Борис Фрезинский - Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

• Название: Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
• Автор: Борис Фрезинский
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Политика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4448-0042-3

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.

В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…

Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

---

С начала 1924-го Эренбург приехал в СССР; в Петрограде (начало марта) он читал главы еще не опубликованной «Любви Жанны Ней» — у Серапионовых братьев и в Институте истории искусств. Сохранилось много свидетельств об этом. Е. Л. Шварц записал не очень точно про Эренбурга:

«Он зашел к кому-то из „Серапионовых братьев“. Сохраняя не то брезгливое, не то горестное выражение рта, рассказывал он, сонно глядя мимо собеседников, что пишет сейчас „Жанну Ней“, поставив себе простую задачу: сделать книгу, над которой плакали бы. Он достал из портфеля и показал готовый план книги, похожий на генеалогическое дерево или штатное расписание <…>. Меня этот план почему-то рассердил и напугал, но Федин, у которого я отозвался с насмешкой о такого рода планировании, спросил удивленно: „А как же иначе?“ — и достал из стола лист, весьма похожий на эренбурговский, со схемами будущего своего романа»[232].

Б. М. Эйхенбаум, познакомившийся с Эренбургом 3 марта у Замятина, записал в дневнике:

«В воскресенье 9-го в Комитете (современной литературы Отдела словесных искусств Института истории искусств. — Б.Ф.) читал Эренбург отрывки из романа „Любовь Жанны Ней“. Народу было невероятно много. Ахматова, Пунин, Шкловский, Каверин, Федин, Тихонов, Слонимский, А. Смирнов, Форш, все обычно бывающие, студенты и т. д. Эренбурга обстреливали, но он очень умно отвечал»[233].

Журнал «Русский современник» напечатал высказывания о чтении Эренбурга в Институте истории искусств:

Шкловский: «„Любовь Жанны Ней“ скорее чучело романа, нежели живой роман. Ясна связь с Диккенсом. Но Диккенс дан в сегодняшнем восприятии <…>. Эренбург отошел от своей чрезвычайно интересной дороги. В его „Хулио Хуренито“ материал играл самостоятельную роль (рассуждения, газетный фельетон). „Трест Д. Е.“ был написан скупее. А теперь мы дошли до Диккенса. Самого Эренбурга уже нет».

Тынянов: «Сейчас век описательной прозы: нельзя сказать: „человек встал“, „человек сел“, — нужно говорить КАК он встал и КАК он сел. Мы имеем целый ассортимент запретных мест. Под запретом — сентиментализм и банальность. Эти запреты, быть может, следует разрушить, и роман Эренбурга делает такую попытку. Дело меняется, если дается не только банальность, но и стилизация банальности. В романе Эренбурга не только Диккенс, но и Виктор Гюго и Ромен Роллан („Молодое вино“). У Эренбурга два пути: фельетон и крупная форма. Крупная форма приводит сейчас к стилизации романа: уже стерлось ощущение жанра. Предстоит создание и усвоение русского материала»[234].

Завершим эту сводку воспоминаниями В. А. Каверина:

«Соединение небрежности и внимания — вот первое впечатление, которое произвел на меня Эренбург, когда в марте 1924 г. он приехал в Ленинград из Парижа и был приглашен на обсуждение его романа „Любовь Жанны Ней“. Небрежность была видна в манере держаться, в изрядно поношенном костюме, а внимание, взвешивающее, все замечающее, — в терпеливости, с которой он выслушивал более чем сдержанные отзывы о своем романе. Ему было интересно все — и способные на дерзость молодые люди, и их учителя, выступающие скупо, сложно. Он много курил, пепел сыпался на колени. Немного горбясь, изредка отмечая что-то в блокноте, он, казалось, не без удовольствия, следил за все возрастающей температурой обсуждения. Эренбург слушал не перебивая, с любопытством. Лицо его оживилось, он как будто повеселел под градом возражений. Он стал отвечать, и с первого слова мы поняли, что перед нами острый полемист, легко пользующийся громадной начитанностью и весьма внимательно следивший за делами нашей литературы»[235].

Об Эренбурге много говорили, много думали. Евгений Шварц позднее попытался восстановить свое тогдашнее представление о нем:

«В те дни я прочел „Хулио Хуренито“, лучшую, вероятно, из эренбурговских вещей. Книжка задевала, но скорее отрезвляла, чем опьяняла. Схему придумывать можно, но настоящая работа опрокидывает ее. Бог располагает. В романах же Эренбурга уж очень отчетливо просвечивало, как человек предполагает. Дурного в этом я не видел. Скорее испытывал зависть к его трудоспособности и рассудку. Но успех его тех лет, неистовый, массовый, казался мне необъяснимым. Я шутя уверял, что он продал душу черту. Толпа забила Большой зал Консерватории, где он выступал. Студенты прорывали наряды милиции и мчались наверх по лестнице…»[236].

В 1927 году в Берлине на киностудии УФА знаменитый режиссер Георг Пабст снял по роману Эренбурга одноименный фильм. Фабулу романа несколько изменили (какое кино без happy end’а!), и автор вынужден был протестовать (главным образом по политическим мотивам). Возмущенный Эренбург описал в том же году свои кинозлоключения в большом очерке «Встреча автора со своими персонажами»[237]. Заметим, что этот фильм и сейчас появляется на киноретроспективах. В нем замечательно удался Париж — он снят не в павильоне, как, увы, все крымские сцены, а на живой натуре…

По-русски последний раз (при жизни Эренбурга) «Любовь Жанны Ней» издали в 1928 году (в то время тиражи русских и зарубежных изданий этого романа были рекордными для Эренбурга). С тех пор «Любовь Жанны Ней» в России 75 лет не переиздавали. Только в 2002 году читатели почтенного возраста, которые, несомненно, слышали об этой книге от своих родителей, смогли, наконец, ее прочитать[238].

6. «Рвач»

За три года очень интенсивной работы на Западе (1921–1923) Эренбург во многом отработал запас былых российских впечатлений; у него возникла потребность побывать на родине, увидеть ее новую жизнь при нэпе. В самом начале января 1924 года он приехал в СССР.

«Увидев снова Москву, я изумился: я ведь уехал за границу в последние недели военного коммунизма. Все теперь выглядело иначе, — рассказывает Эренбург в мемуарах. — Карточки исчезли, люди больше не прикреплялись. Штаты различных учреждений сильно сократились, и никто не составлял грандиозных проектов <…>. Появились товары <…>. Москвичи отъелись, повеселели <…>. С точки зрения политика или производственника, новая линия была правильной <…>. Но у сердца свои резоны: нэп часто казался мне одной зловещей гримасой»[239].

Кроме Москвы Эренбург побывал в Харькове, Киеве, Гомеле, Одессе, Петрограде; он встречался с массой людей, с журналистской профессиональной хваткой впитывал свежие впечатления.

Замысел нового романа возник легко:

«Один юноша рассказал мне длинную, путанную, но не очень-то сложную историю: еще недавно он был честным комсомольцем, хорошо учился. Товарищ втянул его в нехорошую затею; выглядело все благородно — ему поручили собирать деньги на воздушный флот, оказалось, что сборами занималась шайка мошенников. Студент возмутился, хотел пойти в ГПУ, но, получив рачку ассигнаций, соблазнился мишурой жизни. Он влюбился в девушку, которая требовала подарков, стал спекулировать; из комсомола его вычистили; он ждал ареста. У него были очень выразительные руки, они рвались кверху, грозили, умоляли»[240].

Случай — достаточно типичный для того времени (недаром схожие герои пришли вскоре в прозу Сейфуллиной, Леонова, Катаева…). Революция на своем взлете поднимала людей, на спадах кидала их, и Эренбург понимал, что рассказ о Михаиле Лыкове требует политического, социального фона эпохи. При обдумывании романа не обошлось и без литературных реминисценций — тень стендалевского Жюльена Сореля возникала в воображении Эренбурга…

Эренбург уезжал из России, нагруженный впечатлениями и планами; уже с дороги он писал поэтессе М. М. Шкапской: «Сейчас буду работать: сценарий, пьеса, роман»[241], и спустя три недели: «Хочется сесть скорее за роман из русской жизни, но пока голова не работает»[242]. К работе над романом Эренбург приступил в июле 1924 года в Бельгии, а кончил его в Париже. В мемуарах Эренбург объяснял происхождение названия романа просто:

«Тогда входило в обиход новое словечко „рвач“, и я назвал моего героя, сына киевского официанта, рвачом. Я описал его детство, стремление к славе, себялюбие, подъем в первые годы революции, участие в гражданской войне, учебу, падение. У Михаила Лыкова (так звали моего героя) был брат, Артем, честный, не очень разбирающийся в сердечных делах, но добрый, старавшийся удержать Михаила от падения. Герой мой не был Растиньяком; в нем жили различные, порой противоречивые чувства…»[243].

О работе над романом Эренбург кратко сообщал в письмах друзьям[244]:

18 августа (Замятину): «Сижу пишу новый роман („Рвач“). Хотел бы в нем преодолеть хоть часть былых пороков. Он, кажется, непохож на меня, т. к. 1) чисто психологический, 2) материал (Эйхенбауму назло[245]) русский весь, 3) интрига в тени, а центр тяжести перенесен на описательные подробности героя и обрамляющей его эпохи».