Саманта Хант - Изобретая все на свете

• Название: Изобретая все на свете
• Автор: Саманта Хант
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-063118-6, 978-5-271-32869-5

1943 год. Изобретатель Никола Тесла ни с кем не общается и коротает дни в роскошном отеле «Нью-Йоркер». Но знакомство с Луизой Дьюэлл неожиданно изменяет все и оказывается первым звеном в цепи удивительных событий… Именно Луизе предстоит стать самым близким другом Теслы — гения, которого современники считали не просто ученым, но почти волшебником. Именно ей он поверит множество тайн, узнать которые мечтают многие!

---

Тот, кто вопил, замолк на мгновение и перешел к плачу и стонам, и я, не отнимая ладоней от ушей, воспользовался этим шансом. Я выскочил из комнаты и постучал в соседнюю дверь, в уверенности, что крики несутся оттуда. Войдя, я обнаружил, что мой сосед крепко спит, и двинулся дальше по коридору пансиона, пробуя все двери подряд. Везде я находил одно и то же — спящих.

Голос снова завел:

— Милая, пожалуйста. Сердце мое! Моя радость! Моя единственная!

Я дотащился до входной двери и вышел на улицу в надежде найти спасение от шума, готового разбить меня пополам. Звук нарастал: вибрация отдавалась во всем теле, так что стучали зубы и кости. Я помчался по городским улочкам, думая об одном — найти того, кто вопил, и заткнуть ему рот. Сняв пиджак, я навернул его на голову, как тюрбан, чтобы смягчить вибрацию. Я обхватил голову руками, но «О я, несчастный» прорывалось в уши, пронизывая меня до мозга костей — каждый слог был как лезвие отравленного ножа, которым вскрывали мне кости и жилы.

Я бежал на звук, пересек три проспекта и реку по мосту. Мощность звука возрастала. Я не сомневался, что рябь на воде поднята не ветром, а волной звуковой бомбы, разносившей меня на куски. Я бежал так быстро, что мои ноги и легкие скоро изнемогли. Я все бежал, до самой окраины города — расстояние приблизительно три и две десятых километра от моего пансиона. Я должен был прекратить его вопли. Шум становился громче. Наконец я остановился: звук и расстояние выпили из меня все силы. Я перешел на шаг. Я уже еле тащился, когда наконец на расстоянии 4,1 километра от своей комнаты, увидел юнца, чей голос едва не прикончил меня. Он стоял на улице перед домом, заглядывая в окно, где, надо думать, жила его возлюбленная. В ее окно он и орал:

— Ненаглядная моя, я гибну!

Звуковая волна буквально сбила меня с ног. Меня приподняло в воздух и отнесло на пять футов.

— Сударь, — попытался выговорить я, но он меня не слышал. Я истратил столько сил, что не мог совладать с голосом. — Сударь, умоляю вас, — начал я громче, но этот человек словно оглох.

От его последнего вопля: «Я бы отдал тебе свое сердце, но его уже нет, госпожа моя! Ты разбила его!» — я упал замертво, пораженный звуковой волной. Разбитый и заброшенный как старая тряпка в уличной пыли, я потерял сознание, но прежде успел запомнить две последние мысли, мелькнувшие в мозгу. Первая: в звуковых волнах кроется огромная энергия. Вторая: если я хочу стать изобретателем, я не должен влюбляться.

Да, правда, я всегда был слишком чувствителен.

В последовавшие за этим случаем дни и недели мое восприятие оставалось в том же сверхчувствительном состоянии. Муха, опустившаяся на мою шершавую простыню, производила глухой удар у меня в голове. Телега, проезжающая за мили от пансиона, отзывалась дрожью во всем теле, подобно приближающейся колеснице апокалипсиса, а когда за городом проходил локомотив, у меня чуть кости не выскакивали из суставов. Даже луч солнца давил с такой силой, что голова, казалось мне, вот-вот сплющится, как дыня. Я подложил под ножки кровати резиновые подушечки — барьер, чтобы смягчить донимающие меня колебания, но и они не могли совладать со звуками, осаждавшими меня со всех сторон. Я, как индус, оборачивал голову шерстяным одеялом. Я забился в свою комнату и не выходил из нее. Я не знал покоя, но не от боли — я привык болеть, — а скорее от удивления перед своим состоянием. Что может означать такая повышенная восприимчивость? Как ее можно использовать? Я часто жалел, что не попал в то время под микроскопы медиков, которые могли бы узнать нечто новое о человеческом теле.

Много дней спустя стук в дверь едва не довел меня до рвоты, потому что каждый удар заставлял сжиматься мой желудок. Это пришел мой друг и коллега Анитал Сжигети.

— Хватит. С меня хватит, — прошептал Сжигети и, расшнуровав мои ботинки, напялил их мне на ноги. Зашнуровав оба ботинка, он заставил меня сесть на кровати. — Гимнастика — лучшее лечение от твоих болячек, и ты у меня займешься гимнастикой.

У меня не осталось сил ему сопротивляться.

Я бы совсем зачах, но Сжигети помог мне спуститься по лестнице и вывел за дверь. Там он зашагал — чуть ли не в припрыжку. Он тащил меня к реке. Мы спустились к мосту, и тут я уперся. Я был уверен, что пришла моя смерть. Давление такой конструкции над головой сплющило бы каждую клетку в моем теле. Сжигети держался другого мнения. Его дружба не знала пощады. Я затрепетал. Он уперся плечом мне в спину и силой втолкнул меня под мост. И когда мы вышли живыми с другой стороны, во мне затеплилась надежда. Мы пошли дальше. Жизнь по капле возвращалась к моим членам. Вскоре, когда стало ясно, что звук не убил меня, мы перешли на бег. И очень скоро мы уже прыгали и хохотали.

— Чудо! — во весь голос заорал я, но я не верю в чудеса.

Чудо означает просто, что мир науки более велик и удивителен и охватывает больше измерений, чем считали прежде. Я мчался как ветер, я вопил, и звук не убил меня. Я прыгал от восторга, и в тот миг радостного возвращения здоровья мне явилось прекраснейшее видение, хоть я не верю в бога. Я увидел двигатель переменного тока, бесшумно вращающийся в синапсах моего мозга. Я, наконец, разрешил головоломку, как будто предшествующие недели болезни были своего рода беременностью, и там, на улицах Будапешта, родился величайший труд моей жизни!

— Сжигети, — закричал я. — Смотри скорей!

Я указывал в воздух перед собой. Я ясно видел в нем действующий двигатель.

— Что там? — спросил он. Он ничего не видел.

Я протянул руку:

— Ты что, не видишь?

— Чего не вижу?

— Вот, — сказал я и сухой веточкой начертил механизм, в точности как тот, что вращался перед моими глазами, до последнего витка катушки и магнита.

Он рассматривал чертеж не больше минуты, и тут же затормошил меня:

— Как он действует? Как он действует?

Совсем как ты иногда, Сэм. И я объяснил ему все, начиная с магнита и железного стержня между его полюсами. Затем железный сердечник обматывался витками медной проволоки — превосходного проводника, по которому легко проходит заряд. Проволока наматывалась на железный стержень, создавая электромагнитное поле. В этом поле с постоянной скоростью вращается проволочная петля, при повороте на сто восемьдесят градусов сила тока, естественно, меняет направление, и заряд движется по проволоке в противоположную сторону. Ток меняется. После второго оборота на сто восемьдесят градусов ток снова меняет направление. Так создается переменный ток.

— А! — сказал Сжигети.

Я попытался объяснить, что главное отличие от постоянного тока — то, что электроны движутся по катушке.

— Это лучше постоянного тока, потому что если тебе нужно изменить напряжение, достаточно просто намотать вокруг магнитного сердечника еще несколько витков. А главное, постоянный ток невозможно передать далеко от источника. Если бы мы хотели снабдить мир постоянным током, нам пришлось бы строить силовые станции через каждые две мили.

Сжигети кивал, хотя и понимал не все. Совсем как ты иногда. Наверно, я мог бы еще раз объяснить тебе, как это работает, но ты бы ужасно заскучал, слушая меня, и все равно не понял бы до конца. Но это ничего, мой старый друг. Ты можешь понять мое изобретение гораздо более простым способом. Включи свой фонограф. Включи свой тостер или настольную лампу. Включи вентилятор и холодильник. Это лучший способ узнать, что такое мой переменный ток.

Распродав свою скромную обстановку и прочее имущество, чтобы собрать средства на путешествие в Америку, я прибыл на Восточный вокзал в Париже. Чемодан в одной руке, письмо к Томасу Эдисону и билет на поезд — в другой, на голове — котелок, в мыслях — туман. Сложная металлическая конструкция станции пыталась преподать мне последний урок на прощание. Я не слушал.

— Что? — переспросил я.

— Faites attention! [6]— выдохнула решетка, и я остановился как вкопанный, вызвав завихрение в потоке пассажиров. На меня тут же налетели сзади.

— Excuzes-moi, monsieur! [7]

Я обернулся, и паренек лет на десять моложе меня сунул мне в руку выпавший из нее чемодан.

— Мерси, — пролепетал я и огляделся.

Письмо и билет на поезд были на месте. Ничего страшного не случилось. Я снова обернулся. Мальчишка скрылся в толпе.

— Проходите, мсье, мадам, — выкликал над головами толпы проводник.

Он звал к моему поезду. Поезд должен был довезти меня к судну, которое доставит меня за океан, где я направлюсь прямым ходом в контору героического мистера Эдисона, который, как я с удовольствием воображал, расцелует меня в обе щеки, встречая, словно давно пропавшего сына.

Я увидел перед собой свой поезд. Последних пассажиров приглашали занять места. Я полез в задний карман за бумажником, в котором хранил выручку от распродажи имущества, а также и билет на судно «Сатурина». Бумажник исчез. Паровоз присвистнул, словно сочувствуя моей беде. Колеса устало, натужно повернулись, и поезд тронулся.