Юрий Маслов - Военные приключения. Выпуск 3

• Название: Военные приключения. Выпуск 3
• Автор: Юрий Маслов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Поэзия
• Год: 1990
• ISBN: 5-203-01058-7

Третий сборник остросюжетных, приключенческих произведений, принадлежащих перу молодых писателей — членов Военно-патриотического литературного объединения «Отечество».

Книга для занимательного и увлекательного чтения, рассчитанная на широкую аудиторию любого возраста.

---

Ветер задувал все сильнее, швыряя в лица снежные заряды. Мы уже давно выбрались из трещины, но ничего не видели впереди. Сбились с пути и не знали, куда идем… И как спасение, посланное судьбой, увидели вдруг у подножия горной гряды заброшенную пастушью хижину. Здесь можно было наконец спрятаться от метели, передохнуть.

Мы ввалились в хижину, не подумав, что там может кто-то быть, и чуть не поплатились за свою беспечность. У порога какая-то фигура тигром прыгнула на идущего впереди Ашота, подмяла под себя. Ашот ругнулся, пытаясь вывернуться, я едва не дал очередь из автомата. И вдруг услышал изумленный голос Гурама:

— Нюся, свои!

Увидев Левона, бросилась к нему, обхватила за плечи и, уткнувшись в его шинель, расплакалась.

— Ну что ты, что ты, — смущенно говорил Левон, — это же мы…

— Его нельзя было дальше тащить, — сквозь рыдания говорила Нюся, — он нетранспортабелен. Я так испугалась!

— А это что такое? — Гурам разглядел неподвижного обера, которого мы втянули в хижину.

— «Язык» будет. Говорить будет, — пояснил Ашот.

— А Федулов где?

Мы молчали…

— Нет, Федулова, — наконец выдавил я.

— Они его на лету, — голос Левона звенел слезами, — Федулов меня спасал, а они его — на лету…

Левон считал себя виновным в гибели Федулова и не находил себе места. Мы оставили солдата там, наверху, в ледяной могиле. Наверное, через много лет ледник вынесет его вниз и тогда туристы, не знающие о короткой схватке, разыгравшейся высоко в горах зимой сорок второго года, предадут его останки земле… И у меня не было ни сил, ни времени убедить Левона в том, что судьба Федулова просто одна из бесчисленных трагических военных солдатских судеб. И только Нюся здесь нашла какие-то странные, свои слова:

— Не надо, не надо, миленький, — она еще крепче прижалась к Левону, — не казни себя…

— Лес шумит… слышишь, командир, как тайга шумит? — громко и четко сказал Вася-сибиряк.

Я думал, что он в бреду, но взгляд его, устремленный на меня, был осмыслен:

— Сверни, командир, закурить.

— Что ты, что ты, миленький, — метнулась к раненому Нюся.

— Мне теперь все можно.

Ашот молча вынул кисет, пошарил по карманам:

— Простите, товарищ командир, бумажки бы кусочек.

Я вытащил заветную тетрадку. Чистых листов в ней больше не было. Мгновение я колебался, вчитываясь в написанное, затем вырвал листок. Пока Ашот развязывал кисет, Вася протянул руку, взял страничку.

— Что тут? — спросил.

— Стихи.

— Твои?

— Мои.

— Почитай…

Я помедлил, потом стал читать свои старые довоенные стихи, так странно звучавшие в этой хижине.

— Переведи, — попросил Вася.

Я перевел, хотя и понимал, что в прозаическом подстрочнике от поэзии ровным счетом ничего не остается. И Вася протянул мне страничку:

— Не надо ее на самокрутку.

— Ну что ты, жив буду, новые напишу, — и я решительно разорвал листок.

Вася с удовольствием затянулся крепким табаком Ашота, закрыл глаза и снова стал шептать:

— Деревья шумят… слышь, как тайга шумит?..

Самокрутка выпала из его губ. Рука бессильно откинулась…

9

Мы с Ашотом полулежали, привалившись спинами к стене хижины. Затих, положив голову Нюсе на колени, Левон. Лишь Гурам бодрствовал. Он с автоматом пристроился у входа в хижину, вслушивался в пургу. Сторожил наш покой.

— Слушай, парень, — вдруг по-армянски сказал мне Ашот. — Говорят, большая турецкая армия на нашей границе стоит?

— Говорят, двадцать шесть дивизий.

— Что ж мы здесь сидим? Нужно сказать командованию, сегодня армянин должен защищать свою родину… Как тигры драться будем.

— Ты здесь защищай. Сегодня Армения большая. И Москва — Армения, и Сталинград. На всех фронтах наши парни жизнь за нее отдают.

— Дай тетрадку, — помолчав, решительно сказал Ашот.

— Курить?

— Стихи учить буду.

— Ты?!.

— Сейчас ты один их знаешь, а так, если что, нас двое будет. Хорошие стихи. Они людям нужны… Ты не бойся, у меня память хорошая, — заверил Ашот, усаживаясь рядом со светильником. — Запомню, не перепутаю.

Я смотрел, как медленно двигается, запинаясь, по строкам грубый палец Ашота, как шевелятся его губы. И незаметно для себя забылся, заснул.

Очнулся сразу от громкого Нюсиного голоса:

— Ты, дурак, обезручить хочешь? — говорила она пришедшему в себя «языку», разглядывая подмороженные его руки. Затем налила на тряпицу спирту из фляги, принялась растирать. Обер дернулся, взвыл от боли. — Смотри, какой нежный! Ничего, ничего, потерпишь, потом «данке» скажешь.

Я смотрел на пленного, на его сытую, заросшую русой щетиной физиономию, так похожую на лицо стандартного арийца с обложки трофейного журнала. И тут… в его лице стало проступать что-то давно мне знакомое, забытое, занесенное событиями последних лет… И как на фотобумаге в проявителе, в красноватом, неверном свете коптилки стал возникать альплагерь, довоенный альплагерь в Приэльбрусье… Веселый гладковыбритый, светловолосый парень с пробором-ниточкой в густых белокурых волосах…

— Эрик? — произнес я вслух. — Эрик Вебер?

Нюся смотрела на меня как на сумасшедшего.

— Это Эрик Вебер из Кёльна. Художник, — говорил я Нюсе. — Он два года назад прислал мне к рождеству открытку… Желал хорошего нового года… Счастливого сорок первого…

Я перевел дух и продолжал, теперь уж глядя в лицо «языку». Он, точно он, я не мог ошибиться. Я продолжал говорить на русском языке. Он ведь тогда знал русский язык, не мог забыть так быстро:

— Мы ведь с тобой в Баксане познакомились. Ты стихи читал. Наши песни пел. Добрый, свой парень был…

Но немец процедил, повернув ко мне ненавидящее лицо:

— Эршиссен мих бессер… Унд шнеллер…

— Чего он? — спросила Нюся.

— Лучше, говорит, чтобы расстреляли. И быстрее…

— Скажи ему, что мы не фашисты. Переведи.

— Да знает он русский… Пушкина наизусть шпарил.

— Цум тойфель… Алле зинд швайн…

— Чего он сказал? — любопытствовала Нюся.

— Чертыхается. Все свиньи, говорит.

— Ах ты, жаба, — возмутилась Нюся, — сам ты… вша безрогая.

Этот невероятный, придуманный Нюсей образ, видимо, настолько озадачил Эрика Вебера, что он забыл о своем «незнании» русского языка:

— Фрау еще пожалеет…

— Смотри, еще угрожает! — удивился Ашот. — Да мы тебя…

— Нет, нет, герр солдат, я пошутил… — И куда вдруг улетучилась «арийская» гордость, желание расстаться поскорее с жизнью. — Майн фатер, отец, был рабочий, — обмяк Эрик.

— Ничего себе, шуточки, — проронил Гурам.

— Уф, жуткий холод, — продолжал немец, — русский климат нехорош. Европеец не может себе представить русской зимы.

Конечно, Эрик не мог себе представить, каков наш декабрь. В Баксанском альплагере он был в июле. На Эльбрусе, у «Приюта одиннадцати», подставлял летнему солнцу свой мускулистый торс.

— А чего воевать полезли? — оторвавшись от стихов, спросил Ашот.

— Война — это высшее состояние человека! — с пафосом начал было вещать Эрик, но тут же осекся. — Германия вынуждена бороться за свое будущее. Нам нужна земля. В России слишком много хорошей земли.

— Но ведь на этой земле люди живут, — заметил Ашот спокойно.

— После войны всегда людей бывает меньше, — замялся Эрик, часть можно переселить, часть будет работать. Мы научим…

— Это ты будешь меня учить? — поинтересовалась Нюся.

— О, фрау шутит. Я художник — портрет, пейзаж… У меня фермы нет.

— Вот не повезло мне, — ухмыльнулась Нюся, — надо же, как не повезло, правда, Левочка?

Левон смотрел на немца сухим, горячим взглядом.

— Я убью его, — вдруг приподнялся он. — Гад, гад! Фашист! Из-за тебя Федулов… Он спасал меня… А ты живой…

И тогда Нюся с отчаянной решимостью крепко обняла его, зашептала:

— Что ты, Левочка… Не надо сейчас. Жизнь-то долгая… сквитаетесь…

Я решил прекратить эту бесплодную дискуссию. Ребятам-то сейчас не взвинчивать свои нервы нужно, а хоть немного расслабить. Заснуть. Кто знает, что ожидает нас утром…

Вскоре тихо совсем стало в землянке. Сморила усталость моих товарищей. И Ашот задремал у раскрытой тетрадки. И Гурама я отправил спать, заняв его место у входа в хижину. Немец тоже полулежал, закрыв глаза. То ли — на самом деле дремал, то ли делал вид, что спит, не желая больше со мною ни о чем говорить. Вдруг он открыл совсем не сонные глаза, осторожно пошевелился, стал стягивать с рук зубами повязку.

— Не надо, Эрик, — приказал ему. — Послушай, я все думаю… Ты тогда уж знал? Ну, когда вместе в горы ходили?

— Я солдат. Был приказ изучать Кавказ. Я подчинялся.

— Но ведь ты песни пел, тосты говорил, с девушками нашими танцевал…