Кристофер Роннау - Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме.

• Название: Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме.
• Автор: Кристофер Роннау
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013

Кристофер Роннау служил во Вьетнаме в 1967-м году, книга написана в 2006-м на основе дневниковых записей. Месяц за месяцем описан срок службы, весьма подробно и живо.

---

Во Вьетнаме мы заранее знали, что если нас ранит, то мы со всей вероятностью окажемся в госпитале в течение часа и за пределами зоны боевых действий в течение нескольких дней. Нам не приходилось переносить суровые, морозные зимы. У нас всегда было полно еды и сигарет. Мы должны были воевать всего двенадцать месяцев, затем можно было всё бросить и ехать домой. Некоторые наши предшественники не бывали дома по несколько лет подряд. И в довершение всего, один или даже два раза, если мы чувствовали себя психически перегруженными или слишком боялись за себя, то можно было объявить «я в домике» и взять тайм-аут, прервать войну и взять неделю отпуска. Неделя проходила в центрах отдыха и рекреации в Австралии, Японии, Малайзии, Таиланде, на Тайване, или в нашем самом молодом штате, на Гавайях. Разве это не здорово?

Никто со мной не согласился. Просто находиться во Вьетнаме уже само по себе было тягостной ношей. Раз они оказались во Вьетнаме, то уже были несчастны и не повелись на мои радостные песни и пляски о том, что наша война — лёгкая война. Они даже не дали мне возможности упомянуть о том, что у противника не было ни авиации, ни артиллерии. Для нас это оказалось ещё одним удачным совпадением.

Наш самолёт приземлился на американской военно-воздушной базе на Хонсю, главном японском острове. Фудзияма, священная для японцев гора, приветствовала нас своим величественным снежным пиком, виднеющимся вдали. Увидеть её было неожиданным подарком. Её вид настроил меня на более позитивный лад насчёт всего происходящего. Я был уверен, что побывать в тени Фудзиямы — хорошее предзнаменование.

Непродолжительная поездка на автобусе доставила нас в казармы Кисинэ, американский военный госпиталь в Йокогаме. Моя палата находилась на пятом этаже. Мой сосед по комнате, Руди Рихтер, был сержантом из 173-ей воздушно-десантной бригады. Он сказал, что когда-то служил во Французском Иностранном легионе в Индокитае. Рихтер был гражданином Германии и вступил в нашу армию, чтобы получить американское гражданство. Мысль о не-гражданах, служащих в нашей армии никогда не приходила мне в голову.

Руди был умным и дружелюбным, что делало его приятным соседом. Как и я, он был ранен в рот и имел на лице целый набор рваных красноречивых шрамов. Один глаз у него был выбит, и увула, эта штучка, которая висит сверху в глотке, была оторвана пулей. По-видимому, теперь она валялась где-то в джунглях. Я точно не знаю, для чего нужна увула, но от рассказа про то, как её отстрелило, меня передёрнуло.

Помимо Руди, мне там встретилось ещё немало интересных персонажей. Самым печальным случаем был Вилли-Питер, как мы его называли. Он принимал своё прозвище со здоровым чувством юмора. Большая часть его тела была обожжена взрывом гранаты с белым фосфором, которая случайно взорвалась в его бараке. Его тело было с головы до ног замотано в белые бинты, в которых он выглядел, как Борис Карлофф в фильме «Мумия»[258]. Не имея достаточно кожи, чтобы удерживать жидкости внутри, он протекал. Его постель то и дело промокала. Медперсоналу приходилось пересаживать его в кресло, пока они меняли одеяло и простыни. К тому времени, как они заканчивали, под креслом скапливалась небольшая лужица.

Вилли-Питер боролся с постоянными инфекциями. В один из дней, необычно разоткровенничавшись, одна медсестра поведала мне, что они все ожидают, что Вилли-Питер умрёт. Они думают, что рано или поздно он подхватит инфекцию, с которой не сможет справиться и тут ему придёт конец. Мне было очень грустно это слышать, и я удивился, почему же они не привезут его семью в Японию, чтобы с ним попрощаться, или не попытаются как можно скорее отправить его в Штаты. Мне не хотелось бы никогда больше не увидеть маму и папу, и я был рад, что я не оказался на его месте.

Самое необычное ранение было у чернокожего солдата, которому в лицо попали несколько кусочков горящего белого фосфора, этот случай никак не связан с ранениями Вилли-Питера. Кусочки фосфора продолжали гореть даже после того, как продырявили кожу и прожгли себе путь через мясо на его лице.

Нас всех учили, что если на кого-нибудь попал горящий белый фосфор, то надо либо потушить его водой или песком, либо выковырять его, что кто-то и сделал. Другой джи-ай взял штык и почистил лицо чернокожего солдата, словно морковку. Таким образом, он успешно очистил лицо солдата от горящего вещества и уберёг его от дальнейших ран. К несчастью, на лице у чернокожего остались множественные клубнично-красные депигментированные полосы в полдюйма[259] шириной. Его лицо не выглядело ни как-то особо устрашающе, ни отталкивающе, но очень странно. Просто чертовски чудно.

Самым беспокойным типом был белый паренёк примерно моих лет, его щиколотка была сломана в нескольких местах. Костоправы прооперировали его ногу и вставили в неё несколько болтов и гаек, чтобы собрать её. Потом он несколько недель передвигался в инвалидном кресле. Когда я попал в Японию, он уже ходил на костылях и готовился от них отказаться и отправляться обратно на войну.

Понятное дело, он был нервным, как кошка, насчёт своих перспектив. Несколько недель он прожил среди слепых, обожжённых и прочих, искалеченных самыми отвратительными способами, какие только можно вообразить. Свободное время он проводил за разговорами с парнями вроде меня, у которых кофе выливался из дыр в лице, когда они его пили. Он смотрел, как лужица скапливается под креслом Вилли-Питера. Для бедняги миф о собственной невидимости не просто поблёк, он полностью рухнул. Он видел достаточно, чтобы узнать, что все эти ранения были реальностью, и любое из них было возможно. Он постепенно превратился в психопата. При разговоре его реплики стали такими беспорядочными и суматошными, что временами казалось, что он заговаривается. Отправиться братно на войну стало бы для него жестоким и незаурядным наказанием. Я ещё раз проанализировал сложившуюся ситуацию и порадовался, что это кто-то другой, а не я. Со мной и так произошло немало всего за последнее время.

На мой взгляд, я никогда не был во Вьетнаме таким дёрганым, каким этот парень должен был стать после возвращения туда. Но вы никогда не сказали бы так, глядя на мои руки. Вскоре после прибытия в Японию мои ногти на руках начали принимать нормальный вид. До того момента, однако, они представляли собой жалкое зрелище. Я был заядлым нервным ногтегрызом ещё со школы. Вьетнам давал столько поводов для беспокойства, что за последние месяцы я сжевал свои ногти почти до первой фаланги. Теперь, со стянутыми проволокой челюстями, это стало невозможно, так что теперь они начинали выглядеть лучше.

Позже в тот же свой первый день в госпитале я заметил через дверь своей комнаты на пятом этаже, что большинство пациентов и персонала смотрят через окна на улицу. Протестующая японская молодёжь, числом около четырёхсот человек, маршировали вокруг госпиталя, за закрытыми воротами, кружа возле нас, словно стая барракуд. Это было захватывающе. Я до той поры ни разу не видел антивоенной демонстрации. На улице протестные песни Джоан Баэз вопили на нас из громкоговорителей. На ходу демонстранты выкрикивали разные известные антивоенные речёвки. Самой мягкой была: «Раз-два-три-четыре-пять, на войну нам всем насрать». Ещё одну, более мелодичную, скорее пели, чем скандировали: «Раз-два-три-четыре-пять, для чего нам воевать? Пять-шесть-семь-восемь-девять, во Вьетнам мы не поедем!». Наиболее злобной была такая: «Эй, эй, Эл-Би-Джей, сколько ты убил детей?» Антиамериканские, антивоенные митинги и беспорядки в 1967 году часто происходили по всему миру, не только в Америке. Это был один из них.

Чего демонстранты не видели — того, что около двух сотен японских полицейских из подразделения по пресечению беспорядков ждали в огороженном дворе. Они носили блестящие чёрные шлемы и отрабатывали удары каратэ и броски дзюдо. Некоторые вертели в руках деревянные палки в четыре-пять футов[260] длиной и толщиной, как дубинка американского полицейского. Для тренировки они колотили ими друг друга.

Когда группы демонстрантов проходили мимо главных ворот, они бросались вперёд и наваливались на них, пытаясь открыть, но не могли. Полиция терпела их деятельность некоторое время, час или два, затем ворота открылись и демонстранты повалили внутрь, стремительно разбегаясь во всех направлениях. Одновременно с ними полиция кинулась им навстречу. Вот это было зрелище: шестьсот человек дерутся прямо перед госпиталем, и у нас места в первом ряду. Чёрные шлемы победили. Демонстрантам надрали зад и вышибли обратно за ворота. Мы хлопали и веселились. Все посмеялись и отлично провели время.

Когда я обустроился, первым делом мне провели медицинский осмотр. Двое челюстно-лицевых хирургов обследовали меня, и использовали слова, которых я не понимал, вроде «некротический» и «афазия», чтобы обсудить моё состояние. Затем они обратились ко мне по-английски, чтобы сообщить хорошую и плохую новость.