Катриона Келли - Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя

• Название: Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя
• Автор: Катриона Келли
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-654-9

Мало кто из детей-героев в мировой истории сумел приобрести столь скверную репутацию, как Павлик Морозов. Между тем все материалы о жизни этого героя подлежат сомнению, включая официальное «Дело об убийстве братьев Морозовых», составленное ОГПУ. Не исключено, что не было даже знаменитого доноса на отца, причины же убийства Павлика и его брата Феди носили скорее бытовой, а не политический характер. Одна из основных задач этой книги — вписать фигуру Павлика Морозова в контекст исторического процесса, в частности в историю коллективизации уральской деревни начала 1930-х годов. Рассмотрение эволюции легенды о его «подвиге» с сентября 1932-го и до конца 1980-х помогает составить представление о том, как создавались культы советских героев.

---

Тема мученичества продолжилась в следующем номере «Пионерской правды» от 17 октября. Здесь утверждалось, что пионеры и школьники Герасимовки провели собрание и над еще свежими следами крови своего павшего товарища («Осенние дожди еще не смыли пятен крови с листьев, на которых лежал убитый Павлик»{134}) поклялись продолжать его дело. Сточки зрения законов природы, это заявление звучит, конечно, абсурдно (невозможно представить себе, что за полтора месяца осенние дожди не смыли следы крови в лесу), но его метафорическое значение довольно прозрачно: кровь убиенных святых взывает к советскому народу и требует отмщения.

Другие материалы «Пионерской правды» не внесли значительного вклада в развитие легенды. 17 октября сообщалось, что в Герасимовке объявилась старушка с «письмом от господа бога», оказавшаяся переодетым агентом кулаков. «В “письме от бога”, состряпанном ею, кулачка призывала не выполнять хлебозаготовок и не вступать в колхоз». Еще через шесть дней было обнародовано известие, что по всем школам собираются подарки (например, учебники) для отправки их детям в родную деревню Павлика{135}. Затем без всяких объяснений освещение этой истории прекращается на три недели. Однако в середине ноября тема убийства Морозовых заявляет о себе с новой силой. «Пионерская правда» возмущена затягиванием следствия и 14 ноября обращается к Вышинскому с просьбой о его прямом вмешательстве в дело. Наконец, 21 ноября на первой странице газеты появляется сообщение, что дата начала судебного процесса определена: «Нами получена из Тавды телеграмма о том, что суд на (так! — К.К) кулаками-убийцами пионера Павлуши Морозова и его брата состоится 25 ноября в селе Герасимовки (так! — К.К.) Тавдинского района Уральской области.

Для участия в работах суда вчера вылетел на самолете в Свердловск член редколлегии “Пионерской правды” тов. Е. Смирнов».

Плеоназм «вылетел на самолете» подчеркивает, какое значение придавалось этому процессу: в начале 1930-х годов авиацию главным образом использовали в чрезвычайных случаях, например для спасения полярников или для рекордных перелетов над территорией страны{136}.

«Кулачьё оскалило зубы»

Описание дела Морозовых в местных газетах мало отличалось от официального протокола суда[116]. Разница состояла в упрощении свидетельских показаний; да их и вообще было мало: все внимание уделялось заявлениям подозреваемых, которые фиксировались довольно тщательно, хотя иногда тоже упрощались. Так, в судебном протоколе со слов Данилы записано: «Старик вам правду говорил, но я подтверждаю, что преступление мое — с дедом»[225]. А в газете «Всходы коммуны» от 30 ноября Данила говорит: «Убили мы с дедом». Что еще важнее, спор между Павликом и Сергеем из-за конской упряжи получил однобокое освещение и выглядел не деревенской сварой, а противостоянием двух сторон, в котором Павлик вел себя с благородной сдержанностью[117].

Если местные газеты и опускали некоторые детали, то по крайней мере почти ничего не добавляли от себя. «Пионерская правда» вела себя по-другому. Скажем, она напечатала «дословный» рассказ Ксении Морозовой о том, как Павлик донес на отца, в то время как Ксения ничего такого на суде не говорила[118].

Репортажи из зала суда сопровождались материалами, написанными далеко не сухим стилем документа. 27 ноября, в первый день слушаний, в газете появился душераздирающий материал о похоронах Павлика. На траурном митинге пионеры пели «Песню о маленьком барабанщике»:

«Погиб наш юный барабанщик,
Но песня о нем не умрет»{137}.

В описании похорон газета, само собой, делала упор на этот дидактический момент, а не на неловкий эпизод, когда Татьяна Морозова настояла, чтобы на могилу ее сыновей поставили крест. Однако и этот случай превратили в антирелигиозную пропаганду, представив произошедшее как «небольшой курьез — результат культурной отсталости и неграмотности матери Павлика». Читателей уверили, что «тела Павла и Феди Морозовых, конечно, похоронены без попа»{138}.

«Пионерская правда» продолжала использовать в пропагандистских целях дело Морозовых и после окончания суда. 3 декабря появился отрывок из волнующего заключительного слова «народного обвинителя» Елизара Смирнова: «Начались хлебозаготовки — Павлик первым сдал хлебные излишки. Пришел на деревню займ — Павлик первый приобрел облигации. Начались занятия в школе — Павлик впереди всех успевает в учебе». В то же время Герасимовка — «глухая деревня, далекая от культурного центра, заброшенная в лесу среди болот и озер. Темная деревня с проклятыми старыми традициями, с вековой неграмотностью, религиозным засильем и мелкособственническими устоями… И вот, в эту глухомань врезывается светлая, героическая жизнь пионера Павлика Морозова. Кулачье ощетинилось, оскалило зубы». Наконец, 17 декабря газета снова отдала дань «ровеснику Октябрьской революции» и героическому поборнику сдачи зерна советской власти, опубликовав еще более высокопарную заметку Смирнова{139}.

Очерки в «Пионерской правде» — хотя и претендовали на документальную журналистику — придавали делу Морозова куда более драматический оттенок, чем местные газеты или само следствие. Герасимовка описывалась в них как типичная отсталая деревня, где еще господствуют религиозные пережитки — источник упорного сопротивления «проводимым мероприятиям». Павлик и его брат представлены не павшими солдатами классовой войны, а мученическими жертвами преступников-извергов; не случайно убийство часто называли «зверским». На фотографиях из зала суда представали, с одной стороны, искаженные злобой, корявые лица обвиняемых, а с другой — мадонноподобная Татьяна в белом платке с младшим братом Павлика Алексеем{140}. И сам Павлик изображался не просто принципиальным обличителем преступников, но мальчиком, чей подвиг состоит в разоблачении собственного отца.

Миф о Павлике Морозове приобрел определенные черты. Более поздние материалы пионерской прессы продолжали развивать его в том же направлении. Так, в июне 1933 года журнал «Пионер» опубликовал статью Олега Шварца, большая часть которой посвящалась доносу Павлика на своего отца. В ней, точно так же, как в «Пионерской правде», Павлик объявил: «Я, дяденька судья, выступаю не как сын, а как пионер. И я говорю: мой отец предает дело Октября». Перечислялись и другие разоблачения, сделанные юным героем (Кулуканова, Шатраковых), а также подробно говорилось о нападках на Павлика со стороны Данилы. В этой статье убийство описано с еще большими кровавыми подробностями, чем в «Пионерской правде»: «У Павлика вспорот живот, изрезаны руки, груди. У Феди — глубокая ножевая рана на шее и на животе». Говорилось также, что тела детей обнаружили в неягодных местах — это наводило на мысль, что их обманом заманили в чащобу изверги-взрослые{141}.

Суд преподносился в таком же мелодраматическом ключе. Подробно пересказывались свидетельства Ксении о том, как плохо обращались с Павликом дед и Данила. В ответ на ее утверждение, что она любила мальчиков, Шварц язвительно замечает: что же в таком случае ничего не предприняла? «Нет, не спрятаться волку под овечьей шкурой». С тем же накалом Шварц передает показания Данилы, который рассказывал, как Павлик крикнул брату, чтобы тот бежал, а Данила зарезал Павлика, и как два злодея схватили Федора и зарезали его, а потом надели на голову Павлика мешок. Добавилась одна новая деталь, которая отсутствовала в ранних репортажах: убив Федора, Сергей оттащил его тело в левую сторону. Появились и реплики обвиняемых, которых не было в протоколе заседания суда. Согласно Шварцу, Сергей Морозов объявил о своем решении молчать не простонародной поговоркой о языке за зубами, а выспренней фразой: «Принимаю на себя весь грех, как принял его Иисус Христос на суде иудейском». В другом контексте такие слова могли прозвучать благородно, но в свете агрессивного атеизма, насаждаемого советской пропагандой раннего периода, подобная религиозная патетика вызывала только презрение. Как сообщал своим юным читателям журнал «Пионер», в ответ на эти слова Сергея Морозова в зале раздался смех{142}.

Точности ради необходимо заметить, что «Тавдинский рабочий» тоже прокомментировал эти слова Сергея Мороза, придав, однако, всему эпизоду иной смысл: старик Морозов пытался изобразить из себя Иисуса[119]. В то же время Олег Шварц, несмотря на юный возраст своей читательской аудитории, не дал никакого объяснения тому, что мог иметь в виду Морозов под «иудейским судом». Зловещее значение этих слов повисло в воздухе.

В местных газетах в связи с делом братьев Морозовых подчеркивалось главным образом одно: политические враги государства снова ополчились. Вражда со времен Гражданской войны приняла другие формы, обнажив конфронтацию между теми, кто был за «проводимые мероприятия», и «кулаками-белобандитами». Поэтому «Тавдинский рабочий» опубликовал не заключительную речь Елизара Смирнова, а тираду другого «народного обвинителя» — товарища Урина из Свердловского центрального комитета комсомола, который говорил о «построении советского общества» и «процессе окончательной ликвидации капиталистических элементов и классов вообще через обостренную классовую борьбу»{143}. У «Пионерской правды» и «Пионера» — более сложный, культурно-многослойный подход. Олег Шварц пишет, что Данила «рассказал все, как было»{144}. Но пресса в своих последних репортажах о деле Морозова не стремилась к простой документальности. Какую же она преследовала цель, добавляя новые, сенсационные детали в описание доноса Павлика на своего отца, самого убийства и последних слов Сергея на суде?