Аркадий Макаров - Не взывай к справедливости Господа

• Название: Не взывай к справедливости Господа
• Автор: Аркадий Макаров
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013

Роман начинается с эпиграфа: «Не взывай к справедливости Господа. Если бы он был справедлив, ты был бы уже давно наказан» – из святого Ефима Сирина.

В романе использован собственный непростой жизненный опыт автора, что роднит с ним его центрального героя.

Автор в своём романе показывает трудности становления личности молодого человека с романтическими взглядами на жизнь в маргинальной среде обитателей рабочего барака, где надо действовать по поговорке: «Хочешь жить – умей вертеться».

И вертелся, и кружился центральный герой Кирилл Назаров, подражая по своей молодости более удачливым и лихим «молодцам» по барачному быту, пока его, после трагической смерти любимой девушки не взяла в армейские тиски служба в Советской Армии.

Роман охватывает большой промежуток от окончания школы в советский период и до нашего жёсткого, сундучного и не всегда праведного времени, где уже взрослый инженер Кирилл Семёнович Назаров никак не может вскочить на подножку громыхающего и несущего неизвестно куда эшелона под именем Россия.

Нечаянное знакомство с пожилой сельской учительницей переворачивает всё сознание Назарова и возвращает его к единственно верной цели – нашей православной Вере.

Сюжет романа динамичен и написан хорошим литературным языком.

---

Здешние насельники – тот самый слой общества, от которого болят зубы у местных начальников: «Всех бы их туда!..» – а куда, не договорят, и так ясно.

Но попробуй, выковырни это гнездовье, разори его, как старый улей, кто же будет добывать мёд, хоть для тех, хоть для этих хозяев жизни, с худосочных цветов разных производственных контор и строек объявших со всех сторон город?

Дина всё так же была благодарна многоопытной старой Матрёне, называя её более приличным именем – «тётя Мотя».

Тётя Мотя строго доглядывала за тем, чтобы девушке не досаждали слишком уж рьяные поклонники.

Она всем любопытным и дотошным выдавала Дину за свою племянницу, и только Кирилл имел свой неограниченный доступ в её укромное местечко, что как раз совпало с приездом в общежитие Федулы, которому явно не понравились бы встречи «сладкой парочки» у него на глазах.

Теперь Федула был какой-то странный, совсем непохожий на того степенного Федулу, рассудительного и по-деревенски скупого.

После смерти матери он продал свой довольно крепкий дом с усадьбой в полгектара одному городскому начальнику под дачу, а начальник тот помог Федуле приобрести кооперативную квартиру в доме, который уже ждал новосёлов.

А от комнаты в коммунальной квартире, которую ему пообещали в профкоме за безотказную работу, он неожиданно отказался. «В этом пенале сам живи!» – сказал он обескураженному председателю профкома, который по доброте своей хотел ещё и выпить стаканчик-другой дармовой водки за оказанное внимание одинокому труженику наковальни и молота.

Когда Федула возвернулся в свою барачную комнату, он перво-наперво выставил бутылку водки и ящик чешского пива на прицепе.

Николай Яблочкин, только сухо кашлянув в кулак, удивлённым взглядом посмотрел на Федулу и, теряясь, что с ним редко происходило, не сразу пододвинулся к столу.

На Федуле был тесноватый бостоновый костюм в крупную полоску, галстук и самое главное – на месте потерянного когда-то зуба теперь светилась золотая фикса, отчего казалось, что у этого мужика всегда праздник.

Федула, не дожидаясь пока сядут за стол его товарищи, сам разлил по стаканам водку, поднял свой и, не говоря ни слова, выпил.

Так пьют в память самых дорогих людей.

Яблон с Кириллом, поднявшись, тоже молча выпили, каждый, думая о своём: Кирилл тоже потерял мать, так и не сумев похоронить её, а Яблон пил «за тех, кто в море». Он в детстве хотел стать капитаном алых парусов, а неласковая судьба завернула его на ветреные стапеля монтажных площадок.

Второй стакан отдался в руке Федулы праздничным звоном – значит пришло время гулять нараспашку.

– Федула, а, Федула, – спросил его Николай на правах авторитетного человека, – отчего ты сегодня такой щедрый? Капусту на корню рубишь, а? Смотри, хрустами дорога в ад стелется!

– А я и в аду с кувалдой не пропаду! Чертям подковы на копыта ставить буду. Ты вот пей тут, там не дадут!

А я туда и не спешу! – Яблон сорвал зубами колпачок с пивной бутылки. – Жениться бы тебе, Федула! Квартира есть. «Отходную» поставить? Поставил! Под тебя теперь любая девка, как шестёрка под туза, ляжет. Правда, Кирюха? – подал он открытую бутылку Кириллу.

– А то нет!

Кириллу нравилось всё: и застолье, и внимание к себе Коли Яблочкина, и даже Федула в нелепом на сегодняшний день костюме, который сидел на нём не то чтобы уж нескладно, а как-то непривычно, да и не к месту. В бараке предпочиталась простота в одежде и в обращении. Иное вызывало насмешки и явную неприязнь его насельников.

Федула как-то нехорошо посмотрел на Кирилла, передёрнул на шее галстук, стандартный узел которого под тесным воротничком нейлоновой рубашки держался на резинке, потянулся было снова к стакану, но в последний момент раздумал:

– Женюсь! А-то как же! Вот щас этого гвоздя в табуретку вобью, и женюсь обязательно!

Огромный прокопченный коксом и железной окалиной кулак вроде нехотя оторвался от стола и повис над лохматой головой Кирилла. – Ты зачем девку сюда привадил, сучий потрах?

– Окстись, Федор! – Яблон первый раз назвал Федулу его настоящим именем. – Окстись! Девка эта, студентка что ли, – племянница Матрёны будет. Она её сюда приволокла. При чём здесь наш Кирюха?

– А при том! А при том, что у меня в кулаке пять пальцев, – Федула медленно разжал кулак, – и все на него указывают! – Иди, позови Дину. Пусть она мне сегодня отходную на гитаре сыграет! Му-зы-кант-ша! – вздохнул он восхищённо. – А тебя я сегодня бить не буду. Погожу пока! Иди, позови, уважь Федулу напоследок! – легонько потрепал он Кирилла за вихры. – Иди, позови!

Что оставалось Кириллу делать? Пойдёшь, когда такой кулак возле глаза окажется! Да и самому Кириллу захотелось похвастать перед циником Яблоном своей талантливой и такой красивой подругой, которая доводиться роднёй самой бабке Матрёне.

В том, что жительница чуланчика под лестницей, – племянница Матрёны, Кирилл разубеждать никого не стал. Так было спокойнее для всех.

Дина, действительно привязалась к всесильной вахтёрше и часто оставалась за неё на посту, пока чёртова баба приводила себя в порядок после нескольких бутылок вермута.

Человек привыкает ко всему. Привыкла и Дина. Ей в этом мужском муравейнике, как ни странно, никто жить не мешал.

Обитатели здесь привыкли больше к женщинам другого порядка и возраста. А эта, что? Ребёнок! На музыке играет! Какого-то Шопена знает! Может начальника уголовного розыска? Тот, говорят, тоже еврей… А начальника таковой службы лучше обходить, как быка, сзади. Для безопасности.

Вот и живёт себе студентка тихо. Иногда, правда, на какой-то странной гитаре в шесть струн из бычьих жил, так душу тронет, что остановиться какой чудак возле двери, повиснет нетрезвой головой, да так и останется стоять, покачиваясь, пока ноги держат.

– Ах ты, чёрт бесстыжий! – обрушилась на Кирилла тётя Мотя, когда он тихонько постучал в дверь под лестницей. – Опять девку с путя сбиваешь! Нету её! Нету! Она ещё с учёбы не пришла.

Кирилл для верности снова подёргал ручку на двери. Тихо. Значит, действительно Дины нет в комнате, хотя преддипломную практику она проходит в детском саду, а занятия с детьми давно уже закончились.

– Иди, иди! Не торчи, как сучок в глазе! Придёт твоя Дина, никуда не денется! Может чё передать ей?

– Передай, что её на бис Федула вызывает! Он сегодня в новую квартиру переезжает! Отходную, как и полагается, поставил. Приходи и ты с ней! Водки – море! – хвастанул Кирилл.

Старая ведьма оживилась.

– Федулу я уважаю! Он хоть и мужик ломом подпоясанный, а тоже наш человек. Меня старую не обидит. Я ему ещё услужу! Услужу! – почему-то, глядя на Кирилла, с нажимом на последнем слове сказала Матрёна.

– Послужи, коль есть чем! – обозлился тот.

Матрёна подтолкнула его к лестнице:

– Иди, хрен моржовый! А-то всю водку без тебя твой Яблон вылакает! Иди! Мы тут сами разберёмся.

Кто это мы – было ясно по вожделенному виду Матрёны.

Кирилл вернулся в свою комнату:

– Матрена обещалась вместе с Диной придти, когда та с практики вернётся.

Федула нетерпеливо заёрзал на стуле, порываясь куда-то:

– Может, ты, Яблон, за портвейном сгоняешь? Матрёна придёт…

– Слиняю, гони «башли»!

Федула передал Николаю деньги:

– Если портвейна нет, бери вермут! – крикнул виновник торжества вслед.

– Уже беру! – хохотнул Яблон и скрылся за дверью.

Федула сидел, уткнувшись взглядом в Кирилла. Глаза молотобойца ничего доброго ему не сулили, и Кирилл молча вышел из комнаты.

В коридоре его снова окликнула Матрена:

– Тоскуешь, соколик? Молод ты ещё, как я посмотрю, с бабами вожжакаться! Тебе самому ещё мамка нужна, губы вытирать, а ты в самцы метишь. Вот Федула – другое дело! Он, хоть не орёл, а дятел, но для жизни в самый раз будет. Сосватаю ему одну подходящую! Сосватаю… А ты зенки на меня не упирай, не пуль! Видали мы таких! – Матрёна сегодня была в ударе. Она всегда в ударе, когда чувствует близкую выпивку. – Поди к сюда! – заёрзала ведьма на стуле. – Ох, ох, ох, что ж ты маленьким не сдох! Гляди, какой фраер! Малява пришла из военкомата. Не хотела я тебя нынче расстраивать, а ты сам напросился. На, давай! – Матрена порылась у себя в столе и протянула ему казённую бумагу, где говорилось, что Назаров Кирилл Семенович подлежит весеннему призыву в армию, и обязан явиться на призывной пункт к такому то числу до 8-00 с предметами личной гигиены.

Кирилл растерянно взял из рук Матрены небольшой клочок бумаги.

Бумага эта, в который раз, как отводной канал перед плотиной, переведёт течение всей его жизни в совсем иное русло. Назаров по молодой беспечности совсем забыл о конституционной обязанности – проходить службу в Вооружённых Силах Родины по исполнению призывного возраста.

А возраст ждать не стал, взял да исполнился. Вот ведь, как бывает!

Так с этой бумажкой в руках он и возвратился на ватных ногах в комнату.