Ниал Фергюсон - Империя: чем современный мир обязан Британии

• Название: Империя: чем современный мир обязан Британии
• Автор: Ниал Фергюсон
• Издательство: Астрель
• Жанр: История
• ISBN: 978-5-271-42661-2

Как удалось обитателям дождливого островка в Северной Атлантике построить, а после потерять империю, над которой «не заходило солнце»? Что было целью колониальной политики британцев: грабеж — либо «экспорт свободы и порядка»? Есть ли в XXI веке спрос на империализм? Провокационная книга Ниала Фергюсона повествует о почти трехвековом мировом владычестве англичан и его плодах, сладких и горьких. Одни критики считают «Империю» оправданной попыткой реабилитировать колониализм. Другие шлют Британской империи — и Фергюсону — проклятия.

---

Всегда найдутся члены парламента, которые попытаются сократить армию и флот, чтобы сэкономить деньги. Они только хотят понравиться избирателям Англии, чтобы могли прийти к власти они сами и партия, к которой они принадлежат. Таких людей называют “политиканами”. Они не заботятся о пользе своей страны. Большинство из них очень немного знает о наших колониях и мало заботится о них. Если они бы получили власть раньше, то мы сейчас уже должны были бы говорить на французском языке, а если им позволить получить власть в будущем, нам следует изучать немецкий или японский языки, поскольку мы будем завоеваны этими народами.

И все же бойскауты едва ли могли тягаться с прусским Генеральным штабом. Пелэм Г. Вудхаус в романе “Бросок!” (1909) писал, как из “Дейли мейл” бойскаут узнает, что

положение куда серьезней, чем представлялось поначалу. Не только германцы напали на Эссекс, а еще восемь вражеских армий — так удивительно совпало — выбрали то же самое время для нанесения давно задуманного удара. Англия оказалась не просто под пятой завоевателя — под пятой девяти завоевателей. Прямо ступить было некуда. В прессе все было детально расписано. Пока германцы высаживались в Эссексе, российский корпус под командованием великого князя Водкиноффа занял Ярмут. Одновременно Сумасшедший Мулла вторгся в Портсмут, а швейцарский флот обстрелял Лайм-Риджис и высадил десант к западу от кабинок для переодевания. Точно в то же время пробужденный наконец Китай захватил живописный уэльский курорт Лллгстпллл и, несмотря на отчаянное сопротивление экскурсии Эвансов и Джонсов из Кардиффа, занял плацдарм. Пока шла уэльская стычка, армия Монако обрушилась на Охтермахти в устье реки Клайд. Не прошло и двух минут по Гринвичу, как неистовая банда младотурков нагрянула на Скарборо. В Брайтоне и Маргите закрепились небольшие, но решительные вооруженные силы, соответственно, марокканских разбойников под началом Райсули и темнокожих воинов с отдаленного острова Боллиголла. Положение было нешуточное[170].

Лидеры международного капитализма — Ротшильды в Лондоне, Париже и Вене, Варбурги в Берлине и Гамбурге — настаивали, что экономическое будущее за английско-немецким сотрудничеством. Теоретики британского господства были столь же непреклонны, полагая, что будущее мира — за англосаксонской расой. Все же разница между “англо-“ и “саксонской” оказалась достаточно серьезной, и отношения “еще более великой Британии” с новой империей, лежащей между Рейном и Одером, не сложились. Возмездие пришло из Германии.

Глава 6. Империя на продажу

Если на сей раз мы будем побеждены, то, возможно, в следующий раз нам повезет больше. Я убежден, что идущая сейчас война является только началом длинного исторического пути, итогом которого будет утрата Англией ее нынешнего положения в мире… [и] революция цветных рас, обращенная против колониального империализма Европы.

Фельдмаршал Кольмар фон дер Гольц (1913)

Насмешливые желтые лица молодых людей смотрели на меня отовсюду, ругательства летели мне вслед с безопасной дистанции, и в конце концов все это стало действовать мне на нервы… Все это озадачивало и раздражало. Дело в том, что уже тогда я пришел к выводу, что империализм — это зло и чем скорее я распрощаюсь со своей службой и уеду, тем будет лучше. Теоретически — и, разумеется, втайне — я был всецело на стороне бирманцев и против их угнетателей, британцев… Что касается работы, которую я выполнял, то я ненавидел ее сильнее, чем это можно выразить словами… Однако мне нелегко было разобраться в происходящем… Я даже не отдавал себе отчета в том, что Британская империя близится к краху, и еще меньше понимал, что она гораздо лучше молодых империй, идущих ей на смену.

Джордж Оруэлл, “Убийство слона”[171]

В последнее десятилетие викторианской эпохи некий школьник предсказал, что ждет Британскую империю в следующем столетии:

Я вижу, грядут большие перемены в безмятежном ныне мире, великие перевороты, страшные битвы и войны, которые невозможно вообразить. И я говорю, что Лондон окажется в опасности, что Лондон подвергнется нападению, и я приобрету большую известность, защищая Лондон… Я вижу дальше тебя. Я смотрю в будущее. Страна подвергнется какому-то ужасному нашествию,.. но я… буду руководить обороной Лондона, и я спасу Лондон и империю от беды.

Уинстону Черчиллю было семнадцать, когда он произнес эти слова в разговоре с Мерлендом Эвансом, своим соучеником по Харроу. Черчилль действительно спас Лондон и Британию. Но даже он не смог спасти Британскую империю.

В течение всего одной человеческой жизни империя (в 1892 году, когда Черчилль разговаривал с Эвансом, она даже не достигла пика своего могущества) распалась. Ко времени смерти Черчилля (1965) она утратила все свои важнейшие владения. Почему? Традиционный подход к “деколонизации” видит причину ее успеха в деятельности националистических движений в колониях, от Шинн фейн в Ирландии до ИНК в Индии. Конец империи изображается как победа “борцов за независимость”, от Дублина до Дели восставших, чтобы избавить свои народы от ярма колониального правления. Но это не так. В XX веке главную угрозу — и самые вероятные альтернативы — британскому владычеству представляли не национальные освободительные движения, а империи-соперницы.

Эти империи обращались с подвластными народами гораздо суровее англичан. Еще до Первой мировой войны бельгийское управление формально независимым Конго прочно ассоциировалось с нарушением прав человека. На каучуковых плантациях и железных дорогах, принадлежавших Африканской международной ассоциации, использовался рабский труд. Прибыль шла непосредственно в карман короля Леопольда II. Жадность его была такой, что, если учесть убийства, голод, болезни и снижение рождаемости, владычество бельгийцев обошлось Конго в десять миллионов человеческих жизней — половину населения страны. Джозеф Конрад в “Сердце тьмы” нисколько не преувеличил. На самом деле происходящее в Конго предали огласке как раз англичане: британский консул Роджер Кейсмент и скромный ливерпульский клерк Эдмунд Дин Морел, который заметил, что Бельгия вывозит из Конго огромное количество каучука, не ввозя почти ничего, кроме оружия. Кампания Морела против бельгийского режима, по его словам, “обращалась к четырем принципам: состраданию к людям всего мира, британской чести, британским имперским обязанностям в Африке, праву международной торговли, с которым согласуются неотъемлемые экономические права и личные свободы туземцев”. Правда, в XVIII веке на Ямайке англичане обращались с рабами-африканцами не намного лучше бельгийцев. Но сравнивать эту ситуацию следует все-таки с XX веком. Эти различия проявились еще до Первой мировой войны — и не только по сравнению с бельгийским владычеством.

В 1904 году немецкий сатирический журнал “Симплициссимус” напечатал карикатуры на колониальные державы.

В германской колонии даже жирафов и крокодилов заставляют передвигаться “гусиным шагом”, во французской межрасовые отношения балансируют на грани непристойности, а в Конго Леопольд II просто жарит туземцев на огне и ест. Ситуация в английских колониях заметно сложнее: туземцы, спаиваемые виски бизнесменом и обираемые до нитки солдатом, вынуждены еще и слушать проповедь миссионера. В действительности различия были глубже и со временем становились все значительнее. Французы в своей части Конго вели себя не намного лучше бельгийцев, и сокращение населения там оказалось сопоставимым. В Алжире, Новой Каледонии и Индокитае проводилась политика систематической конфискации земель у местного населения, что делало рассуждения французов об универсальном гражданстве смехотворными. Германская колониальная администрация не была либеральнее. Когда в 1904 году восстали гереро, возмущенные захватом их земель немецкими поселенцами, генерал-лейтенант Лотар фон Трота объявил, что “любой гереро, вооруженный или безоружный, со скотом или без, будет застрелен”. Хотя “приказ об истреблении” (Vernichtungsbefehl) позднее был отменен, численность гереро сократилась примерно с восьмидесяти тысяч в 1903 до двадцати тысяч в 1906 году. За это Трота был награжден высшим немецким орденом “За заслуги”. Восстание Маджи-Маджи в Германской Восточной Африке в 1907 году было подавлено с такой же жестокостью.

К тому же мы должны сравнивать не только западноевропейские державы. Японское правление в Корее (протекторат с 1905 года, с 1910 года — колония, прямо управляемая из Токио) было вопиюще нелиберальным. Когда сотни тысяч людей вышли на демонстрацию в поддержку Декларации независимости Ли Гвансу (так называемое Первомартовское движение 1919 года), японские власти ответили репрессиями. Более шести тысяч корейцев были убиты, четырнадцать тысяч ранены, пятьдесят тысяч приговорены к тюремному заключению. Мы должны помнить и о российском управлении Польшей, этой центральноевропейской Ирландией, Кавказом (простирающимся от Батуми на Черном море до Астары на Каспийском), Туркестаном и Туркменией, Дальним Востоком (где Транссибирская железная дорога тянулась до самой Маньчжурии). Безусловно, между колонизацией российских степей и происходящей примерно в то же время колонизацией американских прерий было сходство. Однако были и различия. Русские проводили в своих европейских колониях агрессивную политику русификации. Когда англичане уже обсуждали возможность ирландского самоуправления (гомруля), угнетение поляков только усиливалось. В Средней Азии сопротивление российской колонизации жестоко пресекалось. Восстание мусульман в Самарканде и Семиречье в 1916 году было бесжалостно подавлено. Число убитых мятежников достигло, возможно, сотен тысяч.