Григорий Тёмкин - Звёздный егерь

• Название: Звёздный егерь
• Автор: Григорий Тёмкин
• Издательство: Паровая типолитография А.А.Лапудева
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014

Впервые под одной обложкой собраны все фантастические произведения советского писателя-фантаста Г. Е. Тёмкина. Текст ряда произведений, печатавшихся в разных редакциях, восстановлен по книжным и журнальным публикациям. В издании сохранены оригинальные иллюстрации.

Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения, извлечения прибыли и т. п.

Оглавление:

Шестой трофей. Рассказ

Звёздный егерь. Повесть

Успех профессора Драфта. Рассказ

Кораллы Кайобланко. Повесть

Пушка вероятности. Рассказ

Двадцать шестой сезон. Повесть

Костёр. Рассказ

Дары от Данов. Рассказ

Всё как у детей. Рассказ

Барьер. Рассказ

Лунный лист. Повесть

Библиография

Все материалы получены из открытых источников. © Г. Е. Тёмкин, 1981-1991

© Паровая типолитография А. А. Лапудева, состав, редактирование, 2014

---

Потом настали и быстро, к счастью, прошли бурные прагматические времена, когда ярлык с ценой вешался на всё, что угодно, в том числе на кораллы: кто-то подсчитал, что из кораллов выйдет отличный и дешёвый материал для строительства дорог. И закрутились в тропиках, перемалывая подводные цветы в тонны извести, кораллодробилки. Вот когда, должно быть, потирала довольно руки старая морская ведьма!

Надя поднесла коралл к глазам, вглядываясь в пустые ажурные домики. Кого выварила, вытравила она из этих крошечных келий-ячеек? Обыкновенных, лишённых практически какой-либо нервной организации коралловых полипов, таких же примитивных, как их аналоги в земных морях? Или.

Или убиты ганглии чужого, непонятного мозга — частица непостижимо сложного инопланетного разума, который и сейчас, пульсируя от непроходящей боли, неслышно взывает о пощаде?

— О господи, так можно с ума сойти, — вслух произнесла Надя. В конце концов, что такое одна ветка? Не может высокоорганизованное живое существо, тем более коллективное, слишком зависеть от малой своей части. Муравейник, даже если его на две трети разрушить, всё равно восстанавливается.

А тут всего одна ветка.

Наде стало страшно — за чужой, может быть, всё-таки существующий на Кайобланко коралловый разум. «Нет, не может быть, чтобы мы его убили, — думала Надя о кораллах. — Он здесь, наверное, уже тысячи лет, или даже десятки тысяч, у него должен быть иммунитет к некрупным повреждениям. Он должен уметь защищаться. Он и умеет — у него есть поле, он им мог нас блокировать. Или даже уничтожить. А раз он этого не сделал — значит, он не видит для себя никакой опасности, не боится потерять десяток-другой ветвей. Или он просто цивилизованнее нас и не ставит свою жизнь выше жизни других разумных существ?» Надя попыталась представить, как будет проходить их старт. Они усядутся в мягкие, удобные кресла. «Готовы?» — спросит Роберт. «Готовы!» — ответит она. Игорь молча кивнёт.

И Роберт нажмёт кнопку пуска. Из реактивных сопел ударят оранжевые струи. Дисколёт приподнимется, подожмёт плоскостопые лапы и гигантским жуком рванётся вверх, сквозь воду, сквозь безоблачное кайобланковское небо, туда, где на орбите ждёт их грузовой прицеп. А внизу останется безжизненное дно, залитое стекловидным сплавом. И на краях седловины, на тех дальних откосах, где они с Игорем видели совсем редкие, чахлые каменные кустики, будут корчиться в агонии последние обожжённые кораллы…

«Нет, нельзя этого допустить! — мысленно закричала Надя. — Мы же люди! Уж лучше… Лучше самим…»

И тут же возбуждённое воображение нарисовало новую картину. Словно заглянув в возможное будущее, Надя увидела салон дисколёта с едва мерцающим освещением; превращённого голодом в живой скелет Игоря; Чекерса, без сил лежащего на полу и судорожно ловящего бескровными губами застоялый затхлый воздух… Надя сама вдруг почувствовала приступ удушья, повернула регулятор кондиционера. В каюту хлынул поток свежего, прохладного и вкусного, как родниковая вода, воздуха. И сразу стало легче.

«О чём это я? — недоуменно спрашивала себя Надя, освобождаясь от кошмарного наваждения. — Какой разум, какой мозг? Несколько странных происшествий — и уже мерещится инопланетный интеллект. Чушь какая. А я-то хороша: начинающий учёный, биохимик со специальной подготовкой — а впечатлительна, как девчонка. Это же надо такого нафантазировать: добровольно обречь себя на гибель, отдать свою жизнь! Единственную жизнь и не увидеть больше Землю, днепровские закаты в черешневых садах… Навсегда, навечно отказаться от любимого дела, от молодости, только-только осознанной и потому ставшей великой ценностью, не познать большой, настоящей любви, не испытать материнства… И ради кого? Ради полипов каких-то, почти что амёб, наверняка не уникальных в океане Кайобланко. Нет, какая же я дура, просто невероятная дура!»

Надя окончательно успокоилась. Вот так из мухи делают слона, из кишечнополостного полипа — гиганта мысли. К чему усложнять, когда всё достаточно просто?

И поморщилась, ощутив слабый и в то же время неприятно болезненный укол от ещё раз затухающим бликом мелькнувшей мысли: «А вдруг всё и в самом деле не так просто?»

Надя ошибалась, предположив, что Краснов сидит и «заводит» себя в библиотеке. Не было его и в каюте у Чекерса.

Пилот и эколог разговаривали в рубке. И если б Надя заглянула в этот момент к ним, она была бы удивлена спокойному, деловитому тону их беседы.

— Игорь, — пилот сидел в кресле напротив Краснова, — давай ещё раз попытаемся разобраться. Скажи как эколог, хотя бы теоретически это возможно — чтобы кораллы развились до уровня интеллекта?

— Ты же знаешь, Боб, почти все верят в существование разумной жизни на других планетах, но пока разума ни на одной из известных планет не обнаружили. А теоретически… Чего-чего, а теорий хватает. К примеру, есть гипотеза, что при наличии определённой стабильности окружающей среды какие-либо из форм органической жизни рано или поздно обязательно достигнут стадии интеллекта. Но тут снова проблема, что считать интеллектом?

О критериях разума существует много спорных точек зрения. Одни философы считают, что разум — это умение трансформировать окружающую среду в собственных интересах, например, добывать полезные ископаемые или строить города.

Другие им на это возражают, не ставят качественной границы между Человеком Разумным и существами, разумом явно не обладающими: бактерии-металлофаги куда раньше людей начали добывать из почвы и морской воды чистые металлы, а обладатель прекрасно развитых конечностей — осьминог — живёт в собственно, так сказать, построенных поселениях. Интеллект, утверждают они, проявляется прежде всего в употреблении обширного числа речевых символов, способности к абстрактному мышлению и анализу, умении решать математические задачи. Многие в интеллекте видят способность понимать и контролировать взаимосвязи. А есть и совсем широкая формулировка, по которой разум начинается с осознания себя. Ну, по этому определению на практике судить вообще о разуме невозможно. Стоит себе, скажем, баобаб тысячу лет, и кто его знает: вдруг он давно уже осознал и себя, и собственное место в мироздании, вполне ими удовлетворен и философски!

— Но разработаны же специальные системы для определения интеллекта, тесты, шкалы…

— Однако единой системы нет. Наверное, всё-таки невозможно провести чёткую линию между разумом и неразумом. И судить, что отнести по эту сторону, а что по ту…

— Вот видишь: судить невозможно, а мы судим. Каждый день судим, каждую минуту, на каждом шагу уничтожая какую-то жизнь — бактерии, насекомых, скот, баобаб твой, насчёт которого ты сейчас острил. А вдруг он и в самом деле разумен? Или есть гарантия, что нет?

— Абсолютной, стопроцентной гарантии дать невозможно, Боб, — покачал головой Краснов. — Существует определённая вероятность, что этот баобаб окажется как-то по-своему разумен. Но с позиции всего человеческого опыта вероятность подобная ничтожна.

— И потому сбрасывается со счетов?

— Сбрасывается. Органическая жизнь зиждется на движении из одной формы в другую. Иначе не было бы эволюции.

— Так уж бы и не было? — усомнился в категоричности последнего утверждения Чекерс.

— Скорее всего, не было бы, — поправился Игорь. — Я всё же считаю, что разумная жизнь должна уметь влиять на окружающую среду для достижения отдалённых, несиюминутных целей. А значит, при необходимости и видоизменять гетерогенную органику.

— Убедил, убедил. Границ нет, но человек единственное явно разумное существо и потому имеет право другие существа «при необходимости видоизменять». Так что же нам мешает «видоизменить» горстку кораллов? Или раз тебе показалось, что они тоже умеют воздействовать на среду, их можно уже считать на нашей половине?

— Ты же сам спросил меня про теорию, Боб. Теоретически колония коралловых полипов могла эволюционировать до образования интеллекта, как любое другое живое существо. Тем более на незнакомой нам планете.

— Не вижу последовательности, Игорь. Кораллы воздействуют на твою руку, на угрожающую тебе барракуду — и ты предполагаешь в них разум и готов поступиться ради них жизнью. Но вот на тебя пытается воздействовать барракуда — и ты объявляешь её хищником и палишь из станнера, чтобы убить её. Где логика?

— Я человек, Роберт, и сужу человеческими мерками. Когда на тебя мчатся с разинутой пастью, трудно в этом усмотреть попытку к контакту. Скорее всего, это обычные действия крупной хищной рыбы, типичные для любой открытой экосистемы, где идёт борьба за выживание. А вот кораллы проявили себя нетипично.

— Перечисли эти нетипичные проявления, если тебе нетрудно, — Чекерс приготовился загибать пальцы. Или, вернее, отгибать, подумал Игорь: сам он, когда вёл счёт на пальцах, всегда раскрывал ладонь и начинал загибать пальцы с мизинца, — Роберт же выставлял сжатый кулак и на счёт «раз» выпрямлял большой палец…