Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

• Название: Обратно к врагам: Автобиографическая повесть
• Автор: Виктория Бабенко-Вудбери
• Издательство: КМ Академія
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 966-518-188-2

Автобиографическая повесть. Судьба героини, история ее семьи, вплетенная в историю страны 20­-40-х годов XX столетия, не оставит равнодушным читателя любого возраста.

Детство и довоенная юность Виктории Бабенко-Вудбери прошли в советской Украине. Все издержки сталинского режима семья Бабенко испытала на себе.

В годы фашистской оккупации Виктория, как и тысячи ее ровесников, была вывезена на работы в Германию.

Пройдя через ужасы рабства, побег, мытарства возвращения домой, она вновь решилась на разлуку с родными, смертельный риск обратного пути на Запад, на уничижительное отношение родины к людям, брошенным ею же на милость врага.

Эта книга — дань любви Украине, пронесенной автором через годы и расстояния, вклад в историческую память украинцев.

Книга рассчитана на самый широкий читательский круг.

---

— Все гниль, — говорил он. — Так пусть все еще больше станет гнилью.

— Нельзя. Нельзя, — тоже подвыпивши, отвечал ему доктор Волков.

— А мне что?! Если я — пусть и другие! — отвечал майор.

Допрос

Только после почти двухмесячного пребывания в лагере весь наш дом получил наконец вызов в НКВД. На следующий день, рано утром, мы все собрались перед зданием НКВД, занимавшим одну из частных венгерских вилл. Перед домом уже стояла большая толпа репатриантов из других домов. В большой приемной за двумя столами сидели два НКВДиста и регистрировали явившихся. После этого через некоторое время вызывали по фамилиям, и один из красноармейцев (вероятно, тоже НКВДист) сопровождал вызванного на второй этаж, где в отдельных кабинетах сидели офицеры и каждого «выворачивали наизнанку».

Допрос некоторых репатриантов продолжался недолго. Других держали подольше, в зависимости от «преступлений». Нужно заметить, что советское правительство смотрело на всех репатриантов, как на преступников, немецких коллаборационистов или просто, как на изменников родины. Ведь все мы, — так говорили нам, — работали с немцами против своих. По каким-то рассуждениям советского правительства никто не должен попадать в плен к врагу. Надо до последней капли крови защищать свою родину. Таким образом, все наши военнопленные, находившиеся у немцев, считались изменниками. Мне хорошо запомнились слова дяди Феди, когда однажды в середине тридцатых годов он проводил у нас свой отпуск. Он учился тогда в Военной академии. — «Я не имею права попадать в плен, — говорил он, — последняя пуля — себе в лоб». Так должен был поступать каждый советский патриот. Поэтому все военнопленные подвергались строжайшей чистке. Но их дела рассматривал особый отдел НКВД. В нашем же лагере находились, главным образом, гражданские репатрианты.

В процессе допросов нередко случалось, что допрашиваемого «выводили», вернее, арестовывали. Тогда вызывали военных, которые сопровождали его в другое отделение НКВД, откуда он так скоро не возвращался, а то и исчезал совсем. Некоторые выходили из кабинетов в слезах, другие — потупя голову и ни на кого не глядя. Тогда всем присутствующим становилось ясно, что во время допроса возникли некоторые «препятствия». Только у немногих все проходило гладко. Но если даже человек прошел допрос без сложностей, то это еще не значило, что он скоро может ехать на родину. Часто нужно было ждать еще недели три-четыре, пока найдется транспорт для отправки репатриантов. Советское правительство с отправкой своих граждан домой не очень-то спешило. — Все равно, они уже находились в их лапах. А поезда, которые были в распоряжении советских оккупационных войск, мобилизовывались, в первую очередь, для демонтажа немецких заводов и фабрик.

Глядя, как день и ночь, эшелон за эшелоном тянулись на восток товарные вагоны, нагруженные сырьем, рудой, углем, машинами, всяким промышленным хламом, было ясно, что роли теперь действительно переменились. В начале войны немцы вывозили все, что только можно, из Советского Союза, даже украинский чернозем. А теперь — все наоборот.

Уже было за полдень, а мы с Ниной все еще ждали вызова к офицеру на допрос. Время шло медленно. В большой приемной некоторые репатрианты сидели вдоль стен на скамейках, другие стояли небольшими группами и разговаривали. Тут же мы с Ниной стали свидетелями одной интересной сцены.

На старом столе, стоящем в углу комнаты, сидели четыре девушки и курили американские сигареты. НКВДисты, сидевшие за регистрационным столом, косо поглядывали на них. Вероятно, потому, что у них не было таких хороших сигарет.

— А ты откуда? — вдруг обращается один из них к девушке, сидевшей на краю стола и болтавшей своими ногами в нейлоновых чулках.

Девушка спокойно вынимает сигарету лаки-страйк, закуривает и отвечает:

— Из Киева.

— И куда ты хочешь вернуться?

— Куда? Странный вопрос! Конечно, в Киев!

— Таких б….. там не нужно! — бросает ей в ответ НКВДист.

В приемной стало совсем тихо. Все с напряжением следили за странным разговором между девушкой и НКВДистом и смотрели то на нее, то на него. Я тоже с удивлением таращила глаза на НКВДиста. Такой грубости от представителя советского правительства я не ожидала. Он довольно грузно сидел на своем стуле и враждебно косился на девушку. Она тоже, казалось, была не меньше ошарашена его ответом, чем все мы в комнате. С минуту она молча смотрела на него, а потом вдруг встряхнула головой, гордо подняла ее, закинула ногу за ногу и, затянувшись своей сигаретой, сказала ясно и четко:

— Ну, мы, конечно, здесь ни при чем, что вы нас бросили на произвол судьбы Гитлеру. Вы так храбро защищали свою родину, что побыстрее смотали удочки и дали деру за Урал, спасая свою шкуру. А теперь мы виноваты.

Последние слова ее прозвучали с явным сарказмом. Все заметили, как лицо НКВДиста густо покраснело. То, что он услышал от девушки, было логичным ответом на его грубость и не уступало его же собственной дерзости. Мы ожидали какого-то взрыва НКВДиста. Но он промолчал. А репатрианты, видевшие всю эту сцену, ликовали — ведь сколько раз приходилось нам всем слышать от НКВДистов всякие оскорбления о «сотрудничестве с немцами», об «измене родине», о «предательстве» и прочем. И никто из нас не смел ответить им так, как это сделала сейчас киевлянка.

Защищать себя против несправедливых упреков со стороны представителей советских органов могли только самые смелые. А ведь, в сущности, все мы, да и они, прекрасно знали, как в начале войны советское правительство, не переставая, долбило нам по радио: «Мы будем бить врага на его же территории». А что потом из этого вышло? Эта же «самая сильная и самая мужественная в мире Красная армия» в панике бежала от врага. То, что девушка бросила НКВДисту в лицо, было самым чувствительным местом каждого советского военного.

Вскоре девушку из Киева позвали наверх в кабинет офицера. Проходя мимо сидящего за столом НКВДиста, она оглянулась на него и прошептала, но так, что ее шепот был слышен в самом дальнем конце комнаты:

— Не надо было убегать, а защищать свою родину! Вы же солдаты, не мы!

И, грациозно подняв голову, она весело подмигнула нам и ушла наверх в сопровождении красноармейца.

Я обвела глазами всех собравшихся в комнате: подавляющее большинство были женщины. Мужчин было довольно мало. Все начали громко разговаривать, открыто проявляя свою симпатию к красивой и храброй киевлянке. Но мужчины испуганно молчали. Здесь, как и у немцев, с мужчинами обращались гораздо хуже, чем с женщинами. Поэтому так говорить с НКВДистом могла только женщина. Советское правительство было хорошо проинформировано о том, что многие мужчины в начале войны дезертировали из армии, а многие уехали добровольно в Германию. Теперь они должны были гораздо тяжелее расплачиваться за свою «измену», чем женщины. Многих мужчин после проверки фильтрационной комиссии забирали в армию на всевозможные грязные работы. Какая судьба их ожидала дальше, никто из нас тогда не знал. Но ясно было одно: на родину они не сразу ехали. Только старики, слабые и больные могли надеяться на возвращение на родину.

Хотя нам, женщинам, было немного легче, нас тоже старались унизить и оскорбить, где только возможно. Особенно те, которые были хорошо одеты и с западноевропейскими прическами, были излюбленной мишенью для всяческих оскорблений со стороны «официальных лиц». И солдаты, и офицеры нас часто величали «б……», «фрицевскими подстилками», «европейским дерьмом». В лагере много говорили об одном случае, который произошел в Вене вскоре после занятия города советскими войсками. Этот случай был одним из многих типичных случаев послевоенного хаоса.

В Вену прибыл советский военный пароход. Молодые матросы пошли в один из лагерей репатриантов и пригласили девушек на пароход, чтобы праздновать с ними победу над немцами. Девушки, конечно, обрадовались своим землякам и приняли приглашение. На палубе были расставлены длинные столы со всякими яствами — из американских посылок. Пир продолжался далеко за полночь. Все веселились, ели, запивая водкой и вином, и пели советские песни. Затем раздался свист. Как по команде, матросы бросились на девушек. Многие были изнасилованы, избиты, оскорблены. Затем пьяные матросы начали швырять девушек за борт. Поднялся крик и плач. Но все крики тонули в хохоте обезумевших пьяных моряков…

В комнате, где мы ожидали вызова наверх, было несколько татар. После того как они зарегистрировались, служащий НКВД с явной насмешкой в голосе объявил им:

— Вам не нужно ждать. Идите к себе. Вам скоро сообщат, когда ехать домой.

Мне показалось, что он особенно подчеркнул слово «домой». А после того как татары ушли, все опять замолчали. Действительно ли они поедут домой? Ведь уже почти все в лагере знали, кроме, может, самих татар, что их новым местом жительства будет Сибирь.