Виктор Ерофеев - Очарованный остров. Новые сказки об Италии

• Название: Очарованный остров. Новые сказки об Италии
• Автор: Виктор Ерофеев
• Издательство: ACT : CORPUS
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-084393-0

Сборник под названием «Очарованный остров. Новые сказки об Италии» был задуман Ассоциацией «Премия Горького» в связи со 100-летним юбилеем первой публикации «Сказок об Италии» Максима Горького. Капри всегда притягивал к себе творческих людей, и Ассоциация решила внести свой вклад в литературную историю «Острова сирен». В течение 2012–2013 гг. ряду известных российских писателей было предложено совершить поездку на Капри и затем написать текст, связанный с этим островом. Составителем сборника стал известный итальянист и переводчик Геннадий Киселев, перу которого принадлежит вступительное эссе. В итоге крупнейшие современные авторы (от Максима Амелина до Владимира Сорокина) представлены в этой книге очень разными по жанру и стилю произведениями, которые объединяет один источник вдохновения — волшебный остров Капри.

---

Сбитые из струганых досок рождественские киоски на виа Камерелле были уже закрыты, и некоторые из них начали разбирать, снимая иллюминацию: все закупили все необходимое для Рождества.

Моя гостиница, расположенная на виа Трагара, называлась «Ла Чертозелла», что на русский можно перевести как «скиток» или «келейка», и оказалась вполне соответствующей своему названию. Три ее здания, расположенные уступами, полностью пустовали. Кроме трех благожелательных и предупредительных тетушек в ней никто больше не обитал. Во дворе росли апельсины, лимоны, мандарины и другие цитрусовые, все увешанные спелыми плодами.

По вечерам с гостиничного балкона были хорошо видны две планеты: вверху — серебристая Венера, прямо напротив, над самым морем, — розоватый Марс. Ясными ночами грозди созвездий выпукло свисали по обе стороны Млечного Пути: пара Медведиц, Кассиопея, пояс Ориона и многие другие, чьи очертания я давно разучился различать.

II

Ненавижу бытописательство и бытописателей! Да видно, и мне поневоле придется впасть в этот грех. Но я постараюсь хотя бы перемежать свои непосредственные наблюдения разнообразными отступлениями о том о сем, чтобы не было скучно.

Ну что же, начну с Фаральонов. Спускаясь к ним по извилистой дорожке, я то и дело от нее отступал. Отклонившись влево, влезал на высокую отвесную скалу, в небольшой расщелине которой когда-то, судя по сложенным рядком камням, была келья монаха-отшельника. Неплохой вид, надо заметить, из нее открывался: вершины Фаральонов прямо напротив, а за ними голубая гладь. Чуть ниже, отклонившись вправо, увидел остатки то ли какого-то природного сооружения, то ли некоего творения рук человеческих, определить изначальное предназначение которого было крайне затруднительно. Это нечто представляет собой довольно внушительный навес из крепко сбитого песчаного монолита, по фактуре похожего на античный цемент, из которого торчат, свисая прямо над головой, довольно увесистые камни, выковырнуть которые невозможно, настолько плотно они сидят. Словно огромная верхняя челюсть допотопного животного с остатками зубов выпирает из-под земли, омываемая дождем, овеваемая ветром.

Внизу дорожка разветвилась на две: одна повела направо к пустынному каменистому пляжу, другая — прямо к бухте, отгороженной от моря первым и самым крупным, не отделившимся от острова, Фаральоном ростом в 111 метров. Летом, судя по всему, здесь укромный приют для лодок и небольших яхт, заповедный уголок для купальщиков и ныряльщиков, а зимой — ни души на вылизанной языками волн почти на гладко каменистой поверхности берега.

Попробовал воду — купаться можно, градусов двадцать. Но море настолько неспокойно, что лучше не лезть, дабы не изувечиться.

Говорят, во втором Фаральоне есть сквозное отверстие, которое можно увидеть только с воды, а на третьем, самом дальнем, водится уникальный вид голубых ящериц, нигде больше на земле не встречающийся. Возможно, хотя в то, что не видел сам, поверить довольно трудно.

Справа от неотпочковавшегося Фаральона есть еще одна небольшая скала с ведущей на ее плоский верх средневековой лестницей, теперь полуразрушенной. Подниматься по ней я тоже в одиночку не решился. Не хотелось в самом начале переломать ноги и пролежать оставшуюся неделю в гипсе. Видимо, там когда-то была небольшая крепостица или отшельнический скит. Сверху я высмотрел остатки сложенных из грубых камней стен и круглого жилища, а также нечто вроде колодца, который, как я понял, скорее был выводным отверстием для нечистот. А пресную воду и пищу тамошние аскеты принимали, видимо, по веревке с воды.

В самом углу выглаженной прибоем пристани я заметил традиционную римскую напольную кладку елочкой, практически вылизанную волнами, и стеновой цемент с каменистыми вкраплениями, вероятно, времен Октавиана или Тиберия. А что? Хорошее место для римской купальни и вообще для одинокого отдыха. А может, это руины одной из Тибериевых вилл?

На склоне, поросшем разнообразными видами хвойных, я то и дело ловил себя на ощущении: пахнет грибами. Но никаких грибов как будто не наблюдалось. Уже на обратном пути, при подъеме, когда идти пришлось медленно, прямо у дорожки я нашел довольно крупный душистый масленок (по-итальянски — boleto giallo) с коричневой суховатой шляпкой. Ага, значит, все-таки я не ошибся со своим чутьем.

Другой гриб неведомой мне породы я увидел уже наверху. Сладковатый с приятной тухлинкой душок, похожий на запах какого-то хорошего плесневого сыра, заставил остановиться и оглядеться. Слева от дорожки росли три странных гриба, темно-зеленая шляпка на молочно-белой ножке одного была полностью съедена довольными мухами, у другого — наполовину, а третий стоял целехонек, видимо, только-только вылупился из яйцевидного кокона грибницы.

У меня не было с собой фотоаппарата. Перестал с определенного времени брать, чтобы не отвлекаться от прямого восприятия и по возможности удерживать яркие образы и впечатления только в памяти. На Капри я об этом не раз пожалел, потому что все-таки есть вещи, осознание и понимание смысла и предназначения которых приходит в голову не сразу, а уже по прошествии времени, и тут вдруг выясняется, что какие-то детали ты упустил или недоразглядел.

III

Первая же прогулка по тропам острова принесла мне множество созерцательных радостей и одну физическую скорбь.

На уступах скал по соседству с местными дубами, соснами и акациями, душистыми зарослями сиреневоцветного розмарина и лавра бушуют пришельцы из Америки: одичавшие и невероятно разросшиеся алоэ, многометровые кактусы-опунции с красно-желтыми плодами, мощнолистые агавы, диковинные суккуленты. Лопасти опунций, растущих у дорог, покрыты различными надписями на всех мыслимых языках, включая китайский, и пиктографическими рисунками от пентаграмм до свастик.

Алоэ, оказывается, цветет большими коническими свечками темно-оранжевого или оранжево-красного цвета.

Поразили агавы, те самые, что скромно ютятся у нас в горшочках на окнах, поразили не только своей спрутообразностью и мясистостью гигантских листьев, выяснилось, что они цветут, да еще как — гибельно. Лет десять — двенадцать они набирают силу, чтобы в один прекрасный день поднять к небу мощный гребеньчатый цветок, представляющий собой одеревеневающий ствол высотой метров пять — семь и толщиной в две ладони. После такого цветения, рассыпав тысячи семян, эти растения засыхают и гибнут.

Прямо у самой развилки дороги, расходящейся на каменистую тропу, уводящую круто вверх, и спускающуюся — асфальтовую, два мирно пасущихся круглоухих кролика в коричневых с пропежинами шубках что-то сосредоточенно жевали в кустах, не обращая на меня никакого внимания, а если какое-то и обратив, то лишь нехотя покосившись, дабы не подать вида.

Дикие горные кролики? Откуда они здесь?

О, это благородные потомки древнейших обитателей острова, заброшенных сюда мореходами на развод еще в незапамятные времена. В случае вынужденной остановки можно было легко, голыми руками, добыть себе довольно вкусную и здоровую пищу. Но теперь на них вряд ли кто-то охотится, и кролики чувствуют себя по-хозяйски вольготно.

Повернув налево и поднявшись по каменистому всходу, я очутился на зубчатой вершине утеса, с которого по правую руку открылся отличный вид на торчащий из воды Скольо дель Монаконэ и Амальфитанское побережье, дугой уходящее вдаль. Под ногами зеленела поросль жирнолистых первоцветов без единого бутона — а ведь должны же, наверно, уже или еще цвести?

Сделав несколько шагов по утоптанной тропе, я заметил в отвесно возвышавшейся слева скале едва видимый снизу небольшой грот, до которого, как мне показалось, можно было без труда добраться. Путь к нему, однако, преграждали непроходимые заросли мелковетвистого и оттого невероятно колючего кустарника, усыпанного красноватыми ягодами. Пытаясь прорваться сквозь него, я оступился и по грудь провалился в яму, не замеченную под густотравьем. Вырванный клок пиджака и запросивший еды ботинок — ерунда по сравнению с вывихом и растяжением связок на правой ноге, отчего я несколько охромел и потом больше месяца не мог нормально ходить. Однако это обстоятельство не помешало мне вскарабкаться вверх к этому гроту, а потом и обшарить остальные заповедные уголки острова.

Грот оказался полноценным жилищем со входом и даже с окном, из которого открывается прекрасный вид на окрестности Амальфи. Тихо, сухо, укромно. Наверно, не раз он служил пристанищем для разбойников или обнищавших диких туристов, о пребывании которых свидетельствует полуистлевший матрас на земляном полу.

Я вернулся к оставленной тропе, которая вскоре превратилась в пологий подъем, медленно, но верно ведущий в гору. Истоптанные камни со следами былой обработки выдавали его средневековое, а может, даже и античное происхождение. Нетрудно было представить, как некогда здесь водили вверх-вниз мулов или ослов, груженных поклажей. Не таким заброшенным он оказался, потому как вскоре я встретил на нем пару мирно щебечущих о том о сем местных обитателей: она спускалась, он поднимался — они встретились и разговорились.