Олег Кулаков - Найденыш

• Название: Найденыш
• Автор: Олег Кулаков
• Жанр: Фэнтези

Мальчишка-подросток по кличке Даль, подобранный в море пиратами и за его особые способности принятый в команду, принимает участие в походе за магическим артефактом, который необходим Светлым магам. В ходе похода у него начинают проявляться задатки мага, которые доставляют ему как неприятности, так и приносят пользу, выручая в сложных ситуациях. Добыв артефакт и чуть не погибнув от рук Темных магов, Даль оказывается перед выбором: стать учеником мага и достичь немыслимого могущества или опять пиратствовать…

---

Уткнувшись лбом в колодки, я скрипел зубами и сжимал кулаки, сильно как мог, чтобы ногти поглубже впились ладони. Пусть будет больно. Пусть.

На меня упала чья-то большая тень. Негромко забрякало железом и потянуло кислым звериным запахом. Сильный тычок отпихнул меня от колодок, откинув назад. Руки рвануло, и я со всей силы сжал зубы, чтобы не взвыть. Но крик застрял у меня в глотке: перед собой я увидел такую образину, какой себе представить бы, не видя, просто не смог. Чудовище. Его можно было принять за человека, за здоровяка вроде кормчего и Крошки. В потемках, наверное, его от человека было совсем трудно отличить. Оно было выряжено в кольчугу — вот он, звон железа — и кольчуга добавляла ему сходства с людьми. Сначала я увидел его лапу, которой оно ухватилось за колодки. Лапа была размеров лопату, черная, с неровными, обломанными ногтями каждый с медяк величиной. Белесые ногти были такие, не людские совсем. А потом чудовище наклонилось, и я увидел его морду. Рыло у него было собачье, а голова заостренная, как кол, и вся черной шерстью поросшая, морда только голая, а кожа на морде в трещинах глубоких морщин. Маленькие, оттопыренные, почти человечьи уши выглядывали из лоснясщихся лохм. Оно пошевелило кожистым носом, принюхиваясь, щеки на рыле задергались и полезли вверх, обнажив здоровенные с желтизной клыки. Чудовище издало глухое ворчание, завоняв гнилью. Поверх собачьего рыла на меня смотрели два темно-карих, без белков, круглых глаза, сидевшие в глубоко проваленных глазницах.

Зверь собрал черную морщинистую кожу на узком лбу в складчатую лесенку и с ворчанием отвернулся. Мохнатая лапа неловким обезъяньим движением ухватилась за клин, запирающий колодки и вытащила его, а затем ухватила меня за рубаху и рывком выдернула из колодок. (На этих колодках отныне будет и моя кровь вперемешку с лоскутьями кожи.) Я ветошью обвис в лапе зверя, и он понес меня по палубе, тяжело бухая ногами и громко сопя. Понес, держа на весу, как щенка за загривок, — силищи, видно, зверь был неимоверной. И шаг у него был быстрый.

Я успел заметить темную бронзу лоснящихся от пота спин гребцов, а потом зверь вдруг остановился, и меня сильно дернули за волосы на затылке, задирая подбородок кверху. Я увидел двоих. Так вот они какие… Темные маги… Разве они были, друг на друга не похожие. Один высокий с коричневой, как кора кожей. На голове у него шапка чудная из разноцветных перьев, а на плечах пушистый плащ и опять же из цветных — красных, желтых, зеленых, синих — перьев соткан. И в золоте весь: на шее литая золотая гривна аж до середины груди доходит, на руках до локтей витые браслеты из золота с каменьями и наплечники, а с ноздри проколотой мулька непонятная свисает, покачивается — и эта золотом желтеет. Высокий в перьях что-то сказал второму, и я увидел, что зубы у него не белые, как у всего нормального люда, а черные. Не гнилые, а черные! Урод! И рожа у него жесткая, рубленная, нос горбатый, крючком, а глаза желтые и взгляд дикий, — почище, чем у того чудовищного зверя, что меня от колодок проволок. А второй был совсем другой: на голову ниже, плотный мужичонка с голым как яйцо черепом. Не таскал он на себе казну золотую и одет был в длинную, подпоясанную кожаным ремешком рубаху пурпурного цвета с разрезами до колен. Из разрезов выглядывали волосатые икры. Морда у него сияла благодушием — ну, прямо, дядька родной, — а серые глазенки, выглядывающие из-за пухлых щек, покрытых крепким загаром щек, искрились весельем. Он был именно загорелый, а не с темной кожей, как первый. Он довольно улыбался, будто только что новость хорошую услыхал или — вдруг пришло мне на ум — сластей каких-нибудь отведал. Слушает он и башкой бритой добродушно так кивает. Тот, который весь в перьях и в золоте снова раскрыл чернозубый рот. Пурпурный радостно рассмеялся, из углов глаз у него брызнули в разные стороны мелкие морщинки. Сложив губы трубочкой, он повел рукой в сторону острова, проплывающего за бортом галеры и ответил. Языка, на котором они говорили, я не понимал и даже никогда не слышал подобного ему. Говорили они вроде как вороны каркают, только звонко и на слух приятней.

Я висел в лапе зверя и пялился на них. Руки ноги мои висели, а голова по-прежнему была вздернута за волосы на затылке. Что-то меня притягивало в пурпурном толстячке и только в нем, а не в раззолоченном петухе с черным клювом. В одурманенной башке лениво ворочалась какая-то заплутавшая мысль, и внезапно она поднялась, всплыла над муторной жижей дурмана. И я понял все. Этот пурпурный и есть темный маг, а другой в перьях, — капитан галеры или еще что-нибудь вроде, но никакой он не маг. Только я это подумал, как пурпурный толстяк развернулся ко мне, и серые глазенки его из веселых стали пронзительными и колючими. Точно! Он и есть маг. Стать у него такая же, как у Зимородка. А остальные где? И сколько их? Двое? Трое?

Чернозубый опять закаркал, похоже, спрашивал. Маг оторвал от меня взгляд, пожал плечами и махнул рукой с видом, мол, делай, что хочешь. А потом повернулся и пошел, не торопясь, прочь. Державший меня зверь беспокойно затоптался и глухо рыкнул. Маг остановился, обернулся и рыкнул в ответ. Палуба стремительно стала приближаться ко мне: зверь разжал лапу.

Сначала я упал на колени. Колени не держали меня, и я грянулся мордой о палубу, в последний момент умудрившись как-то извернуться. Я врезался скулой в палубу и лежал не в силах подняться. Закатив глаза под лоб, я смотрел вслед удалявшемуся зверю. Зря я его с кормчим сравнивал: куда кормчему до него — Сове надо на плечи Крошку посадить, лишь тогда они вдвоем в росте со зверем сравняются. Зверь кажется ниже. Он горбатит покрытую кольчугой спину — вон передние лапы почти по палубе метут. И еще я вспомнил, как один старик под чарку вина в «Барракуде» о собакоголовых с южных островов Архипелага рассказывал. Что росту они великанского, друг друга жрут и человечинку любят. Вот он и есть собакоголовый, зверь этот.

Чернозубый петух грозно прокаркал надо мной. По палубе затопали ноги. Меня опять вздернули за шиворот. На этот раз люди. Два коричневых здоровяка, на которых одежды было — один лоскут, срам прикрывающий, подняли меня и стали срывать с меня порты, а затем и рубаху стянули. Я остался в чем мать родила. Здоровяки подхватили меня за руки, за ноги и бегом поволокли куда-то.

Я снова увидел спины гребцов. Рядом с ними расхаживал кривоногий детина с кнутом. На детине тоже была шапка из перьев, цветами, правда, победнее, чем у чернозубого. Надсмотрщик. А еще я увидел, что меня тащат назад к колодкам, а рядом с ними то, чего не заметил раньше: в палубе стоймя торчал непонятно зачем брус высотой в аршина полтора. Странный брус: для мачты коротковат, и изгвазданный весь какой-то.

Меня бросили на палубу рядом с брусом. Один из здоровяков подошел к брусу и обхватил его руками. Мускулы под коричневой кожей взбугрились, и здоровяк с гортанным «хеканьем» вырвал брус из гнезда в палубе. Второй южанин чем-то звякал, сидя спиной ко мне. Вдвоем они уложили брус на палубе, потом подняли меня и растянули на нем. Я кожей лопаток почувствовал осклизлую поверхность дерева. Мои руки были подняты над головой и скрещены в предплечьях, ноги — вытянуты и скрещены тоже. Пока здоровяки со мной возились, я заметил, что у них обоих лица разрисованы узорами из темных тонких линий и точек. Действовали они молча и сноровисто. Пока один придерживал меня, чтобы я не соскользнул с бруса, второй встал на колено, опять позвякал чем-то невидимым и распрямил поясницу. Я увидел в руках у него молот и длинный заточенный шкворень. Я не закричал, потому что просто не мог поверить, что такое может быть. ОНИ ХОТЯТ ПРИБИТЬ МЕНЯ К БРУСУ! Острие шкворня кольнуло кожу на правой руке ниже запястья, потом с болью вдавилось в руку. Здоровяк взмахнул молотом. Время для меня вдруг стало медленным, тягучим. Молот плавно поднимался, отсвечивая металлом на солнце. Он на мгновение застыл неподвижно, а затем стал рушиться вниз, закрывая собою небо.

4

Версты и версты… тысячи верст… тысячи тысяч верст тянулась труба… Или нора?.. Не знаю… Тысячи тысяч лезвий росло из ее стен. Лезвий тупых, не способных резать, а только рвать, рвать, рвать… И тысячи тысяч раскаленных прутов, пышущих немилосердным жаром… Тысячи тысяч… И меня волокло сквозь эту нору… или трубу?.. Волокло подобно щепке в переполненной сточной канаве во время ливня, несло, кружило и било об стены, где меня поджидали тысячи тысяч тупых лезвий и раскаленных прутов.

Когда-то давным-давно, тысячи тысяч лет назад, у Хлудова пацана в Шухе я играл в занятную игрушку. Она мне нравилась. В плоской деревянной дощечке умелый резчик протянул долгую затейливую бороздку; она то сворачивалась в спираль, то шла волной, то перечеркивала саму себя, образуя крохотные перекрестки в замысловатом лабиринте, который казался бесконечным. И по этому лабиринту надо было гонять пять крохотных железных шариков, а шарики все норовили разбежаться в разные стороны и затеряться в загогулинах игрушечного лабиринта. Бороздка была неглубокая — дрогнет рука невзначай — и убежит шарик от четверки собратьев, а потом потей, собирая их снова вместе. Но шарикам в игрушке повезло больше, чем мне… Их бороздка не была утыкана тупыми лезвиями и раскаленными прутьями. И их бороздка не пульсировала с хрипением — ах-ха! — не сжимала шарики в безжалостных жвалах стен, а в спину им не бил неведомый ветер страшной силы, что не давал мне остановиться и нес, нес, нес, сквозь тупые лезвия и раскаленные прутья.