Роберт де Ропп - Если я забуду тебя…

• Название: Если я забуду тебя…
• Автор: Роберт де Ропп
• Жанр: Историческая проза

Исторический роман о восстании иудеев против римлян, вошедшем в историю как Первая Иудейская война, и о разрушении Иерусалима войсками Тита в 70 г. н. э.

От переводчицы: переводился по заказу издательства «Параллель», но так и не был опубликован из-за изменения политики издательства. Иногда текст романа вызывает недоумение с исторической точки зрения и с точки зрения двойной морали автора. Впрочем, где это было возможно, я сделала комментарии, которые помогут восстановить истину.

---

Лишь к весне первого года правления Веспасиана[44] Тит смог наконец приступить к последней фазе компании в Иудее, так как неясность исхода борьбы Веспасиана с Вителлием заставляла его держать свои легионы в постоянной боеготовности, чтобы в случае нужды бросить их на помощь отцу. Однако к весне все было готово, легионы отдохнули и получили подкрепление, и стальная петля римской силы готова была захлебнуться вокруг города. Об условиях жизни в Иерусалиме, восторжествовавших в то время, поведал мне Горион бен Никодим, бежавший из города и нашедший убежище у римлян за пару дней до начала нашей кампании в Иудее. Горион бен Никодим был одним из тех молодых еврейских аристократов, что в добрые старые довоенные времена посещал пиры Мариамны, и которого вместе с другими послами Синедрион отправил дать клятву Метилию в тот роковой день сдачи дворца Ирода. Этот человек, отчаявшись от существующего положения вещей и обнаружив, что подвергается постоянной опасности погибнуть из-за своей принадлежности к партии друзей Рима, в конце концов бежал из Иерусалима и укрылся в горах. Окрестности Иерусалима были до того опустошены, что даже дикие звери умирали в полях, и он добрался до Кесарии, находясь на грани голодной смерти. Запасы, которые он взял с собой из города, были украдены разбойниками, которые чуть ли не до смерти избили его. Когда солдаты обнаружили его, ползущего по брусчатке перед дворцом прокуратора, так как он был слишком слаб, чтобы стоять, они отнесли его, как он и просил, к Титу. Я как раз был там, когда его внесли в комнату, и я даже не узнал в этом оборванном, окровавленном скелете того самого Гориона бен Никодима, который когда-то пировал у Мариамны, надушенный и напомаженный, с бородой, завитой по моде халдеев, наряде, сотканном из серебряных нитей. Когда ое увидел меня, его глаза расширились от ужаса, ведь он думал, что я призрак, восставший из мертвых, чтобы преследовать его. Он сам видел, как меня убили во время избиения римского гарнизона, и как Мариамна вынесла меня за город, чтобы там похоронить. Взяв его за руку, я успокоил его и заявил, что ему не надо бояться, что рана, полученная мною от Элеазара, не была смертельной. Затем я обратился к Титу и попросил разрешения взять Гориона бен Никодима, перевязать его раны, накормить и напоить его, прежде чем он поведает нам о событиях в Иерусалиме.

Когда позднее мы вновь собрались в зале с колоннами, из которого открывался вид на гавань Кесарии, мы ожидали рассказа Гориона бен Никодима. Он частично оправившись в результате заботы врача-грека, принадлежащего Титу, полулежал среди нас, его лицо поблескивало от притираний, глаза были все еще впалыми и хранили выражения человека, который видел такое, что лучше бы забыть. Воздев руки к небесам, он оплакивал оставленный город, говоря:

— Несчастный Иерусалим, какое зло сотворено в твоих стенах! Как можешь ты надеяться избежать Божьего гнева, когда твои собственные дети рвут тебя на части и нечестиво оскверняют твои святые места. О Цезарь! — воскликнул он обращаясь к Титу — мы всегда называли Тита Цезарем, хотя фактически он был только сыном Цезаря — Скорее спеши к Иерусалиму, чтобы освободить его от страданий, которые навлек на него его собственный народ, ведь ни одно чужеземное войско не могло бы быть более жестоким, чем те разбойники, что теперь хозяйничают в городе.

Тит серьезно посмотрел на Гориона бен Никодима и спросил, считает ли он возможным сохранить город.

— Мой отец не желает, — заявил он, — и я не желаю, чтобы город лежал в развалинах или был разрушен священный Храм. Я сделаю все, что возможно, чтобы сберечь город. Потому что какую пользу принесет нам, римлянам, разорение земли и превращение населенных городов в места смерти? Можно ли получить дань с трупов? И разве прославится империя, руша все вокруг? Этот мятеж начался в правление Нерона и возник из-за безобразного правления Гессия Флора. Но Нерон мертв, и Флор мертв, и правлению ужаса и зла пришел конец. Чего намереваются достичь евреи, бросая вызов Риму? Мой отец не мстителен. Мы лишь желаем, чтобы евреи признали власть прокураторов, и мы позаботимся, чтобы это был добродетельный человек, а не второй Флор. И мы хотим, чтобы они заплатили дань, в оплату той защиты, что они получат, от их врагов. Римские войска ведут сражения, которые при других обстоятельствах им пришлось бы вести самим. Потому взимаемая Римом с правинций дань, является платой за предоставляемую защиту. Без наших легионов они будут сметены варварами, которые словно волки поджидают на дальних границах, готовые ворваться и уничтожить нашу цивилизацию.

На эти слова Горион возблагодарил Бога за то, что он поместил на место Цезаря такого мудрого человека.

— Если бы еврейский народ имел настоящих вождей, — произнес он, — мудрость ваших целей была бы чевидна для каждого. Как может один город устоять против всей мощи Рима, и что нам пользы, если Иерусалим будет разрушен? Но увы! Мы словно тело без головы.

Он стал более подробно описывать положение в Иерусалиме. Город, говорил он поделен на части между тремя военными силами, каждая из которых в равной степени разрушительна. Элеазар[45] и стража Храма заняли Святилище, зелоты под предводительством Иоанна Гисхальского заняли портики Храма, а Симон бен Гиора занял Верхний и Нижний город. Многие священники и большинство влиятельных людей убито зелотами вскоре после избиения римского гарнизона. Отчаявшись в усилиях контролировать зелотов, Элеазар и первосвященник Маттафий позволили Симону бен Гиоре и его сикариям войти в город. Они и правда вытеснили из города зелотов, загнав их за портики Храма, но они также потеснили Элеазара и его храмовую стражу за стены Святилища. Когда они изгнали зелотов и установили контроль над Верхним и Нижним городом, они выступили против первосвященника Маттафия и без всякой жалости убили его и двух его сыновей. И все, кто принадлежал к проримской партии, и еще не были убит зелотами, нашли свою смерть или же были брошены в тюрьму.

— Мы, — воскликнул Горион, искренне обращаемся к Титу, — те, что имеем состояние в Иерусалиме, от души считаем тебя освободителем города. Точно так же как туша разрывается шакалами, так и город раздирают на части, захватившие власть преступники. Нигде миролюбивые жители не могут найти защиту, потому что зелоты обрушились на город с горы Мория. А то, что упускают зелоты, довершают сикарии. Зернохранилища, достаточные для того чтоб вынести осаду, уничтожены. Даже во внутренних дворах Храма нет безопасности, потому что все священники у алтаря беззащитны перед убийственными балистами Симона бен Гиоры. Все то оружие, что римляне хотели использовать против нас, мы теперь используем друг против друга! И мы используем его даже безжалостней, потому что они по крайней мере щадили Храм. Но Симон бен Гиора, в яростных попытках выбить оттуда Элеазара и зелотов, не столь сдержан и безжалостно швыряет камни в священный Храм. Увы, несчастная страна, какая сила сможет спасти тебя от подобного зла?!

Горион бен Никодим больше не мог говорить, он спрятал лицо в ладонях и заплакал. Иосиф тоже не мог сдержать своих слез, и отвернулся, вытирая рукавом глаза. Тит, обнаруживший себя в странном положении человека, на которого смотрят как на защитника того самого города, на который он собирался напасть, как мог утешал их.

— Я не могу не думать, — произнес он, — что Бог, которому вы поклоняетесь, и который так часто выводил вас из опасностей, придет к вам на помощь и по крайней мере защитит свое собственное Святилище. Бесспорно, в Иерусалиме должны остаться люди, которые не утратили здравого смысла, и которые могут убедить народ подняться против преступников, и тем самым спасти и свои жизни, и свой священный город. И потому не отчаивайтесь. Завтра мои легионы выступят против Иерусалима и через несколько дней подступят к его стенам. Я не предприму никаких усилий против городских укреплений, пока не использую все возможные средства для заключения мира. Может быть, преступники, о которых ты говорил, и кажутся неисправимыми, но вид римских легионов может заставить их призадуматься. Силы, которые я поведу против города, нельзя презирать, как ты убедишься, когда завтра они выйдут из Кесарии.

Тит не преувеличивал. Редко мне приходилось видеть зрелище, внушающие большее благоговение, чем эти четыре легиона со вспомогательными силами — армия, превышающая шестьдесят тысяч человек — которые вышли из Кесарии в направлении Иерусалима. Впереди, словно подвижный щит, двигалась кавалерия и лучники, чьей задачей было разведывать засады, поскольку Тит был расчетливым полководцем и не желал привести свои войска в ловушку, как это сделал ленивый глупец Цестий Галл. За ними двигались тяжело вооруженные пехотинцы. Они находились здесь для защиты мастеровых, чья задача заключалась в подготовке дороги для марша легионов, потому что римляне никогда не продвигаются без предварительного расчищения дорог, чтобы вся масса войска могла двигаться без всяких препятствий. За ними двигался главнокомандующий, окруженный копьеносцами и другими войсками, вооруженными пиками, за которыми следовала кавалерия легиона. Потом везли гигантскую балисту с метательными камнями, каждая машина возвышалась над марширующими солдатами, и их тянули множество мулов. Дальше следовали штандарты, перед которыми вышагивали трубачи, окружая орлы, находящиеся во главе каждого римского легиона, которые и правда являлись самыми сильными и царственными из всех птиц и символизируют решимость Рима завоевать мир. За ними, по шесть человек в ряд, ряд за рядом шла мощная колонна марширующих люлей, сердце легиона, чьи шлемы и нагрудники блестели в солнечном свете. Во всем мире нет воинов, которые были бы лучше вооружены, чем эти легионеры, потому что кроме длинного щита, каждый нес два меча — короткий с правой стороны, и более длинный с левой. Они так же несли пилу и корзину, кирку, топор, кожаные ремни, крюк и провизию на три дня. За ними следовали слуги легиона и вьючные животные. А за всеми ними тяжеловооруженные пехотинцы и еще один щит из кавалерии, чтобы защищать тылы.