Андрей Ранчин - Борис и Глеб

• Название: Борис и Глеб
• Автор: Андрей Ранчин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-235-03635-2

Первые русские святые, братья Борис и Глеб избрали для себя добровольную смерть, отказавшись от борьбы за власть над Киевом и всей Русской землей. Это случилось почти тысячу лет назад, летом и в начале осени 1015 года, после смерти их отца Владимира, Крестителя Руси. Но в последующей русской истории парадоксальным образом святые братья стали восприниматься как небесные заступники и воители за Русскую землю; их незримое присутствие на полях сражений с завоевателями, иноплеменниками русские люди ощущали постоянно и на протяжении многих веков — и на льду Чудского озера в 1242 году, и накануне и во время Куликовской битвы 1380 года, и при нашествии на Русь войск крымского хана Девлет-Гирея в XVI столетии… В наш век, культивирующий прагматизм и гедонизм и признающий лишь брутальных героев, братья Борис и Глеб, явившие миру подвиг непротивления злу, могут показаться теми, кого на убогом языке улицы называют «неудачниками», «лузерами». Но совершённое ими не имеет ничего общего ни с податливым и робким подчинением обстоятельствам, ни с трусостью и параличом воли. Об этом напоминает автор книги, доктор филологических наук, профессор Андрей Михайлович Ранчин.

Представленная вниманию читателей книга — по существу первый опыт именно биографического, а не житийного повествования о Борисе и Глебе. Автор тщательно разбирает все версии источников, все свидетельства, имеющие отношение к биографии братьев, пытаясь дать свой ответ на вопрос: почему именно Борису и Глебу, а не каким-то иным жертвам столь частых в Древней Руси внутридинастических конфликтов, довелось стать первыми русскими святыми?

---

Существует мнение, что завещание Ярослава 1054 года свидетельствует именно о достаточно давнем существовании принципа старшинства, или старейшинства. Показательно, что этот принцип подан в летописи как неоспоримый, причем одна и та же «формула старейшинства» используется как в летописной повести о событиях 1015 года, так и в завещании Ярослава{336}.[96] Борис говорит: «Не буди того мне взяти, ни рукы подняти на брата стареишаго; аще отець мои умре, то сь (этот, то есть Святополк. — А. Р) ми будеть во отца место»{337}. А Ярослав завещает: «Се же поручаю въ собе место стол старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу Кыев; сего послушайте, якоже послушаете мене, да той вы (вам. — А. Р.) будеть въ мене место»{338}. Еще ранее князь Святослав оставил Киев своему старшему сыну Ярополку. Это как будто «свидетельствует о существовании традиции во второй половине X — первой половине XI в. передачи Киевского стола в соответствии с первородством. Этот древнейший принцип лишь отражал традицию наследования в семьях в эпоху патриархата, а после распада рода — большой патриархальной и малой семьи. <…> Во второй половине X в. — первой половине XI в. на Руси уже существовал принцип наследования престола старшим сыном, — пишет М.Б. Свердлов. — Об этом же свидетельствует постоянное подчеркивание старейшинства Святополка его двоюродными и сводными братьями Владимировичами во всех исторических памятниках, сообщающих о событиях 1015 г. Тот факт, что Святополк и Владимировичи являлись двоюродными братьями, позволяет сделать вывод, что старейшинство Святополка определялось не только старейшинством по отношению к Владимировичам, но и тем, что он являлся сыном старшего среди Святославичей, то есть представлял собой старшую династическую ветвь. Поэтому можно предположить, что Святополк стремился утвердить принцип наследования стольного города и верховной власти на Руси по прямой нисходящей линии старших сыновей. <…> В пользу такой интерпретации династического наследования свидетельствует тот факт, что Владимир Святославич стремился передать княжескую власть своему любимцу-сыну Борису вообще без каких-либо признаков определенного принципа наследования, что в свою очередь указывает на полноту власти Владимира во время его правления. Таким образом, раскрытое соотношение факторов в княжеской династии раскрывает причины, почему Святополк не только “избивал” своих двоюродных братьев Владимировичей, но и выступил против Владимира в конце 1013-го — начале 1014 г.: он утверждал принцип своего старейшинства по отношению к дяде, Владимиру Святославичу, и права на власть своей династической линии как сын старшего среди Святославичей, Ярополка. Эта династическая коллизия совмещалась с необходимостью единовластия на Руси этого времени»{339}.

Однако эта точка зрения — не единственная, и против нее есть довольно сильные возражения. Во-первых, нет доказательств, что «троевластие» сыновей Святослава — Ярополка, Олега и Владимира — над Русью было построено на принципе сеньората: старший, Ярополк, получил Киев, но нет фактов, которые бы показывали, что Олег и Владимир были ему в какой-либо форме подчинены. (Между прочим, именование киевского князя «великим», выражающее подчиненность ему остальных князей, не отмечено еще ни при Владимире, ни даже при Ярославе Мудром.) Посажение в Новгороде старшего из сыновей киевского князя — это позднейшая практика. А Владимир, возведя на новгородский стол Вышеслава, затем передал его не следующему в очереди Святополку, а более молодому — Ярославу Мудрому. Что это: вопиющее нарушение права, произвол или свидетельство того, что такого права просто не было? Принцип сеньората выражен в завещании 1054 года, но его нельзя «опрокидывать» на более раннее время[97]. Выражение принципа старшинства как правовой нормы в Борисоглебских памятниках ставится исследователями под сомнение: «Следует отметить, что ни автор летописи, ни создатели житий в целом не ставят перед собой задачи дифференцировать обоснованность притязаний братьев — конкурентов в борьбе за отцовское наследство и власть — в соответствии с их происхождением. Критерий старшинства соотносится с принципом семейной субординации: летопись и жития аргументируют покорность Бориса Святополку тем, что старший брат после смерти отца должен занять место последнего. Ни один из авторов, однако, не считает старшинство Святополка бесспорным аргументом в пользу его права на наследование престола или основанием требовать от братьев подчинения. <…> В изображении летописца все сыновья Владимира являются сонаследниками его власти. Разделяя своих героев на старших и младших и провозглашая на примере Бориса требование подчинения последних первым, автор летописи не придает этому требованию ни бесспорной обязательности (поскольку действия всех остальных персонажей никоим образом не соотнесены с ним), ни смысловой определенности (поскольку автор не конкретизирует форм, условий и границ этого подчинения). Из трех главных сочинений о Борисе и Глебе только Чтение последовательно прославляет покорность младших князей старшим как добродетель и идеальную модель поведения, однако и в этом прославлении не уточняются конкретное содержание и параметры декларируемого подчинения. Иерархия старших и младших не отрефлексирована ни одним из авторов ни как этическая норма родственных отношений, ни как условие властной субординации. Слово “брат” характеризует исходные, биологически детерминированные связи персонажей и, вместе с тем, остается единственной дефиницией их статуса в системе взаимной коммуникации»{340}.[98]

Еще С.М. Соловьев предполагал, что Борис, не вступая в борьбу со Святополком за киевский престол, «падает жертвою уважения своего к родственным отношениям, освященным религиею. Отсюда понятно значение Бориса и Глеба в нашей истории: они были первомучениками в этой нравственной борьбе нового христианского общества со старым, языческим»{341}. Эту идею как бы подхватывает современный исследователь, утверждающий, что именно и только в эпоху после убийства Бориса и Глеба, в те времена, когда складывалось их церковное почитание, начинает формироваться принцип старшинства — ведь обычай, практика свидетельствовали о совсем ином: «Надо помнить, что до этого братоубийство было естественным способом, с помощью которого решались проблемы передачи власти. Св. Владимир, отец окаянного Святополка, стал единовластным правителем после убийства двух его (своих. — А. Р.) братьев, и Святополк, можно сказать, действовал по традициям, установленным отцом»{342}.

На мой взгляд, проблема, существовал ли принцип старшинства на Руси к 1015 году, неразрешима. Совершенно прав был В.О. Ключевский, когда говорил: до времени Ярославичей «ни разу не случалось, чтоб князья-братья в достаточном числе своими счетами открыли нам правила и понятия, которыми они руководились в своих владельческих отношениях. Только сын Владимира, Борис, оставил в летописи намек на это в кратком выражении: “Не хочу поднять руки на брата старшего, он будет мне вместо отца”. Но Борис — святой человек, идеал христианского братолюбия. Основываясь только на его словах, можно вывести ошибочное суждение о том времени; нельзя сказать, выразилось ли в этих словах личное чувство Бориса или общепринятое в княжеской среде понятие»{343}.[99]

Существует, впрочем, мнение, объясняющее выбор Владимира и не как произвол, нарушение закона, и не как абсолютно свободное решение при отсутствии наследственного права на власть. Это мнение таково: отец видел в Борисе наследника именно по праву рождения, ибо власть по неписаному закону получал не старший, а младший сын. Как отмечал В.В. Мавродин, «есть основания думать, что Владимир готовил своим преемником Бориса. Борис жил при нем в Киеве, вызванный туда из Ростова. Отец передал ему свою дружину, с которой тот и пошел на юг “боронить землю Русскую” от печенегов. Это вполне понятно, так как Борис был сыном второй жены Владимира по крещению (так! — А. Р), родом болгарки, а на Руси семьей считали только отца, мать и детей от данного брака, а не “мачешиных”, “а двор без дела (без раздела. — А. Р.) отень всяк младшему сынови”. Кроме того, старшие сыновья Владимира были строптивы, нелояльны по отношению к отцу, стремились к независимости»{344}.

В процитированной историком норме «Русской Правды» как будто бы выражен древний принцип минората. Минорат — явление очень древнее: «Мы с вами привыкли, что наследование титулов и владений должно осуществляться по принципу майората — от отца к старшему сыну. Это представляется нормальным и само собой разумеющимся. Но дело в том, что так было не всегда и не везде. В древности и раннем Средневековье существовали и иные системы. Например, в Риме, а до VII в. и в Византии вообще не было прямого наследования. Император сам назначал себе преемника, какого он сочтет нужным. А у сарматов, тюрков, хазар, монголов, ряда германских и славянских народов действовал минорат — наследником был не старший сын, а младший. Эта система имела место и на Руси. Она отразилась даже в “Русской Правде” Ярослава Мудрого: “Двор отеческий всегда без раздела принадлежит меньшему сыну”. Но ведь и княжеские владения понимались в качестве “двора”, персонального хозяйства. Кстати, следы минората сохранились в русских сказках: царство всегда достается младшему, “Ивану-дураку”, хотя причина этого уже была забыта. Считалось, что старшим детям легче найти себе место в жизни, а о младшем нужно позаботиться. К тому же, старшие сыновья при отце-правителе командовали войсками, становились наместниками в отдаленных областях и нередко погибали раньше родителя. А младший находился при нем, учился у отца тонкостям политики, ведению хозяйства. Хотя нетрудно увидеть и крупный недостаток системы минората. При малолетних государях выдвигались опекуны…»{345}