Андрей Ранчин - Борис и Глеб

• Название: Борис и Глеб
• Автор: Андрей Ранчин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03635-2

Первые русские святые, братья Борис и Глеб избрали для себя добровольную смерть, отказавшись от борьбы за власть над Киевом и всей Русской землей. Это случилось почти тысячу лет назад, летом и в начале осени 1015 года, после смерти их отца Владимира, Крестителя Руси. Но в последующей русской истории парадоксальным образом святые братья стали восприниматься как небесные заступники и воители за Русскую землю; их незримое присутствие на полях сражений с завоевателями, иноплеменниками русские люди ощущали постоянно и на протяжении многих веков — и на льду Чудского озера в 1242 году, и накануне и во время Куликовской битвы 1380 года, и при нашествии на Русь войск крымского хана Девлет-Гирея в XVI столетии… В наш век, культивирующий прагматизм и гедонизм и признающий лишь брутальных героев, братья Борис и Глеб, явившие миру подвиг непротивления злу, могут показаться теми, кого на убогом языке улицы называют «неудачниками», «лузерами». Но совершённое ими не имеет ничего общего ни с податливым и робким подчинением обстоятельствам, ни с трусостью и параличом воли. Об этом напоминает автор книги, доктор филологических наук, профессор Андрей Михайлович Ранчин.

Представленная вниманию читателей книга — по существу первый опыт именно биографического, а не житийного повествования о Борисе и Глебе. Автор тщательно разбирает все версии источников, все свидетельства, имеющие отношение к биографии братьев, пытаясь дать свой ответ на вопрос: почему именно Борису и Глебу, а не каким-то иным жертвам столь частых в Древней Руси внутридинастических конфликтов, довелось стать первыми русскими святыми?

---

Летом 2009 года Владимир Путин посетил мастерскую Ильи Глазунова. На одной из картин он обратил внимание на фигуры Бориса и Глеба. «А вот Борис и Глеб хотя и святые, но страну отдали без боя, — сказал Путин, глядя на полотно, где святые тоже были изображены. — Просто легли и ждали, когда их убьют. Это не может быть для нас примером…

— Я с вами совершенно согласен, — вдохновенно сказал художник».

Один из многочисленных комментаторов этого забавного эпизода, анекдота в старинном смысле слова, поспешил вступиться за первых русских святых. Он напомнил, что братья принесли себя в жертву. «В жертву — но кому и чему? Для авторов “Повести временных лет” ответ очевиден: отказавшись идти войной на старшего в княжеском роде, святые князья умерли ради русского государства, ради того идеала власти, в который верил святой Владимир». Эту как будто бы здравую мысль комментатор развивает дальше как-то по-маниловски. Оказывается, князья могли обратиться за помощью к дяде — византийскому императору. Но вмешательство могущественного и победоносного императора Василия II дискредитировало бы на Руси христианскую веру как «чужеземную», захватническую. Потому Борис и Глеб этого и не сделали, предпочтя смерть{612}.

В действительности же «Повесть временных лет» никак не соотносит отказ Бориса идти войной на старшего брата с принципами государственной власти. Никакой идеи Русского государства как высшей ценности, за которую можно было отдать жизнь, не было: князья могли расстаться с жизнью ради славы, ради власти, ради веры, но не ради идеи, сформировавшейся и ставшей автономной ценностью в России только в Новое время. Русь была для князей их родовым владением, а не государством в современном смысле слова.

Родство Бориса и Глеба с византийским императором Василием II — это не более чем гипотеза. Точных данных, что матерью братьев была его сестра, византийская царевна Анна, нет. Но не в этом суть. Василий II был действительно решительным правителем и грозным полководцем. Он покорил Болгарию, жестоко расправляясь с пленными, за что был прозван Болгаробойцей. Но сумасшедшим он не был точно: идти с войском в далекую заснеженную Русь?! — Нет, никогда! (Впрочем, братьям просто не хватило бы времени предупредить венценосного дядю.) Что же до нежелания братьев дискредитировать христианскую веру, то это объяснение отдает современным рационализмом.

Древнерусское сознание, древнерусские князья и книжники никогда не рассматривали выбор Бориса и Глеба как единственно возможный и определяющий мирскую мораль и междукняжеские отношения. Их подвиг — проявление дара святости, сверхдолжное деяние. Князья обладали моральным правом защищать свою жизнь и воевать с обидчиками, в том числе и со старшими в роде, когда те покушались на их власть. Идеал Бориса и Глеба — не от мира сего. Их выбор не стал, не мог стать и не должен был стать повседневной практикой на Руси. Но он задавал твердые ориентиры, хотя русская история и после Бориса и Глеба переполнена случаями жестокости и вероломства и ее страницы щедро расцвечены не киноварью, но кровью. Летописная повесть о Борисе и Глебе и их жития — первые древнерусские тексты, не отвлеченно и холодно, а участливо и тепло выразившие представления о милосердии и прощении. От Бориса и Глеба пролегает прямой путь к кротким персонажам Толстого и Достоевского и к призыву автора Пушкинской речи: «Смирись, гордый человек!».

«Государственническая» апология Бориса и Глеба, равно как и осуждение их как некреативных, непозитивных и неуспешных «лузеров», — лишь пара из множества примеров абсолютной глухоты к религиозным началам, питавшим мир Древней Руси и объясняющим страстотерпчество. Не менее выразительны бесчисленные высказывания недовольных канонизацией Николая II: как это царь, властитель слабый, потерявший страну, удостоился быть причисленным к лику святых, стать мучеником-страстотерпцем! Показательно и выдвижение некоторыми кругами в церковной среде идеи канонизации Ивана Грозного{613}. А священник храма под Петербургом отец Евстафий выступил аж за канонизацию Сталина!{614} Эти дикости тоже объясняются этатистским подходом: для адептов канонизации оба были великими государственными деятелями, «собиравшими» Россию, громившими врагов внешних и на корню изводившими врагов внутренних. То, что и тот и другой были еще и тиранами, оказывается не суть важно. Причисление к лику сеятых в подобных случаях мыслится—и сторонниками, и противниками — как высочайшая государственная награда, данная в Небесной канцелярии.

Как заметил известный исследователь древнерусской книжности Д.М. Буланин, «вещи, о которых повествуют нам носители религиозной культуры, могут быть поняты только как элемент религиозной культуры и часто не поддаются объяснению с позиции здравого смысла. Того здравого смысла, которым руководствуется безбожник. Соответственно, вещи, о которых повествуют нам подлежащие интерпретации памятники, значат не совсем то, что слышит или видит при первом с ними знакомстве теперешний безбожник, современный атеист. Иногда даже вещи эти значат совсем не то». И даже если этот интерпретатор считает себя верующим и воцерковлен, это отнюдь не гарантирует понимания им религиозной культуры прошлого: «<…> Подлинные религиозные чувства теперешнего интерпретатора не имеют значения в той мере, в какой они не имеют отношения к сакральным предметам древности; в число нынешних безбожников, в указанном значении, попадут и истово верующие, по их собственному убеждению, люди». Ведь «религиозную культуру можно постичь только как специфическое отражение религиозного сознания ее носителей, что предполагает хотя бы частичное соприкосновение с установленной этими последними системой ценностей. Разговор на равных»{615}.

* * *

Смиренные жертвы, святые Борис и Глеб стали в древнерусском религиозном сознании целителями{616},[191] и покровителями своих сродников — русских князей, Русской земли и ее воинства, помощниками в борьбе с иноплеменниками{617}. На такое восприятие святых братьев повлияли упоминание в их житиях о походе Бориса на печенегов, бежавших от него, и повествование «Сказания об убиении Бориса и Глеба» о победе Ярослава над Святополком по молитве братьев-страстотерпцев. В Житии Александра Невского (составленном, видимо, в 1280-х годах) описано видение старейшине Ижорской земли Пелугию Бориса и Глеба накануне битвы со шведами в 1240 году: «Стоял он на берегу моря, наблюдая за обоими путями, и провел всю ночь без сна. Когда же начало всходить солнце, он услышал шум сильный на море и увидел один насад, плывущий по морю, и стоящих посреди насада святых мучеников Бориса и Глеба в красных одеждах, держащих руки на плечах друг друга. Гребцы же сидели, словно мглою одетые. Произнес Борис: “Брат Глеб, вели грести, да поможем сроднику своему князю Александру”. Увидев такое видение и услышав эти слова мучеников, Пелугий стоял, устрашенный, пока насад не скрылся с глаз его». А в Новгородской Первой летописи победа Александра Невского над рыцарями Ливонского ордена в 1242 году на Чудском озере приписывается помощи Бога, Святой Софии (Святой Софии был посвящен главный новгородский храм) и «святым мученикам Борису и Глебу, ради которых новгородцы кровь свою проливали»{618}. (Летописец подразумевает помощь, оказанную новгородцами в 1016—1019 годах Ярославу Мудрому в борьбе против убийцы Бориса и Глеба Святополка Окаянного.)

В редакции жития Александра Невского, составленной Ионой Думиным (1591), описано чудо — видение монаха Антония в царствование Ивана Грозного, перед нападением крымского хана Девлет-Гирея на Россию (1572). «И внезапно узрел он двух юношей с пресветлыми лицами, восседающих на двух белых конях и быстро, словно молнии, подъехавших к монастырским вратам. Сойдя у ворот, оставили они коней своих и поспешили, как можно скорее, в церковь Пречистой Богородицы, честного Ея Рождества, где лежит благоверный и великий князь Александр. Монах же тот, будучи человеком разумным, понял по образам их, написанным на иконе, что юноши эти — святые страстотерпцы Борис и Глеб. И когда те светоносные юноши скоро вошли в святую церковь, сей инок последовал за ними. И стоял он, и удивлялся тому, что видел. Когда те светоносные юноши приблизились к церковным вратам, двери сами собою отворились, а свечи, стоявшие у гроба Александра, сами собою зажглись, и никто не отворял двери, ни возжигал свечи. Когда же сии светозарные юноши вошли в святилище Божие и зашли за столп, за которым лежит святой Александр, то обратились к нему с такими словами: “Восстань, брате, княже великий Александре, да поспешим на помощь и поможем сроднику нашему царю великому князю Ивану, ибо в сей день сражается с иноплеменниками”». Александр призвал на помощь Ивану Грозному своих усопших родственников — владимирских князей (не канонизированных), а те — святого царевича ордынского Петра. В то же время царь Иван Грозный одержал победу над крымцами{619}.