Польским королевством в 1815 году (преимущественно за счет земель, которыми владела Пруссия после трех разделов Польши в конце восемнадцатого века). Царь расширил границы своей империи больше, чем каждый из двух его знаменитых предшественников в восемнадцатом веке — Петр I и Екатерина II, — и принес силу российскую в самое сердце Европы.