Александр Субботин - Бернард Мандевиль

• Название: Бернард Мандевиль
• Автор: Александр Субботин
• Издательство: Мысль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

В книге впервые в советской литературе дается биографический очерк и анализ философско-этических и социально-политических взглядов Б. Мандевиля (1670—1733) — английского моралиста, философа-материалиста, автора знаменитой «Басни о пчелах».

В Приложении публикуется стихотворный перевод на русский язык памфлета «Возроптавший улей».

Для широкого круга читателей.

---

А. Л. Субботин Бернард Мандевиль

...Честный человек и ясная голова....

К. Маркс

Если я и показывал путь к мирскому величию, то сам без колебания предпочитал ту тропу, которая ведет к добродетели.

Б. Мандевиль

РЕДАКЦИИ ФИЛОСОФСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Александр Леонидович Субботин (род. в 1927 г.) — доктор философских наук, старший научный сотрудник Института философии АН СССР. Автор книг «Теория силлогистики в современной формальной логике» (1965), «Традиционная и современная формальная логика» (1969), «Фрэнсис Бэкон» (1974) и ряда статей по логике, методологии науки, истории философии и эстетике.

Рецензенты:

доктор философских наук Б. В. Мееровский,

доктор философских наук И. С. Нарский

Портрет Мандевиля не сохранился

Введение

та книга должна познакомить читателя с философско-этическими и социальными воззрениями Бернарда Мандевиля (1670—1733). Знакомство с историей философских учений — лучшее введение в философию и проверенный способ приобщения к философскому мышлению. Вместе с тем, будучи историей человеческого самосознания, теоретического мировоззрения, история философии является частью всеобщей истории; и если бы не было движения последней, то остановилось бы и всякое развитие философской мысли. Какие крупные мыслители — Томас Гоббс, Бенедикт Спиноза, Джон Локк — непосредственно предшествуют Мандевилю! Ими оставлено такое богатое идейное наследие, какого хватило бы для безбедного существования не одному поколению эпигонов. И все же Мандевиль говорит свое, новое слово; говорит его не только потому, что он стоит на плечах этих гигантов, но и потому, что он мыслитель другого времени и Англия начала XVIII в. уже не та, какой она была во времена Кромвеля, реставрации Стюартов или «славной революции».

Политические треволнения революционной эпохи сменила полоса сравнительного политического застоя, который, однако, искупался небывалым расцветом экономики. «Славная революция», установив в стране парламентарную монархию и сохранив многие рычаги политической власти в руках аристократии, вместе с тем открыла широкий простор для частной инициативы во всех областях экономической жизни. Стремительно возрастает роль купцов и финансовых воротил, а финансовые спекуляции принимают поистине фантастические формы. Особенно широкую известность получила грандиозная афера с акциями «Компании южных морей» (держателем которых, кстати, был и Мандевиль). Эта афера, разорившая множество рядовых акционеров и обогатившая заправил компании и нескольких членов правительства, — наиболее яркий, но далеко не единственный пример спекулятивной лихорадки, охватившей Англию в первые десятилетия XVIII в.

Проведение охранительной таможенной политики дало новый толчок развитию мануфактурной промышленности, особенно шерстяной. Многие мероприятия в экономике, во внутренней и внешней политике страны были направлены к достижению этой цели — увеличению производства и экспорта сукна. Они, как мы увидим, занимали и мысли Мандевиля. В результате войны за Испанское наследство Англия сохранила открытыми для своего сукна крупнейшие мировые рынки как в Европе, так и в Америке и на Ближнем Востоке. Особенно интенсивный экспорт шел в Турцию, из которой в свою очередь импортировали шелк. Об этой торговле писал и Мандевиль, доказывая, что здесь необходим сбалансированный обмен. Другую область внешней торговли монополизировала Ост-Индская компания, которая вопреки всем рекомендациям ортодоксальных меркантилистов за золото вывозила из Индии шелк, чай, кофе и другие товары, удовлетворявшие требованиям моды и возраставшей роскоши. В общем в стране царили бурная деловая предприимчивость, частнособственнический произвол, освященный законодательством, к которому, судя по большому числу совершавшихся преступлений, низшие классы проявляли полное равнодушие и пренебрежение.

Эпоха революций XVII в. была временем духовного подъема, надежд, социальных проектов, принципиальной идейной борьбы. Теперь все это отошло в прошлое. Героизм, самопожертвование, бескорыстие, энтузиазм — все это стало анахронизмом, представлялось как проявление неистового тщеславия и осуждалось как фанатизм. Их сменили мошенничество, ничем не прикрытое приобретательство и эгоистическая расчетливость, считавшаяся лучшим свидетельством здравомыслия. Не только вещи, но и идеи и моральные принципы становились товаром. Вместе с тем страна пожинала плоды политики веротерпимости. Правда, столкновения консервативного англиканского духовенства, так называемых «высокоцерковников», с «низкоцерковниками» и диссидентами, равно как и вражда между различными христианскими сектами, возникали время от времени с новой силой, однако терпимость, не без влияния идей Локка, все же становилась преобладающим настроением в английском обществе. Философия Локка способствовала также возникновению английского деизма и определенному сдвигу мировоззренческих интересов, которые переместились преимущественно в область этики и психологии. Однако ни веротерпимость, ни деизм образованной элиты не сделали англичан менее религиозными. «Этический кодекс, основанный на христианской доктрине,— отмечает английский историк Дж. М. Тревельян,— был тогда правилом жизни для значительно большей части общества, чем это было в периоды позднего средневековья и Тюдоров» (28, 368)[1]. Эта религиозность, сочетаясь с жаждой обогащения любыми средствами, породила то ханжество, которое глубоко пропитало состоятельные слои общества и стало одной из отличительных черт британской респектабельности. Люди, живые, реальные люди послереволюционной Англии, были далеки от того идеала гармонической, умеренной в своих потребностях, разумно-нравственной личности, за который ратовал в своей этике Джон Локк.

Этими несколькими штрихами я хотел бы обрисовать ту английскую действительность, в условиях которой формировались взгляды Мандевиля. Без знания ее многие представления и решения Мандевиля — мыслителя, остро чувствовавшего пульс своего времени,—остались бы непонятными. Не так уж трудно последовательно и логично изложить концепцию того или иного философа. Гораздо труднее, не впадая в вульгаризацию, увязать ее с условиями современной ей социальной действительности. Однако именно эту задачу и должен решать историк философии, если он не хочет писать еще одну книгу о книгах. Иными словами, философские учения прошлого следует рассматривать не только в их связи с предшествующими концепциями и современными им альтернативными воззрениями, но и в связи со всем строем общественной жизни — ее политической, экономической и культурной реальностью, достигнутым уровнем знаний, распространенными религиозными взглядами и теми представлениями, которые бытуют в искусстве и литературе.

На связь философии и литературы стоит обратить внимание и с другой точки зрения. Философское произведение очень выигрывает, если оно представлено в хорошей литературной форме. Правда, далеко не все классики философии были и классиками стиля, но зато тех, кто, как Платон или Дидро, обладал художественным даром, всегда читали с двойным удовольствием. Хорошая манера изложения нужна философскому произведению не только ради завоевания большого числа читателей. Существует мнение, что с содержанием философии вообще несовместима эмоциональнохудожественная форма, что философские материи следует излагать сугубо научным слогом. Это заблуждение. Иные философские проблемы, связанные с самой сутью человеческого бытия, имеют такую степень напряжения, что требуют и более выразительных средств осмысления, чем только абстрактный интеллектуальный анализ. Иные же философские позиции нуждаются в саркастической, сатирической критике. Мандевиля как раз отличало стремление соединить философию с художественной литературой. Он работал на их стыке и оставил много превосходно написанных философских страниц. Он черпал и из философских, и из литературных источников. На его творчество оказали влияние и философские концепции Гоббса, Спинозы и Локка, и моралистическая эссеистическая проза Монтеня, Ларошфуко и Лабрюйера.

Мандевилю у нас пока уделяли недостаточно внимания. «Басня о пчелах» (и то в составе только первого тома) впервые была издана на русском языке лишь в 1974 г. (она вышла в библиотеке «Философское наследие» в переводе Е. С. Лагутина и под общей редакцией Б. В. Мееровского).

Чтобы устранить другую несправедливость, допущенную в отношении Мандевиля, в приложении к этой книге читателю предлагается стихотворный перевод его басни-поэмы «Возроптавший улей, или Мошенники, ставшие честными». Так уж случилось, что эта поэма, о которой рассказывают на лекциях по истории философии, политической экономии и литературе, о которой пишут в фундаментальных исследованиях и в учебниках, до сих пор существует на русском языке лишь в прозаическом переложении. А ведь именно из нее с течением времени выросло произведение, прославившее Мандевиля, — его знаменитая «Басня о пчелах», рассмотрение которой и составляет основное содержание этой книги.